ВЕРНОСТЬ - FIDELITY

№ 208

(2004 - 2017)

JANUARY/ ЯНВАРЬ 6

CONTENTS – ОГЛАВЛЕНИЕ

The Editorial Board is glad to inform our Readers that this issue of “FIDELITY” has articles in Russian and English Languages.

С удовлетворением сообщаем, что в этом номере журнала “ВЕРНОСТЬ” помещены статьи на русском и английском языках.

1. ОБРАЩЕНИЕ  АРХИЕПИСКОПА АНТОНИЯ (Храповицкого) КО ВСЕМ ПАСТЫРЯМ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ.

  2.     НОВАЯ КНИГА

  3. АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ ХИТРОВ И  25-летие издательства «Град Китеж».

  4.  Список изданий редакции «Град Китеж» (гл. редактор А.М.Хитров) и публикаций А.М.Хитрова.

  5.  БЛАЖЕННЕЙШИЙ АНТОНИЙ (Храповицкий), МИТРОПОЛИТ КИЕВСКИЙ И ГАЛИЦКИЙ,-  КАК ГЛАВНЫЙ   ИНИЦИАТОР ПРОСЛАВЛЕНИЯ СОНМА НОВОМУЧЕНИКОВ И ИСПОВЕДНИКОВ РОССИЙСКИХ.  А.М. ХИТРОВ (доклад)

                                     ПОЭЗИЯ           

6. РУДОКОП. Елена Семёнова

7. СИБИРСКАЯ ГОЛГОФА.  Елена Семёнова

8. РЕКВИЕМ ЖЕРТВАМ КРАСНОГО ТЕРРОРА. Елена Семёнова

9. GIFT OF GOD. E.Shepard Marsh, Jr.

10 PROCRASTINATION. E.Shepard Marsh, Jr.

            СТАТЬИ НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ

11.  ДЕНЬ “НАРОДНОГО ЕДИНСТВА”. Вадим Виноградов

12.  ВСЕМУ СВОЕ ВРЕМЯ О ВРЕМЕНИ МИНУВШЕГО СТОЛЕТИЯ 1917 – 2017. Вадим Виноградов

                      ПРОРОЧЕСКОЕ СЛОВО В ОТНОШЕНИИ РУССКОГО НАРОДА. Вадим Виноградов
                      НАЕМНИКИ КОЛЛЕКТИВНОГО АНТИХРИСТА.  
Вадим Виноградов

  13.  СОЗИДАТЕЛЬ.  Елена Семёнова

 14. Ф.М. Достоевский. Не услышанный пророк. Елена Семёнова

 15. СИЯ ЛЮБВЕ. Вадим Виноградов

 16.  ЧЕРНЫЕ ТУЧИ НАД АМЕРИКОЙ!  Г.М. Солдатов

             ARTICLES IN ENGLISH

17. THE RACE OF LIFE. Dr. Vladimir Moss

18. THE CHRISTIAN CASE FOR BREXIT. Dr. Vladimir Moss

19. THE CONTRADICTIONS OF WESTERN MORALITY. Dr.  Vladimir Moss

20. ROMANIA VERSUS THE NEW CALENDAR. Dr. Vladimir Moss

            ОТДЕЛ  ДЛЯ ДИСКУССИИ

21.  ПОДАРИТЬ МИР БОГУ. Евгений Королёв

22. О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЗЛА. (в продолжение темы «Подарить мир Богу») Евгений Королё

23.  НОВЫЕ  КНИГИ

* * *   

Съ Рождествомъ Христовымъ!

ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕННЕЙШИМ  ВЛАДЫКАМ  РУССКОЙ ЦЕРКВИ,  ДУХОВЕНСТВУ,  МИРЯНАМ,  ВСЕМ ЧИТАТЕЛЯМ  И  ЖЕРТОВАТЕЛЯМ НА РОДИНЕ И В ЗАРУБЕЖНОЙ РУСИ, ОСНОВАТЕЛИ И  ПРАВЛЕНИЕ  "Общества Ревнителей Памяти Блаженнейшего Митрополита Антония" И  РЕДАКЦИЯ  “ВЕРНОСТЬ” С ДУХОВНОЙ РАДОСТЬЮ ВОЗВЕЩАЕТ:

«ХРИСТОС РАЖДАЕТСЯ, СЛАВИТЕ!»

 

* * *

“ ЧЕГО ОЖИДАТЬ ПАСТЫРЯМ ЦЕРКОВНЫМ В НАСТУПИВШЕМ ГОДУ”*

*Перепечатано из: Епископ Никон (Рклицкий) ”Жизнеописание Блаженнейшаго Антония, Митрополита Киевскaго и Галицкaго” Нью Iоркъ, 1957.Т. II. С. 228-231.

Под этим заголовком редакция “Верность” предлагает Вашему вниманию пророческое обращение Блаженнейшего Митрополита Антония ко всем пастырям Русской Православной Церкви.

Содержание обращения самоочевидно. Со времени его публикации прошло чуть более 100 лет. Минуло сто грозных, судьбоносных лет. Пророческие предупреждения праведников Св.Церкви неизменно сбылись. Великая Держава Российская стала первой жертвой предшественников Антихриста.

У власти прежней христианской, удерживающей державы стало зло сатанинское. С тех пор остальной мир, без особенного сопротивления и с большими жертвами, неузнаваемо рушился.

Ныне весь мир стоит перед решающим моментом – на грани пропасти бесповоротной. От нас, от верующих зависит, как скоро явится сам Антихрист. B наших силах повременить день и час той.

Братья и сeстры во Христе! За нами стоит многомиллионный сонм новомучеников и исповедников Российских, Армянских, Грузинских,  Белорусских, Македонских, Сербских, Словацких, Сирийских, Украинских,  Черногорских и всех иных православных народов.

Призывайте Ваших епископов, священников, наставников во всеуслышание обнародовать столетнее грозное обращение Блаженнейшего Митрополита Антония. Пусть хоть теперь это обращение молитвенно объединит всех нас против единого врага рода человеческого – Сатаны, против Антихриста.

Мы, дорогие во Христе, а не он  решает судьбу нашу, наших детей, внуков и правнуков. За нами невидимая могущественная рать святых подвижников, мучеников и исповедников. Вместе давайте призывать их к нам на помощь!

Для верующего ничего невозможного нет. По словам самого Иисуса Христа:"если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей – перейди отсюда туда – и она перейдёт.”Мф.17.20.

Итак, по вере нашей и Христос – Спаситель услышит нас.

 

ОБРАЩЕНИЕ  АРХИЕПИСКОПА АНТОНИЯ (Храповицкого) КО ВСЕМ ПАСТЫРЯМ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ.

Сделав все, что только было в человеческих силах для того, чтобы спасти Россию от грядущих на нее бедствий, Владыка Антоний в конце 1910 года, во время сравнительного успокоения, счел необходимым обратиться к пастырям всей Русской Церкви с грозным предупреждением о грядущей катастрофе. Это его обращение, выходившее из круга его непосредственных обязанностей, как епархиального архиерея, было истинным обнаружением той пророческой ревности, которой была исполнена вся его деятельность.

Перед наступлением 1911 года он опубликовал свою статью под заглавием: «Чего ожидать пастырям церковным в наступающем году» с эпиграфом – Tempora pessima sunt vigilemus” – (Времена печальнейшие – будем бодрствовать).

«Наступило отрезвление, проснулось национальное сознание! Революции конец! Мы говорили, что Россия сумеет выйти с честью из своего затруднения, и вот – наше предсказание подтверждается!» Возгласы эти раздавались на самых разнообразных трибунах, не исключая, к сожалению, и кафедры церковной.

Почему: к сожалению? Да потому, что отрезвление не наступило, национальное сознание, настоящее народное, вовсе не проснулось, а разница между настроением общества и части народа, сравнительно с настроением революционного года, - несущественная и малоутешительная».

Состояние русской жизни владыка Антоний характеризует так:

«Двадцать пять лет тому назад обыватели не знали, что такое оружие: по деревням даже помещики не запирали на ночь домов; глухою ночью, без всяких предосторожностей, ехали крестьяне, священники и помещики за двадцать верст на станцию, церкви стояли почти без всякой охраны с полными сундуками денег, несмотря на консисторское требование сдавать их в казну; деревня жила патриархальной жизнью: появление незаконнорожденного ребенка возбуждало всеобщее негодование; не было у нас, в Малороссии, случаев уклонения прихожанина от исповеди; священники не слышали от них грубого слова, а родители привыкли к полному послушанию детей. А теперь? Теперь, вместо стада Божия, пастырь часто находит себя среди шайки наглецов, пьяниц, кощунников, разбойников.

Но главное обнаружение того глубокого нравственного падения, в которое повергла нас революция и связанный с нею западный дух, заключается в том, что русские люди лишились своего главного духовного украшения, отличавшего их от западных народов – правдивости.  Она поражала еще в 17 веке прибывших к нам наших ближайших соседей поляков, уже изолгавшихся в то время, так как Западу романскому всякая правдивость давно-давно стала чужда, сперва через Ватикан и иезуитов, а потом через парламентский строй.

Теперь правдивость перестает быть и нашим достоянием. Это всего ужаснее для служителей Евангелия. Можно бороться с заблуждение6м, можно бороться с застарелыми пороками личными и общественными: но насколько трудною, почти бесплодною становится борьба, когда люди не только истины не знают, но и знать не хотят, - когда с пороком бороться бывают не только сами бессильны, но и пороком его не признают! А такое именно настроение овладело современным обществом и, увы, начинает овладевать народом.

«Истина сделает вас свободными», говорит Господь (Иоан. 8, 32). Диавол не устоял в истине, продолжает Спаситель: когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он ложь и отец лжи. А как Я истину говорю, то не верите Мне» (44-45). «Всякий кто от истины слушает гласа Моего» (Иоан. 18, 37). – Пороки, преступление, маловерие, предубеждение, - все это бывало у нас на Руси и до революции, но все-таки все люди ценили истину, если уразумевали ее, а теперь ее не ценят ни во что. Вот это горько, это больно! Прежде о всякой новой мысли, о всяком слышанном слове человек спрашивал себя – верно ли это, или нет? А теперь мало кто об этом испрашивает, а смотрит лишь на то: выгодно ли ему говорить, так, или иначе? Может ли он что-либо выиграть, или, напротив, налететь на неприятность, если будет повторять, или слушать, или читать то, или это? Люди стали продажны, стали в душе рабами и притом не только пред своими начальниками, но пред всеми, как Грибодовский Молчалин и, гоняясь за свободой личности, потеряли и свободу и даже самую свою личность, заменив все многообразные интересы и разнообразные духовные, и нравственные потребности только одним интересом успеха или выгоды.

На западе давно уже вся жизнь сведена к этому несложному побуждению, но тамошние нравоучители вместо того, чтобы ужасаться такому глубокому падению, в которое повержено человечество, мнящее себя передовым (по дороге в преисподнюю), тамошние, говорю, философы вполне оправдали такое состояние нравов и признали его нормальным, создав этику утилитаризма, а затем и марксизма, где понятие выгоды и пользы еще более суживается и сводится всецело к карману. Скажите, чем эта философия лучше жизненной профессии карманников?

Революция и парламентаризм с его борьбой и ложью переносят и к нам этот пакостный дух, так что теперь вполне приличными членами общества, школьного товарищества, товарищества служебного, считаются такие типы, от которых десять лет тому назад с отвращением отвернулись бы все ближние, как от предателей, обманщиков, отступников, бесчестных льстецов, продающих то свое тело, то свою душу. Если бы встали из гробов, не скажу, отцы и деды наши, но даже старшие братья, умершие десять лет тому назад, то они не узнали бы теперь своих друзей и родственников в их постыдной нравственной расшатанности и почти полной без религиозности, а, узнавши, содрогнулись бы от ужаса и негодования, и поспешили бы скорее к своим кладбищам и гробам. Не верьте же, отцы и братие, газетным толкам об образумлении, об успокоении, о возрождении общества: ничего этого нет…»

«Чем же разнится наше общественное настроение сравнительно с тем, при котором вступил на престол покойный Государь после ужасного цареубийства 1 марта. И тогда и теперь люди стали дорожить законностью, порядком, заговорили о национализме, об общественном благоустройстве».

«Разница, отметим мы, существенная и огромная. Нам не достает того, чем спаслась Россия после самозванцев, после француза, после цареубийства: не достает покаяния. Громко и открыто оно возносилось к небесам в дни тех лихолетий. Даже 30 лет тому назад и печать, и профессура, и трибуны покрылись самобичеванием. Россия спаслась, как спасся благоразумный разбойник, как спасался Израиль после своих отступничеств, как спаслась Ненивия после проповеди пророка Ионы. Теперь покаяния нет. Наше кажущееся успокоение есть успокоение алкоголика после безобразного, продолжительного запоя. Вот он уже не пьет неделю, две, три; но, если он не кается, не налагает на себя подвигов, разве не будете вы уверены,  что он запьет снова после отдыха, запьет горькую, запьет мертвую, запьет на несколько недель? Порок, отступничество от веры, предательство родины, преступления в виде грабежей и убийств сами собой не излечиваются: они излечиваются или собственным покаянием, страданием добровольным, либо невольным, в виде общественных бедствий, вразумляющих народ, или, наконец, появлением среди народа одушевленного, огненного проповедника покаяния и возрождения.

Вот к этой-то проповеди и призываю я вас братие, в наше лихолетие. Одного проповедника вся Россия теперь слушать не может: она слишком велика и многолюдна. Но, если все наше пятидесятитысячное священство поднимет голос покаянного плача, если будет постоянно предъявлять совести общества и народа, чем он был и чем стал, какие растерял он сокровища своего сердца и своего быта, как он развратился, как изолгался, как ослабел и как очерствел, то этим, только этим средством, будет возможно спасти нашу паству, нашу Русь от конечного нравственного разложения и погибели, или отвратить грозную Божественную кару, как последнее средство для вразумления народа. Пастырь Церкви! взывай громко, не удерживайся; возвысь голос твой, подобно трубе, и укажи народу Моему на беззакония его и дому Иаковлеву на грехи его!» (Ис. 58, 1).

Голос горечи, внушенный сострадательной любовью и священной ревностью, дойдет постепенно и до очерствелого сердца и либо обратит народ к истине, либо разделит спасающихся от погибающих, но и в таком случае сохранит лучших от погибели, сохранит путь благочестия в нашем народе, не предаст Церкви Христовой на растление, но в большом ли, в малом ли числе создаст среди потопа страстей и отступничества безопасный ковчег для спасаемых.

Не обольщайте себя надеждою на земную победу. Пусть прочие 33 борющиеся партии кричат: победа будет за нами. Ведь 32 из них ошибутся. А мы скажем так, если и суждено злу умножаться и христианству умаляться, согласно Христову и Павлову пророчеству, то и тогда мы ему не изменим, лишь бы сохранить самое христианство, лишь бы послужить его несомненному сохранению на земле во славе ли Церкви или в ее уничижении. Оно одинаково истинно, свято и дорого нам и при множестве его последователей, и при множестве отступников. В этом наша неодолимая сила, что наша преданность делу не стоит в зависимости от внешнего успеха, ибо наш успех на небе, в вечности, как научает нас Апостол Павел: «при всяком дерзновении и ныне, как и всегда, возвеличится Христос в теле моем, жизнию ли то или смертию. Ибо для меня жизнь Христос, а смерть приобретение»

Итак, никакому успокоению обновлению и вразумлению общества мы не верим, а работать будем для братьев и для Христа, в котором «если внешний человек тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (Кор. 2, 4, 16).

Этот призыв Блаженнейшего Митрополита Антония к покаянию Россией услышан не был и под покровом внешнего благополучия,  Россия продолжала идти к своей катастрофе.

Источник: Епископ Никон (Рклицкий) «Жизнеописание Блаженнейшаго Антония, Митрополита Киевского и Галицкаго» том 2, Нью-Йорк 1957, стр. 228-231

* * *

                                        НОВАЯ КНИГА

                           

          

                      Религиозно-философская библиотека

                                        Митрополит

                             Антоний (Храповицкий)

                                   И его апологеты

 

                                   У ИСТОКОВ

                                   РУССКОЙ

                        ПРАВОСЛАВНОЙ

                        ПСИХОЛОГИИ

 

                 К 80-летию блаженнейшей кончины

                  Первоиерарха РПЦЗ Митрополита

                          Антония (Храповицкого)

                                 АЙРИС – ПРЕСС

                                          Москва

                                            2016

    Мягкий переплет, мелкий шрифт 352 стр.

 

Сборник посвящен редкой в отечественной богословской науке психологической тематике, у истоков которой в дореволюционную пору стоял будущий первоиерарх РПЦЗ  митрополит Антоний (Храповицкий) (1863-1936). В сборник включены магистерская диссертация (1887) ("Психологические данные в пользу свободы воли и нравственной ответственности") иеромонаха Антония (Храповицкого) и две работы его учеников времени ректорства Казанской Духовной Академии.

Издание посвящено 80-летию блаженнейшей кончины митрополита Антония (Храповицкого). Она будет интересна и полезна современным российским богословам, философам и психологам, желающим расширить свои познания в области православной психологии.

Научное издание выпущено благодаря большим трудам Александра Михайловича Хитрова, который ездил по Российским просторам для нахождения материалов для книги. Он специально ездил для этого в Казань и другие города и для издания написал предисловие. Русские православные верующие останутся ему,  бесконечно благодарны,  за его труды по составлению этого сборника, благодаря которому смогут познакомиться с не включенным в многотомное заграничное издание Арх. Никона (Рклицкого), а также учеников Владыки Митрополита Петра Колотинского и Николая Началова продолживших и расширивших  идеи Блаженнейшего Владыки Митрополита.  

 

* * *

АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ ХИТРОВ И

25-летие издательства «Град Китеж».

В минувшем 2016 году в череде различных юбилеев в России как-то  затерялся 25-летний юбилей редакции газеты «Град Китеж» (Москва), деятельность которой  была преимущественно, связана с российскими приходами РПЦЗ.  Идея независимого духовно-просветительного издания оказалась чрезвычайно востребована в постперестроечной России, что доказывается тем фактом, что первый номер издания был напечатан тиражом 100 тысяч экземпляров (!!!). Кстати,  издаваемая в то время большевицкая газета «Правда» выходила тиражом не более 90 тыс. экземпляров (при полной государственной поддержке!!!). Неимоверные трудности при распространении этого тиража «научили» редакцию более скромно оценить свои возможности и снижать тираж этого издания до более приемлемых объемов. Состав редакции сначала вырастал до 14 человек, потом постепенно сократился до одного главного редактора, который до сего дня остался, предан своей идее. 

Александр Михайлович Хитров – c нaшeй тoчки зрeния -- один из выдaющиxcя православных русских верующих подающих пример своей деятельности многим другим. Он показывает своими трудами во славу Бога,  как должен проводить свою жизнь человек любящий Церковь и Отечество. Он не просто, как многие другие люди, читает книги,  но старается с теми из них,  которые ценны для возвращения христианина на путь истины,  познакомить с ними читателей. Для этого Александр Михайлович занялся переизданием и писанием новых книг, с которыми мы познакомим читателей «Верности» в приложенном списке. 

Ктитор домового храма в Саларьеве (Новая Москва) с 1999 года Хитров Александр Михайлович, родился 2 ноября 1947 г. на ст. Лопасня (ныне г. Чехов) Московской области в семье инженеров-строителей автомобильных дорог. По роду основной деятельности его родители постоянно меняли места своего проживания и поэтому время его обучения в средней школe связано с разными уголками России. В частности, в разные годы родители работали на строительстве трассы Москва-Симферополь, объездных дорог вокруг С.-Петербурга и Сухумского шоссе (Ростов/Дон – Сухуми), а также окружной дороги на о. Калимантан (1961-1962 гг., Индонезия).

Его отец, - Хитров Михаил Иванович (1918 - 1979 г.) родился в г. Рыбинске Ярославской  области в семье потомственных огородников, а мать, - Федорченко Ольга Андреевна (1924-2005), была уроженкой украинской семьи с сербскими корнями из простых крестьян-хуторян Харьковщины, которая в 18 веке называлась «Новая Сербия». Встретились и поженились они в г. Саратове, где оказались однокурсниками Автодорожного института. Его родители были большими любителями Русской культуры и не запятнали свою совесть богоборчеством, но Православную церковь не могли посещать из-за страха,  потерять работу и огромной загруженности на производстве. Они передали Александр Михайловичу любовь к Отечественной приверженности к Церкви и культуре. 

В 1971 г. ему удалось закончить полный курс МВТУ им. Н.Э. Баумана и до 1974 г. проработать инженером-конструктором на Красногорском заводе строительной техники в Подмосковье. Затем, началось увлечение экономическими теориями и работа в ряде московских НИИ по разным научным экономическим специальностям. В 1975-1979 гг. он закончил вечернее отделение экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, успешно защитив диплом по истории корпоративного строя в Западной Европе, России, Индии и Китае в средние века.

Редкое для того времени сочетание  технического и экономического образования открывали ему возможности занимать должности сотрудника аппарата Министерства электротехники СССР и методиста Академии народного хозяйства при Совмине СССР. Однако, осознав всю несостоятельность коммунистической идеологии и т.н. «плановой» экономики, ему пришлось отказаться от дальнейшей административной и научной карьеры, ввиду появившегося от занятия отечественной историей неприятия богоборческой и антинациональной политики властей СССР. 

Как и у многих других соотечественников этого времени русской истории у него начались поиски путей спасения души.  Господь сподобил его 11 октября 1979 г. тайно принять Св. Крещение в Морском соборе г. Вентспилса (Латвия). В этом же храме 5 сентября 1982 г. он был тайно обвенчан с Савосиной Верой Петровной (1949 г.р.), сотрудницей ГАРФ (Москва). Выбор такого места для приобщения к Св. Православию объясняется тем, что всякое совершение треб в Москве тогда проходило с обязательной регистрацией документов, следствием которой неизбежно последовало бы увольнение с государственной службы, к чему на первых порах Хитровы были еще не готовы. Православная Москва того времени хорошо знала, что у спецслужб Латвии и республик Прибалтики, занятым борьбой с вооруженным антикоммунистическим подпольем, не было больших возможностей заниматься тотальным контролем за местными православными священниками. Так, например, в дни своего свадебного путешествия по Литве Хитровы встретили в Св.-Духовом монастыре г. Вильнюса известную московскую певицу Елену Образцову. 

Однако времена быстро менялись,  и в России, а потому, некоторое время спустя, им удалось также тайно крестить всех троих сыновей на Антиохийском подворье на Чистых прудах в Москве. 

На первых порах,  отношение Александр Михайловича к Св. Православию было формальным с крайне редким посещением служб. Его путь к воцерковлению состоял только лишь в самостоятельном изучении широкого спектра вопросов истории Русского Православия от канонического права до проблем Всероссийского Престолонаследования. О существовании Катакомбной церкви и духовной жизни Русского Зарубежья Хитровы тогда даже и не подозревали. В 1982 г. для обстоятельного исследования вопросов общей и церковной истории ему удалось перейти на рядовые должности в систему Главархива СССР, где статус сотрудника открывал доступ к архивным документам. 

Длительное отсутствие у него  опыта приходской церковной жизни привело к тому, что вплоть до 1989 г. в большей мере преобладал интерес к русской национальной культуре, весьма отдаленно касаясь истории Св. Православия. Для практической помощи  друзьям из числа московских художников  в 1986 г. он создал Общество «Вернисаж», на основе Устава  дореволюционного Общества художников – передвижников. Его посещение храмов оставалось не регулярным, преимущественно в городах удаленных от Москвы. 

Но Божиим промыслом,  тепло-хладному отношению к Церкви суждено было закончиться. Перелом церковного сознания произошел после его поездки в США в августе 1989 г. Поводом для этого путешествия была идея организации выставки современных московских художников Общества «Вернисаж» в г. Нью-Йорке, США. Быстро убедившись в несостоятельности  американских партнеров, ему захотелось использовать остаток времени до возвращения в Москву в поиске материалов и свидетелей жизнедеятельности о. Серафима Роуза.

Неисповедимые пути Господни привели его тогда в здание Архиерейского Синода РПЦЗ на 93-й улице в Нью-Йорке и в Св. Троицкий монастырь в Джорданвилле. Его до глубины души потрясли тогда многочасовые беседы с Первоиерархом РПЦЗ Митрополитом Виталием (Устиновым), а также открытость и радушие приходов и прихожан Русского Православного Зарубежья. Разумеется, что его поездка не ушла от внимания «компетентных лиц» и ему пришлось покинуть государственную службу в Главархиве СССР и заняться свободным предпринимательством. Сферой своих новых занятий он выбрал просветительское и издательское дело. Он  зарегистрировал редакцию газеты «Град Китеж», которая с переменным успехом продолжает свою деятельность вплоть до сего дня, (которые издания были сообщаемы в «Верности»). 

Своими впечатлениями об этой поездке Александр Михайловичу пришлось делиться со многими московскими друзьями и знакомыми вследствие чего  на конференции «Церковь и перестройка» 30 ноября 1989 г. в числе его собеседников оказался игумен о. Евтихий (Курочкин) и пятеро клириков Омско-Тюменьской епархии МП РПЦ. Они тогда вышли из-под омофора своего епархиального архиерея и настолько заинтересовались сообщаемыми им сведениями об Архиерейском Синоде РПЦЗ, что позвонили Секретарю Синода Еп. Илариону (Капралу) с просьбой о принятии всей группы в лоно РПЦЗ. Как известно, положительный ответ на этот запрос был получен ими в марте 1990 г. 

Хотя его активное издательское сотрудничество с игуменом, затем епископом Евтихием (Курочкиным), непрерывно продолжалось вплоть до 1998 г., постоянным членом московского прихода РПЦЗ он оказался только лишь в 1994 г. В том же 1994 г. Еп. Евтихий совершил постриг его во чтеца. Накопив некоторый любительский опыт исследовательской работы с архивными документами, он решил стать профессиональным специалистом по источниковедению и архивным исследованиям, для чего в 2002-2005 гг. закончил полный курс обучения в заочной аспирантуре Института общей истории Академии наук РФ. 

От защиты диссертации по критике ереси именобожничества в трудах Митрополита Антония (Храповицкого) ему пришлось отказаться по причине необходимости получения отзыва от Учебной комиссии МП РПЦ, которая заведомо не могла бы дать согласия на одобрение публикации подобного материала.

Хотя в 1999- 2007 гг. все службы прихода Свв. Царственных Мучеников и Их Верных Слуг РПЦЗ проходили в  домашнем храме Хитровых, активного участия в церковной жизни он тогда не принимал по причине явно очевидной тенденции священноначалия РПЦЗ к объединению с МП РПЦ. После хорошо известного Акта от 17 мая 2007 г. ему удалось сохранить практически весь приход и перейти под омофор Архиерейского Синода РПЦЗ митрополита Агафангела (Пашковского).

В конце ноября – начале декабря 2008 г. он был избран прихожанами делегатом 5-го Всезарубежного Собора РПЦЗ в г. Найяке, США. В июне 2009 г. его пригласили вместе с супругой на празднование 75-летнего юбилея со дня освящения Св. Никольского собора в г. Сан-Пауло, Бразилия. Затем, на следующий год, в июне 2010 г. в составе группы клириков и прихожан из Бразилии, США и Австралии Хитровы совершили паломническую поездку по Святой Земле. В 2010 г. на Страстной неделе впервые в своей жизни он сподобился воочию лицезреть сошествие Огня на Гроб Господень. Итогом этих двух паломничеств было составление макета «Путеводителя по Св. Земле», в котором он попытался отразить основные исторические события деятельности там правительства Российской Империи и Архиерейского Синода РПЦЗ. Затем, большая радость от поездок по Святой Земле сменилась резким обострением церковных нестроений в московском приходе Свв. Царственных Мучеников и Их Верных Слуг и Хитровым пришлось перейти из РПЦЗ-А в РИПЦ под омофор вл. Тихона (Пасечника). Ныне он считает свое участие в «клонировании» РПЦЗ ошибочным. 

Как и следовало ожидать, клирики и прихожане обеих частей РПЦЗ неоднозначно оценивают многолетнюю издательскую деятельность редакции «Град Китеж» и публикации Александpa Михайловича главного редактора. Одни благодарят  за публикацию документальных материалов по важнейшим вопросам богословия и церковной истории, другие упрекают в преждевременном обсуждении в неподготовленных аудиториях этих тем, которое вызывает нестроения в церковной жизни. Вопреки мнению своего священноначалия, редактор «Града Китежа» не считает лучшим выходом из спорных ситуаций замалчивание существующих в Церкви богословских и церковно-исторических вопросов.

Однако, пpинимaя вce вo вниманиe, деятельность редакции «Града Китежа» неоценима как для Отечественных, так и верующих в Зарубежной Руси и эта деятельность сможет быть оценена в будущем. Господь всем людям судья!   

 

Список изданий редакции «Град Китеж»

(гл. редактор А.М.Хитров) и публикаций А.М.Хитрова.

 

1. Генезис и развитие ремесленных цехов в эпоху средневековья в Западной Европе, России, Индии и Китае (дипломная работа выпускника МГУ им. М.В. Ломоносова. А.М. Хитрова, М., 1979).

2. Гл. редактор, а также автор передовиц и статей в 23-х номерах газеты-альманаха «Град Китеж» (М., 1990-1998) и в 3-х выпусках интернет-журнала «Град Китеж» (М., 2007-2008).

3. Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря . 1-2 тт. (1-е в СССР репринтное издание, М., Град Китеж, 1990).

4. Жизнеописание Иннокентия митрополита Московского и Апостола Аляски. М., Подиум (Град Китеж). 1990.-48с.

5. Грамматика древнецерковнославянского языка. (Репринтное издание) М., Подиум (Град Китеж). 1990 и 1991.-150 с.

6. О.Иоанн Сергиев (Кронштадтский). Великий Пост. (Репринтное издание). М., Подиум (Град Китеж). 1991.- 174с. 

7. Букварь для совместного обучения письму русскому и церковнославянскому чтению и счету для народных воскресных православных школ. Составители Д. Тихомиров и Е.Тихомирова. (Репринт с издания 1914 г.). М., Град Китеж. 1991.-114с.

8. Свирелин А.И. Церковно-славянский словарь для чтения Библии, Евангелия и др. М., Град Китеж, 1991,-

9. Руководство к Пасхалии (Репринтное издание). М., Град Китеж, 1991.

10. Краткий молитвослов для православных воинов. (Репринтное издание). М., Град Китеж, б/д.

11. Стрижев А.Н. Митрополит Серафим (Чичагов) и его книга «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря». М., Град Китеж. 1992.- 32с.

12. Зноско В. Христа ради юродивый старец Паисий, рясофорный инок Св. Успенской Киево-Печерской Лавры. (Репринтное издание). М., Град Китеж, 1992.-

13. Федоров А.В. и др. Радость моя.(Репринтное издание). Философское общество г. Сарова. М.-Саров, Град Китеж, 1993.-

14. Агапов А.А. и др. Исторический Саров. Часть 1 и 2. Философское общество г. Сарова. М.-Саров, Град Китеж, 1993.-

15. П.Н. Будзилович. Пояснение Божественной Литургии. (М.-Ишим. Град Китеж). 1993.-36с.

16. Православный церковный календарь. Издание обители преп. Иова Почаевского. (М.-Мюнхен, Град Китеж). 1995.-74с.

17. Церковный Устав на 1995 г. Св.-Троицкий монастырь РПЦЗ. М. Град Китеж. 1994.- 113с. 

18. Протодиакон Герман Иванов Тринадцатый. Русская церковь лицом к Западу. (Оформ., сост. «Редакции Град Китеж»).- М., Град Китеж, 1995. - 366с.

19. А.А. Коринфский. Народная Русь. (Репринтное изд.). М., Град Китеж, журнал «Свет», 1995.- 720с.

20. Церковный Устав на 1997 г. Издательство «Заря» и «Град Китеж». (М., Град Китеж). Б/д.- 118с. 

21. Журнал «Собор». Приложение к газете «Град Китеж». Ишимско-Сибирская епархия РПЦЗ. №1-8. Ишим. 1997-1998.

22. Православный церковный календарь. Издание Обители преп. Иова Почаевского в Мюнхене. (М.-Мюнхен. Град Китеж). 1998.-70с.

23. Православный церковный календарь. Издание Обители преп. Иова Почаевского в Мюнхене. (М.-Мюнхен.Град Китеж). 1999.-70с.

24. Православный церковный календарь. Издание Обители преп.Иова Почаевского в Мюнхене. (М.-Мюнхен. Град Китеж). 2000 г.-70с. 

25. Типикон сиесть Церковный Устав на 2000 г. (М., Град Китеж).-210с. 

26. Православный церковный календарь. Издание Обители преп. Иова Почаевского в Мюнхене. (М.-Мюнхен. Град Китеж). 2001.-72с. 

27. Свящ. о. Валерий Рожнов. О тайне воскресения России. Курск. (Град Китеж), 2001.-320с.

28. Забытые страницы русского имяславия. Сб. документов и публикаций по афонским событиям 1910-1913 гг. и движению имяславия в 1910-1918 гг. (Сост. А.М.Хитров и О.Л. Соломина). – М., Паломник, 2001. – 538с.

29. Храм-Памятник в Брюсселе. Документальная хроника. Сост. А.М. Хитров и О.Л. Соломина. Под ред. гр. М.Н. Апраксиной. М., Паломник, Град Китеж, 2005.- 464с.

30. У.Э.Д. Аллен, П.П.Муратов. Русские компании Германского вермахта 1941-1945. Взгляд из Лондона./ Перев. с англ. А.В.Верди, А.М. Хитрова; сост. и предисл. А.М. Хитров. – М., Айрис Пресс, 2005.- 560с.

31. Муратов П. П. Древнерусская живопись. История открытия и исследования. (Сост. предисл. А.М. Хитров,- М., Айрис Пресс. Лагуна Арт., 2005.- 432с.

32. Муратов П.П. Древнерусская живопись. История открытия и исследования. (Сост., предисл. А.М. Хитров. СПб, Библиополис, 2008.- 432 с.

33. Чтец Александр (Хитров). Оценка жизненного пути Московского Царя Иoанна IV Васильевича Грозного в контексте отдельных инициатив по прославлению его в лике «святых»./ РИПЦ, Приходской Листок №1 Храма свв. Царственных Мучеников и Их Верных Слуг. М., 2012.- 32с. 

34. Святое Православие и именобожническая ересь. ( Под ред. Митрополита Антония (Храповицкого)). (Репринтное переиздание 1916 г.). Сост. А.М.Хитров. М., Град Китеж, 2013.- 278с. + 54с.

35. Митрополит Антоний (Храповицкий). О Догмате Искупления. ( Сост. А. М. Хитров. М., Град Китеж, Айрис Пресс, 2013.- 128с.

36. Избрание на Царство Государя Царя Михаила Феодоровича Романова (Сост., предисл. А.М. Хитрова, М., Град Китеж, 2014, -72 с.

37. Крестный путь Православной Украины. (Сост., предисл. А.М. Хитров,-М., Град Китеж, Айрис Пресс, 2015,- 288 с.

38. Митрополит Антоний (Храповицкий) и его апологеты. У истоков русской православной психологии (Сост., предисл. А. М. Хитров,- М., Град Китеж, Айрис Пресс.-352с.

39. Путеводитель по Святой Земле. (Сост. А.М.Хитров, макет издания).

40. П.П. Муратов. Византийская живопись. (сост. А.М. Хитров, макет издания).

41. Доклады и выступления о выдающихся деятелях Русского Зарубежья на Международных научных конференциях, - П.П.Муратове (М., 2003) и проф. Н.Л. Окуневе (Чернигов, Украина, 2013), а также по истории ереси именобожничества (имяславия) (Чернигов, Украина, 2012) и (заочно - София, Болгария, 2014

С Благодарностью за труды по составлению и изданию пожелаем А.М. Хитрову и издательству «Град Китеж» дальнейших успехов на славу Бога и страдающего Отечества.

 

 

БЛАЖЕННЕЙШИЙ АНТОНИЙ(Храповицкий), МИТРОПОЛИТ КИЕВСКИЙ И ГАЛИЦКИЙ,- КАК ГЛАВНЫЙ ИНИЦИАТОР ПРОСЛАВЛЕНИЯ СОНМА НОВОМУЧЕНИКОВ И ИСПОВЕДНИКОВ РОССИЙСКИХ.

А.М. Хитров (доклад)

Многим историкам Русского Православия ХХ века хорошо известен факт прославления и канонизации Архиерейским Собором РПЦЗ Сонма Новомучеников и Исповедников Российских во главе со Свв. Царственными Мучениками и Их Верными Слугами, состоявшееся 19 октября/1 ноября 1981 г. в Нью Йорке, США. Известно, также, что процесс подготовки этой канонизации растянулся на многие годы, начиная с 1929 г., и проходил в весьма сложных условиях, когда значительная часть зарубежного священноначалия и их паствы оказывала открытое сопротивление этому судьбеносному для Русского Православия решению, оправдывая свою оппозицию его, якобы, преимущественно политической, а не церковной значимостью.

Попытаемся, однако, разобраться с истоками и инициаторами этой канонизации, среди которых, как это будет показано в нижеследующих разделах этой статей, решающую роль сыграл Блаженейший Антоний (Храповицкий), Митрополит Киевский и Галицкий.

Как известно, - уже в первые дни «великой безкровной» революции в феврале 1917 г. в Петрограде начались кровавые расправы и покушения на жизнь православных христиан, готовых пострадать за ВЕРУ, ЦАРЯ и ОТЕЧЕСТВО. Первое соборное церковное решение о поминании этих многочисленных жертв было установлено Всероссийским Церковным Собором в Москве 5/18 апреля 1918 г. Днем памяти было назначено 25 января /7 февраля , – дата злодейского убиения местными красноармейцами в Св. Успенской Киево-Печерской Лавре Свящмчм. Владимира (Богоявленского), занимавшего тогда кафедру Митрополита Киевского и Галицкого. Председателем церковной комиссии по расследованию этого кощунственного злодеяния был назначен Митрополит Антоний (Храповицкий), первоначально представлявшим на этом Соборе Харьковскую и Ахтырскую епархиальную кафедру. Как известно, работа этой Комиссии проходила в условиях хаоса революционных событий в политической и церковной жизни Киева того времени. Одновременно с архипастырскими делами и руководством этой Комиссии, Владыка Антоний отдавал тогда много своих духовных и моральных сил борьбе со своими оппонентами за сохранение курса Всеукраинского Поместного Собора, проходившего в Киеве с 7 января по 16 декабря 1918 г., в каноническом русле. Как известно, прямым следствием временного преодоления в Киеве этих церковных нестроений было избрание 19 мая 1918 г. митрополита Антония (Храповицкого) на Первоапостольскую Киевскую кафедру.

В годы гражданской войны Владыка Антоний сам оказался одной из первых жертв антиправославной политики властей правительства С. В. Петлюры (1879-1926) и республиканской Польши, которые его арестовали и содержали под стражей в католическом монастыре в г. Бучач в Прикарпатье. После своего освобождения по требованию ряда высокопоставленых лиц в странах Антанты и недолгого возвращения весной 1919 г. на Киевскую кафедру, Владыка Антоний был избран Почетным Председателем Временного Высшего Церковного управления на Юго-Востоке России (ВВЦУ ЮВР).

Возглавляемое в то время ген. А.И.Деникиным Правительство Юга России занималось расследованием преступлений организаторов «красного террора» в тех краях. Для должного ведения следственных дел по этим вопросам была создана специальная Комиссия под Председательством ген. П.Н. Врангеля, который не оставлял эту деятельность вплоть до последних дней своей жизни в 1928 г. Не вызывает каких-либо сомнений тот факт, что Митрополит Антоний (Храповицкий), как представитель высшей церковной иерархии, уделял работе этой Комиссии самое первостепенное внимание.

Следует обратить внимание участников настоящей Конференции и на тот факт, что в фондах Державного Исторического архива в Киеве хранится значительное количество практически никогда не публиковавшихся материалов о попечениях Митрополита Антония во время гражданской войны в Украине не только о жертвах «красного террора», но и о защите населения Киева и ряда других городов и весей Украины от насилия и грабежей некоторых лиц, из числа военных и гражданских чинов деморализованных частей Белых армий.

По состоянию на сегоднешний день достаточно хорошо изучена только та часть материаловэтой Комиссии, которая была вывезена ген. П.Н.Врангелем в эмиграцию. Итоговым результатом работы на этими документами является выяление большого количества имен умученных архиереев, священнослужителей и мирян, включая военных и гражданских чинов, которые помещены на памятных досках русского православного Храма – Памятника в Брюсселе.

Строительство этого Храма во имя Святого и Праведного Иова Многострадального,- небесного покровителя Св.Царя-Мученика Николая II «в память всех русских людей богоборческою властью в смуте убиенных», началось еще в 1929 г. и продолжалось вплоть до 1951 г. Одновременно велась большая исследовательская работа по выяснению обстоятельств последних дней жизни каждой из выявленных жертв большевизма. Особое внимание обращалось на отношение каждого из этих мучеников к государственному перевороту в феврале 1917 г. В этой связи, известен тот случай, когда эта Комиссия не приняла пожертвований на упоминание на досках в Храме имени генерала Л. Г. Корнилова по причине отсутствия каких-либо сведений об его покаянии в факте руководства арестом Августейшей Семьи Николая II в Царском Селе в те окаянные дни.

Относительно другой части списков жертв большевизма, выявленных Комиссией ген. П.Н. Врангеля, которая осталась в России, мною установлено, что она хранится в виде неразобранной коллекции рукописных материалов в фондах Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ, Москва). По этой части архивной коллекции еще только лишь предстоит долголетняя кропотливая исследовательская работа.

При работе над своим документальным архивным сборником «Храм-Паматник в Брюсселе» мною было установлено, что инициатором этой постройки в столице Бельгийского Королевства был именитый полтавский дворянин Николай Михайлович Котляревский (1890-1966), который испросил и получил в августе 1929 г. благословение на это святое дело у Архиерейского Синода РПЦЗ 1).

1) Храм-Памятник в Брюсселе (Документальная хроника). Сост. А.М.Хитров, О.Л.Соломина. Под ред гр. М.Н. Апраксиной.М., Град Китеж-Паломник. 2005, с.25. Однако, переписка Н.М. Котляревского с Первоиерархом РПЦЗ Митрополитом Антонием (Храповицким) началась гораздо раньше. Первое из ныне известных ответных писем Владыки Антония Н.М.Котляревскому относится к 1926 г. 2)

2) См. 1, с.39  В нем обсуждался вопрос о возможностях сбора пожертвований в епархиях РПЦЗ на данное строительство. Владыка Антоний сообщает о том, что подписал 27 писем архиереям РПЦЗ с просьбой поддержать это нужное и важное начинание.В следующем письме от 11/24 февраля 1927 г. Владыка Антоний делится своими сожалениями о личных финансовых трудностях. Сообщает он о том, что православную общину Воскресения Христова, взявшуюся за строительство этого Храма в Брюсселе, будет окормлять о. Василий Виноградов (1876-1932)Кроме того, с большим сожалением он говорит о том, что большие смущения в русской эмиграции вызывает князь Голицын-Муравлин, который распространяет самые нелепые слухи о спасении Государя Императора Николая II (?)3)

3) См.1, с.40 Остальные два письма Владыки Антония, датированные тем же 1927 годом, свидетельствуют о значительной роли ген. П.Н. Врангеля в подготовке строительства этого Храма. В следующем письме Владыки Антония от 27 декабря 1928 г. сообщается о крайне сложном положении русской эмиграции, сложившемся после преждевременной смерти ген. П.Н. Врангеля и Великого Князя Николая Николаевича – Младшего 4).

4) См.1, с.46 Большой интерес представляет история отношений Митрополита Антония со Членами Династии Романовых, оказавшимися после 1917 г. в эмиграции. Прекрасно зная о трудном финансовом положении Их Императорских Высочеств, Владыка Антоний с первых дней организации Комитета с первых дней организации Комитета добивается Августейшего покровительства от Великой Княгини Ксении Александровны (1875-1960).

Наряду с ежегодными отчетами Н.М. Котляревского в Архиерейском Синоде РПЦЗ в Белграде о ходе церковного строительства, сохранились свидетельства многолетней активной переписки Комитета на эту же тему с другими Членами Династии Романовых.

Известны, также, факты присутствия Представителей Дома Романовых на закладке и освящении Храма-Памятника. Не маловажен в наше время и тот факт, что вплоть до смерти Великого Князя Николая Николаевича Митрополит Антоний предпочитал не вмешиваться в его династийные споры о Всероссийском Престолонаследии с Великим Князем Кириллом Владимировичем. Факт признания Митрополитом Антонием и Архиерейским Синодом РПЦЗ Великого Князя Кирилла Владимировича Всероссийским Императором следует из письма от 21 сентября/ 4 октября 1933 г., которое начинается со слов «Его Императорскому Величеству Государю- Императору! Ваше Императорское Величество!» 5)

5) См. 1, с.86.В этом письме Митрополит Антоний уведомляет ЕИВ Великого Князя Кирилла Владимировича о том, что вся его официальная и личная переписка с Председателем «Коллегии хранителей следственного производства по делу об убийстве Царской Семьи» В.А. Маклаковым не приносит существенных результатов. По состоянию на то время, Комитету еще не удалось получить частичек мощей Свв. Царственных Мучеников или сведений об их наличии и местонахождении.

В первом номере «Вестника Комитета по сооружению в Брюсселе Храма-Памятника…», издававшегося в Бельгии начиная с 1930 г., приводится текст замечательного по своему содержанию Слова Митрополита Антония , - «Преподобный Иов Многострадальный и Царь-Мученик Николай II». В нем говорится о почитании на Руси с древних времен искупительного подвига Свв. Великих Киевских Князей - Мучеников Бориса и Глеба, а также о неизбежном прославлении Государя Императора Николая II, а затем Императоров Павла I и Александра II.6)

6) См. тамже с. 48  Из переписки Митрополита Антония по вопросу образования Комитета по сооружению Храма-памятника в Брюсселе, начиная с 1930 г., известно, что к тому времени уже утвердилось окончательно мнение о возглавлении Сонма Новомучеников и Исповедников Российских Св. Царем – Мучеником Николаем и Свв. Царственными Мучениками. Прямым поводом для подобного решения послужили выяленные факты местного почитания Свв. Царственных Мучеников в общинах РПЦЗ, образовавшихся в Европе (Прага, Чехия), Харбине (Манчжурия), Австралии (Брисбене) и дрр., а также и в катакомбных общинах Тихоновской церкви в СССР.

О большой духовной значимости этого строительства для Св. Православия говорит состав руководства этого строительства. Помимо Председателя Комитета, которым был избран Н. М. Котляревский; Почетным Председателем был Святейший Патриарх Сербский Димитрий, почетными членами,- митрополиты Мефодий Харбинский и Иннокентий Пекинский, архиепископ Серафим Западно-Европейский, а также архипастыри Сербской Православной Церкви во главе с митрополитом Скопленским Варнавой, несколько позже избранным Патриархом Сербским. Свое благословение этому строительству присылали монахи Св. Горы Афонской. Ревизионную Комиссию возглавляли граф П. Н. Апраксин и ген.-лейтенант А.П. Архангельский.

Большим успехом Комитета было создание Художественно-Технической комиссии, в состав которой были привлечены такие выдающиеся деятели Русской Культуры мирового значения, как академики Н.П.Краснов (1864-1939) и И.Я. Билибин (1876-1932), профессор-византолог Карлова Университета в Праге (Чехия) Н.Л. Окунев (1886-1949) и искусствовед П.П. Муратов (1881-1950), а также хорошо известный в русской эмиграции иконописец,- княгиня Е. С. Львова (1897-1971).

Завершение отделочных работ и роспись Храма выявили дополнительную потребность в больших финансовых средствах, успешному сбору которых, в значительной мере, способствовал высокий авторитет Свт. Иоанна Шанхайского, одного из самых выдающихся учеников и последователей Митрополита Антония, назначенного в 1950 г. настоятелем этого Храма. В следущем 1951 году Владыке Иоанну удалось завершить строительство и освятить Храм - Памятник.

Все вышеизложенные факты свидетельствуют о том, что практически все аргументы в пользу прославления в 1981 г . в РПЦЗ Сонма Новомучеников и Исповедников Российских, возглавляемых Свв. Царственными Мучениками и Их Верными Слугами, были выявлены,проверены и утверждены непоследственно самим Блаженнейшим Антонием, Митрополитом Киевским и Галицким. Эпоха, последующая после его блаженнейший кончины в августе 1936 г., добавила лишь перечень чудес и исцелений по молитвам этим Угодникам Божиим. 

 

* * *

ПОЭЗИЯ

              РУДОКОП
                Елена Семёнова

Во глуби руд я изнемог без света.
Передо мною чёрная стена.
Но грезится: жива Россия где-то,
Есть где-то волоокая страна.


Слезы скупой мне солнце не уронит,
И не пробить в стене проклятой брешь.
Живьём я в этой шахте похоронен
И задыхаюсь пылью от надежд.

Нет никого. Ни матери, ни братьев.
И даже нет могильного холма.
И вечным сном уснули наши рати,
А те, кто выжил, знать, сойдут с ума.


Как я схожу... С 15-го года
Я гнил в окопах, кровью истекал...
Но вот пришла блудливая свобода
С лицом звероподобным мясника.

Вся наша кровь - подливкою для каши,
Что заварила шайка подлецов.
И нету дна у скорби нашей чаши,
И Родины растерзано лицо.

Нет никого... Ты, что была любима -
Товарища безродного трофей.
Нет ничего... Россия, даже Крыма
Уж нет, последней гавани твоей...


И мочи нет. Едва глаза закрою:
Я вижу лик твой снова пред собой.
Ни славы нет, ни веры, ни покоя,
И в воспалённом мозге длится бой...

В горячке снится: ты спаслась от красных,
И от крови Христос тебя отмыл...
В России мы - стрельцы во утро казни.
А без России - только тени мы.

От жизни мне подачек уж не надо.
Бредовый сон: мы отстояли Крым...
Отдав сейчас погоны и награды,
Сражаться вновь отправлюсь рядовым,

Когда бы только в духоте Европы,
На жизнь и свет утративши права,
Лейб-гвардии погибшей рудокопу,
Мне знать одно: что Русь моя жива!

Нет никого. Но в восхожденье крестном,
Единственная, ты всегда со мной!
Венчанная пред Господом невеста,
Моя Россия, свет мой неземной!

 

СИБИРСКАЯ ГОЛГОФА
Елена Семёнова

Который день снега, снега...
В душе лишь болью: пораженье.
Непроходимая тайга.
Непроходимое крушенье.

Тифозный бред и дурнота.
И вьюги в самом сердце свищут.
По сторонам и по пятам
Волков и красных стаи рыщут.

Плывёт, качается земля,
И стонут ели вековые.
Судьба, к чему-то жизнь всё для,
Нас гонит в ночи ледяные.

А кто упал - тому не встать.
Настигнет рок неумолимый.
И некому руки подать -
Оледенев, проходим мимо.

Их вскоре снегом занесёт,
И до весны холмы белеют,
А таль холодная сойдёт -
Без отпевания истлеют.

Уже нестрашно ничего.
Замёрзли чувства, члены, мысли...
Как чист, как бел покров снегов,
А ели чернотой нависли.

И только б плена не узнать...
Ещё есть пули в револьвере.
К чему за нитку жизнь держать,
Когда во мрак уходит вера?

Смерть улыбнётся из чащоб
Оскалом волчьим, пулей вражьей,
Тифозным жаром... Снег наш гроб,
И ели нам кресты и стража...
 

 

РЕКВИЕМ ЖЕРТВАМ КРАСНОГО ТЕРРОРА

                                                 Елена Семёнова


                Во имя достижения своих революционных
                целей, своих желаний всё дозволено…
                                                                     В.И. Ленин

Рыли сами могилы, ложились
Мёртвые – на живых.
Пулемёты всю ночь ярились:
Лишь под утро их гвалт затих.
Не молчанье живых – лишь вопль мёртвых
Нарушает безумную тишь.
А по ним проходится гордо,
Над прахом глумясь, латыш…
Воцарилась над жутким оврагом
Кладбищенская тишина.
Только те, кто тайком оплакан,
Смотрят со дна…

Смерть отныне – среда обитанья,
И привыкли сущие в ней,
К пулемётному стрекотанью,
К лицам казнённых детей…
Россия, твои синодики
Несметны и несть конца их…
И множатся, множатся лики
Святых страстотерпцев твоих.
Ступали по крови, к оврагу
Ползли под покровом дневным,
Чтобы землю разрыть руками,
Пробиваясь к родным!

Кипит людоядцев работа.
Герою – не славная туш:
«За спасеньё Балтийского Флота» -
«По городу, в комнату душ»!
Сжигали, рубили, топили,
Вершили кровавый почин,
И жертв безымянных казнили
Анонимные сплошь палачи.
Идут по костям с бравадой.
И всяк в смертном страхе притих.
Но голосом скажут набатным
Мёртвые за живых!


 

            GIFT OF GOD

                E. Shepard Marsh, Jr.

            I love to hear the raindrops

            As they patter on the roof,

            ‘Tis only nature’s music

            Without the need of proof.

                I love the tree tops swaying

                As they bend before the breeze,

                ‘Tis only nature’s rhyt

                 Which in my heart does please.

        I love to see the lightning

        As it darts before my eyes

        And hear the thundering echo

        As anthem to the skies.

                But afterward in sunshine

                When the diamonds fill the air

                Just pause while birds are singing

                Find naught but beauty there.

        So smile or frown while raining

        Or when the sun shines through,

        But in your heart remember

        ‘Tis nature’s gift to you.

 

 

            PROCRASTINATION

                        E. Shepard Marsh, Jr.

                        Procrastinate?

                        No, never think delay

                        For things left for tomorrow

                        Won’t count today.

                        So do each now as each

                        Appears, for fate

                        May call and those undone;

        ‘Twill be too late

        The days are brief.

        The hours swiftly speed

        Away, and if in passing

        We give no heed,

        They’ll pass beyond our grasp,

        Beyond recall;

        Until we have no need

        Of them at all.

                                                                      * * *

 

ДЕНЬ “НАРОДНОГО ЕДИНСТВА”

Вадим Виноградов

Изучи духъ времени

Святитель Игнатiй Брянчанинов

 

День - НАРОДНОГО ЕДИНСТВА!

Это так, если верить Владимиру Михалычу, который заявил:

- Cегодня мы празднуем День народного единства, который установлен в честь победы нашего народа - в память освобождения Москвы в 1612 году от иностранных интервентов.

Если верить Дмитрию Анатольичу, который заявил, что истоки праздника уходят в давние события истории России, когда в 1612г. «люди разных сословий, веры и национальностей объединились и избавили страну от интервентов».       

Но нужно ли им верить, ежели единство народное в 1612 году зиждилось совсем не на объединении разных вер и национальностей, не на стремлении освободить Московское царство от интервентов, единство народное в то великое русское время возникло  исключительно только на одном единственном стремлении… на спасении Православной Веры от нахождения её в опасности от католицизма.

И хорошо бы определить с какого единства народного, ярко проявленного в 1612 году, нынешним гражданам РФ стоило брать сегодня пример? С того единства, которое почему-то всеми ниже перечисленными «уважаемыми» организаторами этого праздника ныне скрывается. Почему извращается суть праздника? Почему, как всегда,  внутренняя причина подменена внешней? Ведь, это день… Торжества Русского Православия! А народное единство? Да, народ был един,… но только не в освобождении Московского царства от польско-литовских интервентов, народ был един во Христе! Да, русский народ до соблазна её безбожием, имел только одну цель - его целью было только Царство Небесное, которое благоволил ему Сам Господь. Русский человек хранил только Православие, а вот уж Православие и хранило Россию. И 1612 год, как раз, это ярче всего и продемонстрировал – Россия была сохранена за то, что русские люди вступились за Православие.

«Жизнь за Царя» - объявили вона когда! Но за какого Царя отдавал жизнь Иван Сусанин? Никакого Царя в тот день, когда он завёл поляков в лес, на Руси ещё не было. Царя избрали уже после того, как вышвырнули поляков из Кремля. И кандидатом на престол был не один Михаил. Так что вполне возможно, что не он бы мог стать Царём, а князь Пожарский, например, победитель поляков. И уж, конечно, трудно представить, чтобы костромской крестьянин, не имея телевидения, радио, интернета, газет… знал бы о том, что Михаил Романов будет царём. Ведь, собор, на котором он был избран, состоялся после изгнания поляков и послы прибыли в Кострому после победы. Потому… жизнь свою Иван Сусанин отдавал за Христа. Он был первым нашим мучеником за Веру Православную.

 

Теперь о русском народе, о том, что представлял он собой в начале ХVII-ого века? Если бы не было в той России смутного времени, то и нельзя бы было ответить на этот вопрос. И вот, чтобы показать мiру что такое духъ Святой Руси, Господь и посылает русскому народу испытание Смутой. Ведь, только испытания (экзамены) и обнажают то, что обычно скрыто от глаз при вялотекущей жизни. Так что же открылось мiру в 1612 году в отношении русского народа?

С одной стороны, вспомним, что говорила инокиня Марфа, мать Михаила, не дававшая согласия на царствование своего сына: - Сын мой молод, а русский народ трём царям изменил. Так что, никакой государственной крепости у наших предках тех времён не наблюдалось. Уже про бушующее море русской смуты начала ХVII-ого века можно было бы сказать словами, давшими точнейшее определение веку ХХ-ому в 1917 году Царём-Мучеником Николаем II:

 

Кругомъ измена и трусость и обманъ!

 

А теперь, с другой стороны, взглянем на то величие духа, которым ещё обладал тогда русский народ. Для воцарения на Российском престоле поляку Владиславу требовалось, чтобы царём признал его патриарх Гермоген. Да, патриарх был бы и не против, если бы католик Владислав принял Православие. Но Владислав и вся его католическая рать не мыслила даже, и думать в этом направлении. А патриарх Гермоген сказал, что не подпишет своего согласия на престол католику. Тогда патриарха Гермогена поляки вместе с русскими предателями заточили в темницу Чудова монастыря и обрекли его на голод. И вот, в темнице Чудова монастыря вспыхивает искра, приведшая к пламени, уничтожившему всю польскую нечисть.  Что же это была за искра, которую с необыкновенной тщательностью стараются не вспоминать все без исключения направления нашей нынешней жизни: и либералы, и патриоты, и патриархийцы,  проявляя невиданное единодушие в умолчании письма умирающего с голоду патриарха Гермогена, обратившегося к русскому народу с тремя словами, которые то, как раз были в то время очень понятны нашим предкам. А патриарх Гермоген написал всему народу всего лишь: «Спасайте Веру Православную». И завершил свою земную жизнь мученической кончиной.

 

А листочек с его обращением удалось вынести из Чудова монастыря. Он попадает в Троице-Сергиеву лавру к келарю лавры Авраамию Палицыну. И тот размножает текст патриарха, и слово расходится по Земле Русской. И попадает в частности в руки нижегородского посадского человека Кузьмы Захаровича Минина-Сухорука. Раскрылись вещие зеницы, как у испуганной орлицы. В опасности то, оказывается, Вера наша Православная! Ибо, что, что, а духъ веры в то время не был утрачен русским сердцем. Вот, откуда знаменитый призыв Минина, поднимавшего русский народ на защиту веры: Не жалеть нам имения своего, не жалеть ничего, дворы продавать, жен и детей закладывать и бить челом, кто бы вступился за истинную православную веру! Вот, это народ русский понимал хорошо, только это и объединяло его, как никогда! Единство въ Духе и Истине! И уж, никак не в единстве с “традиционными религиями России”. Ибо, не ради освобождения Московского царства от интервентов готовы были русские люди заложить своих жен и детей, а только ради сохранения неповрежденной Веры Православной и двинулись они на Москву. К такому ли единству призывают пропагандисты нынешнего дня «народного единства»? Нет, предстоятель МП ныне людей призывают к единству экуменическому:

- Я хотел бы обратиться к вам не только от своего собственного лица, но и от лица руководителей традиционных религий России, которые вместе с Русской Православной Церковью трудятся сегодня рука об руку, чтобы содействовать духовному, нравственному возрождению страны и народа, укреплению могущества нашего Отечества.

Таким вот, рука об руку с теми, кого русское единство 1612 года вышвырнуло с просторов Святой Руси, хотят утвердить нынешние экуменисты в сознании нынешнего народа, не умеющего отличить правой руки отъ левой, день 04 ноября. То есть, утвердить то, чего никак не могли допустить русские сердца 1612 года. И для этого вот, куда переносит акцент обсуждаемого нами события лукавство Владимира Михалыча:

- С военной точки зрения это была очень скромная победа: народное ополчение выбросило из Китай-города, а потом и из Кремля польских захватчиков. И что это по сравнению с великими битвами, которые происходили затем в разных местах мира? Но, то сражение было совершенно особым - оно завершило эпоху Смутного времени. И потому сегодня мы празднуем не только победу над иноземными захватчиками - мы отмечаем историческую победу нашего народа над Смутным временем.

Должен бы знать Владимир Михалыч о том, что это сражение было особым потому, что это была победа духовная! Против регулярной польской армии выступило   о п о л ч е н и е! То есть, воины, которые и с оружием то своим не умели особенно обращаться. Но,… но каждый  из этого войска был добровольцем, готовым заложить своих детей и жену, лишь бы не быть на русской земле искаженным Христу. И Христосъ был с ними! Вот, в чём особенность то этого сражения.

Но сегодня Христосъ уже мешает готовящим приход антихриста управлять народом. Какой Христосъ в компании с Бен Лазаром! И поэтому-то в день 22 октября / 04 ноября - праздник Торжества Православного Духа, мы слышим от патриарха МП голос совершенно противоположный голосу Патриарха Гермогена! Ибо, наше-то время для спасения Православной веры требует ныне уже усилия не маленького ополчения верующего народа, достаточного для изгнания  горстки полячишек, а дружного вопля народного: “Господи, помилуй!”, оружия Истины, ибо ныне враг не в Кремле только, а в самой душе, некогда бывшей русской. И золотые купола на всём пространстве РФ не дают никакой возможности усомниться в том, что ни о каком спасении Православной веры и думать то нет основания. Как спасать то, что блестит позолотой, что, разносится малиновым звоном, что, утверждается иконами и знаменным распевом?

 

Сегодня “патриоты” наши, ставящие своей целью возрождение России, постоянно сотрясают воздух словами: - С нами Бог, разумейте языцы и покоряйтеся, яко с нами Бог! Но, что-то не видать с ними Бога, а только один Бен Лазар. А вот, с ополчением Минина и Пожарского действительно был Богъ. И тогда не слова, а сам ратный подвиг их возвещал: Съ нами Богъ! разумейте языцы и покоряйтеся, яко съ нами Богъ!

 

Вот, и сопоставим народный духъ 1612 года с отстоящим от него на 400 лет нынешним духовным состоянием народа РФ. Когда обрядовая вера, благоденствуя блеском золотых куполов, еле слышным звоном новеньких колоколов, не могущем пробиться сквозь гул цивилизации, этнографией знаменных распевов, писанием ростовых икон и многими, многими другими атрибутами обряда; когда последние остатки духа веры удушаются изысканным болевым приёмом - “Основами религиозной культуры и светской этики”, когда уже весь народ приучен любить внешнее паче внутреннего и обряд больше духа…

 

И вот, такому внутренне бездуховному состоянию предлагается пример единства четырёхсотлетней давности, когда существовало единство в Духе, единство в Истине. Что это? Не измена ли это самой вере, раз этот праздник инициирован МП? Не трусость ли эта - боязнь, страха ради иудейска,  призвать спасать Веру Православную сегодня, как и 400 лет назад? Не обман ли это - ссылаться на защиту народом в 1612 году государства, когда народ на самом-то деле защищал Веру Православную? Выходит, что:

 

Кругомъ измена и трусость и обманъ!

 

- это диагноз нашему времени!

Во всяком случае, отмечать день 22 октября / 04 ноября, день Торжества Духа Православного, того русского духа, который в 1612 году не оставил на своей земле и молекулы тлетворного католического смрада, отмечать в компании с ненавистниками Христа - иудеями, это уж каждому должно быть ясно, что здесь кругомъ торжествующий экуменизм, который заключает в себе всё: и измену, и трусость, и обманъ!  

 

Итак, теперь у нас только день видимости народного единства!

А у отцов наших круглый год было единство в Духе и Истине!

 

Сегодня же время свершившегося пророчества:

Ложь сделали мы убежищемъ для себя, и обманомъ прикрыли себя. (Исаiя 28,15 )

 

Во всей полноте эта суть духа нашего времени отражена в откровении Аркадия Бабченко, о подготовке к этому дню Первого канала, которое мы и приводим здесь. Но только ли Первому каналу принадлежит такая вот извращённая пропаганда патриотизма?

 

Как меня на Первом канале учили Родину любить

 

Аркадия Бабченко пригласили в программу про патриотизм.

 

Итак, Аркадий Бабченко

 

Ну что, дети мои? Хотите жиру? Ну, тогда слушайте.

 

Звонят мне тут с Первого канала.

 

- Аркадий, здравствуйте. Хотим вас позвать на передачу о патриотизме, приуроченную к четвертому ноября. Ведущими будут Татьяна Веденеева, Ангелина Вовк и Юрий Николаев.

 

То есть решили сразу начать с разрыва шаблонов. Шестеренки в голове заскрипели и встали намертво. Четвертое ноября в моем мире - это день, когда в Люблине строем ходят люди с закрытыми масками лицами, вскидывают руку в зиге и кричат: Слава России! Почему патриотизм? При чем здесь патриотизм? При чем здесь тетя Таня? Ангелина Вовк? Первый канал хочет позвать меня, чтобы я рассказал про факельные шествия в передаче про патриотизм вместе с Хрюшей и Степашкой на Утренней почте? Или что? И вообще, где я, а где Первый канал?

 

Потом дошло. Это же я живу в реальном мире. А Первый канал живет в мире, созданном им самим. И, по всей видимости, только для себя же и самого. И четвертое ноября у них - не день русских маршей, а день какого-то там народного единства. А тетя Таня с Вовк и Николаевым давно уже выросли из Степашкиных штанишек и Утренней почты и ведут теперь взрослые темы, куя духовные скрепы и восстанавливая единство нации.

 

- Эм-м-м-м… - говорю. - А вы хорошо подумали? Вы ж меня все равно не покажете. Я ж у вас в стоп-листах нахожусь. Вы ж все равно вырежете все, что я скажу.

 

Нет, говорят. Что вы. Как можно! Никаких стоп-листов на Первом нет (угу, конечно, даже когда я там работал - десять лет назад, - они уже были), вы можете сказать все что захотите, у нас нет никакой цензуры, и вообще вас посоветовал Митя Алешковский, а он так классно выступил в передаче по теме долг Родине, мы в таком восторге, таком восторге, но позвать, правда, его больше не можем, а нам нужно что-то вроде такого же, поэтому и пригласили вас. Вы же в армии служили? Служили. На войне были? Были. На Дальнем Востоке волонтером были? Были. Ну вот, и поговорим об этом добровольческом движении, как о проявлении патриотизма и любви к Родине.

 

Ну, о'кей. Если вы хорошо подумали, не вопрос. Приеду.

 

С каждым разом телевидение меня поражает все больше и больше. Если вы считаете, что вся эта цветистая красота делается непосредственно в Останкин, где по коридорам ходят умные люди в цейтноте, вы сильно ошибаетесь. Например, передачу к десятилетию расстрела Белого дома мы делали в подвалах на Китай-городе. Там же, в подвалах, монтировал свой Розыгрыш Валдис Пельш, и туда же временами приезжала Татьяна Арно. Очень забавно было смотреть, как шикарная теледива пробирается загаженными подворотнями мимо помойки, шарахаясь от дернувших врассыпную крыс. Шоу было почище Розыгрыша.

 

В этот раз передачу про патриотизм клепали на какой-то арендованной промзоне на задворках Алексеевской. Я сначала вообще подумал, что по ошибке меня привезли то ли на строительный рынок, то ли на провинциальный вокзал где-нибудь под Рязанью. Ряд переносных биотуалетов на улице. Очередь какой-то помятой разношерстной толпы к ним. Черный мерседес-купе, стартанувший с места прямо через всю эту толпу. Скажите, а вы бригадира не видели? Вы из какой бригады? Оказалось, массовка. Ну не в помещение же их в туалет водить. В самом деле. Не пускать же их между съемками в туалет для белых.

По ступенькам четыре человека провели Ангелину Вовк. Все улыбались так, словно имели честь вести под ручку наследника престола. Девочки-редакторши оказались именно девочками. Лет по двадцать. Тоже не новость - телевидение страны у нас клепают молодые, пробивные, амбициозные девочки и мальчики, которые твердо знают, чего они хотят от жизни, четко видят свою цель, идут к ней напролом, и цель эта определенно не в производстве качественной журналистики. Думаю, эта цель вообще не в России. А где-нибудь в Лондоне.

 

- Аркадий, вот список вопросов, которые вам зададут ведущие. Нам от вас нужна история про наводнение. Что-то вроде того, как вы спасли одинокую собачку.

 

Эм-м-м… Что? Собачку? Пардон, какую собачку?

 

Ну, собачку. Плыли-плыли, деревня затоплена, хозяева эвакуированы, увидели собачку, спасли. Это очень патриотично.

 

Ах, собачку… Ну да, конечно. Собачку. Понятно. Да. Собачку.

 

- Прошу прощения, у вас там вообще то семь с половиной тысяч домов затопило, просушить их до заморозков однозначно не получится, весной они потрескаются и развалятся, десятки тысяч людей в трех регионах страны останутся без крыши над головой и им надо будет отстроить с нуля пару сотен деревень - какую, к чертям рогатым, собачку, блин???

 

Хорошо. Про Дальний Восток тогда без истории. Просто расскажете, что там делали. Как развозили гуманитарную помощь. А пока подумайте, есть ли у вас история про войну, которую вы могли бы нам рассказать.

Надо что-нибудь патриотическое. Что-нибудь типа того, как вас ранило, а ваш друг вас вытащил. А потом погиб. Желательно.

 

- Про войну? Да. У меня есть история про войну. Могу рассказать, как комбат гонял пленного на минное поле, и тот принес ему с трупов 30 тысяч долларов, фальшивых, правда, а потом подорвался сам, и комбат приказал его расстрелять своему ординарцу, парню-срочнику, и тот расстрелял его на дамбе, а потом ходил по батальону от костра к костру и говорил, что не может больше спать.

Или могу рассказать, как мой сослуживец на блокпосту задержал шедшего в Шатой за дозой наркомана, привязал его к дереву зимой и сутки выпытывал, где тот берет дозу, а потом хотел его расстрелять, а я не дал, и мы очень сильно пособачились тогда, до хватания за оружие дошло, а потом приехал комбат и отвез этого наркомана в Чернокозово, и там из него наверняка сделали боевика, если к тому моменту родственники выкупить не успели, и он если жив, то сейчас сидит, наверное.

Или могу про Диму Лахина рассказать, который на войне пробыл два дня, а потом пуля перебила ему позвоночник, отказали ноги, он попросил их сам отрезать, Родина кинула ему пенсии семьдесят долларов, хотя на одни катетеры у него уходило двести, а потом мы пытались пристроить его в госпиталь Бурденко, но он умер в тот самый момент, когда его документы были у меня на руках, - не захотел жить просто.

Или про фонд Право Матери могу рассказать, как за двадцать лет они бесплатно помогли семьям восьмидесяти тысяч погибших в армии военнослужащих. Про Нину Пистехину, которая уже лет пять, живет на Казанском вокзале и носит с собой кости своего сгоревшего сына в баночке из-под майонеза и две сумки документов, запросов, исков и справок, которые она все рассылает и рассылает по инстанциям, надеясь получить полагающуюся ей квартиру.

Или про Людмилу Белову, инвалида-колясочника, мать сгоревшего в Грозном Владимира Короткого, которая уже 18 лет пытается выбить из государства добавку к пенсии по утере кормильца - 1200 рублей (прописью: одну тысячу двести рублей), и это, насколько я понимаю, примерно одна трехсотая от ежемесячной зарплаты тех, кто сейчас будет рассказывать нам про патриотизм с экранов телевизоров.

Про Максима Пасько, сгоревшего в танке в Грузии, которого девять месяцев не могли похоронить, и за это время его мачеха умерла от инсульта. Про…

 

- Аркадий, ну вы же понимаете… Нам,  это не подходит. Надо что-нибудь патриотическое. Что-нибудь типа того, как вас ранило, а ваш друг вас вытащил. А потом погиб. Желательно.

 

Вот это желательно меня просто убило. Знаете, довольно странное чувство, когда тебе смотрят в глаза и просят рассказать про то, как убило твоего друга. Желательно.

 

Нет-нет, я оставался спокоен. Просто сказал, что патриотической истории про войну у меня для них тоже, наверное, нет.

 

- Хорошо. Тогда скажете, в общем: я там был, это страшно, никому не пожелаю. Давайте теперь поговорим про армию. Как вы считаете, каждый мужчина должен служить?

 

- Ну, как я считаю… Я считаю, например, что страны, живущие в XXI веке и в информационном обществе, переводят свои вооруженные силы на автоматизированную и роботизированную армию, беспилотники бороздят воздушные океаны, а солдат становится отдельным боевым комплексом, подключенным к компьютерной системе с видеокамерой, навигатором, ночным видением, GPS-позиционированием и прочая, и прочая, и прочая, а мы все еще спорим, должен ли мужчина служить в армии или не должен. Кстати, задумайтесь - почему в охране Путина нет ни одного срочника, а все сплошь супер профессионалы в чине подполковника? Почему себя они охраняют профессиональной армией, а стране предлагают защищать себя своими же восемнадцатилетними мальчишками? Почему…

Страна своих солдат сливала всегда и со свистом.

 

- Хорошо, Аркадий, давайте про армию тоже не будем. Просто скажете, что считаете, что нам нужна профессиональная армия. Это можно.

Теперь так - вы же после Чечни заключили контракт и вернулись добровольцем. Расскажите, почему. Это как раз патриотично, очень в тему нашей передачи.

 

-Да не вопрос. С радостью. Поскольку армия у нас рабоче-крестьянская и служат в ней только рабоче-крестьяне, то и государству полностью плевать на этот самый дешевый рабочий ресурс. Зачем ценить то, что и так бесплатно? Бабы еще нарожают. Поэтому страна своих солдат сливала всегда и со свистом. После Чечни у нас не было ни одной системы реабилитации посткомбатантов. И сейчас нет. Поэтому вернувшиеся с войны седые мальчишки с бездонными глазами оставались наедине с самими собой. И подавляющее большинство из них либо спивалось, либо садилось, либо возвращалось обратно. Я спиваться и садиться не хотел, поэтому тоже вернулся обратно. И нас таких были тысячи. И к патриотизму это не имеет вообще никакого отношения. И если война была бы в Москве - мы бы с радостью воевали и в Москве. О, вы даже не поверите, с какой радостью мы воевали бы в Москве! А особенно в таких ее частях, как Кремль и ваше вот это самое Останкино…

 

- Хорошо, Аркадий. Закончим. Пойдемте гримироваться. Знаете,… Давайте, пожалуй, без историй в этот раз.

 

В студии был полный набор. Дана Борисова. Какое отношение она имеет к армии, или волонтерам, или вообще к чему бы то ни было, кроме ведения Армейского магазина (единственной задачей которого был, отпил по цепочке сверху донизу выделенных на его производство бюджетных денег и чтобы получившуюся на оставшиеся копейки карамель никто никогда не увидел - во всяком случае, когда я там работал, было именно так), - я не знаю. Но Дана теперь, видимо, лицо российского патриотизма.

 

Какой-то актер, выигравший конкурс в каком-то реалити-шоу про спецназ и ставший каким-то почетным спецназовцем.

 

- Он что, в самом деле, в спецназе теперь служит? - порадовался я за наших актеров. Не все еще потеряно, значит.

 

На меня посмотрели как на идиота.

 

Был еще хор Александрова. Ну, куда ж без него. Затем суворовцы. Которые как раз подрастут к очередной войне и будут в очередном подвале кишки на кулак наматывать, пока Ангелина с Даной и Татьяной будут втирать очередным новым суворовцам про патриотизм. И масса еще каких-то людей, актеров, ведущих, деятелей шоу-бизнеса и прочее. Кто все эти люди? Что они здесь делают? О чем это все вообще? Ощущение реальности стало уходить. Полное зазеркалье.

 

Мне надели микрофон-петличку и вставили в ухо динамик-наушник.

 

Хм,… Зачем наушник нужен ведущему, я понимаю - слушать режиссера. Зачем нужен микрофон гостю в студии, я тоже понимаю - отвечать на вопросы ведущего, которые ему режиссер будет говорить в наушник. Но зачем наушник гостю? Рассказывать историю про собачку, которая сейчас срочно пишется девочками в гримерке, что ли?

 

Подвели к продюсеру. Вот, Татьяна, это Аркадий Бабченко, которого нам посоветовал Алешковский. Татьяна оказалась человеком дела:

 

- Давайте я вам русским языком скажу. Алешковский у нас представляет оппозицию, и все, что он сказал, мы в эфир пустить не сможем. У нас тут цензура (да! наконец-то они сказали это!). Поэтому, если и вы будете говорить в таком ключе, это в эфир не пойдет.

 

- Татьяна. Давайте и я вам русским языком скажу. Я тоже представляю оппозицию. И рассказать я могу все то же самое, только как человек, воспитанный прапорщиками, в выражениях сдерживаться совсем не буду.

 

- Как хотите. Тогда в эфире вас не будет.

 

Вывели в студию. Посадили на диванчик. Николаев тренируется в произношении патриотических интонаций. Хор Александрова распевается. Дана подчеркивает патриотичное лицо. Какие-то люди уточняют нюансы своих историй. Все преисполнены осознанием великого счастья, которое им выпало, - успеть сказать по Первому свои пять слов о том, как они более лучше любят свою Родину. Все готовы в ноги кланяться за возможность попасть в эфир Первого канала.

 

Вы даже не поверите, с какой радостью мы воевали бы в Москве.

 

До съемки еще пятнадцать минут, а меня уже трясет.

 

Подозвал Татьяну. Уже совершенно понятно, что Первому каналу глубоко плевать на все мои истории. Понятно, что им плевать на всех этих собачек, ветеранов, солдат и их матерей. На все эти Чечни, Благовещенски, Южные Осетии и Крымски. Что все это вообще не об этом. Что это не Первому от меня что-то нужно: какие-то там дурацкие ответы на такие же дурацкие вопросы, как оно было на самом деле. Да кого это на фиг волнует здесь, в студии с отдельным от массовки туалетом? Это я, напротив, должен в ножки падать за возможность оказаться в касте избранных. Тебе разрешили писать в один унитаз с Юрием Николаевым, а не в кабинке с прочим мужичьем, так чего ты еще ерепенишься? Говори, что от тебя требуется про собачку, и будь счастлив, что выпал шанс.

 

Все всё отлично понимают. Во всю эту возвышенную клюкву, которую они сейчас будут нести с просветленно-счастливыми лицами, во всей студии - а это человек триста - не верит ни один. Более расчетливых людей, чем работники телевидения, я пока еще не встречал. Банкиры нервно курят в сторонке.

 

- Татьяна, - говорю. - Давайте-ка,  я лучше просто поеду домой, и закончим на этом.

 

- Давайте, - моментально соглашается Татьяна, и грохот, с каким падает с ее души огромный камень, разносится по всей студии.

 

Мне здесь эксцессы больше не нужны… - слышу я краем уха на выходе, как она отчитывает позвавшую меня девочку-редакторшу.

 

Ангелина Вовк принимает нужное выражение лица, гости в студии надевают улыбки и просветление, ведущие источают в камеру елей и величие любимой, прекрасной, неповторимой нашей страны, патриотизм в воздухе можно резать ножом, внимание, мотор! - слушай, Родина, мы тебе сейчас про свою любовь рассказывать будем.

 

Приятного просмотра.

==========================================

Так заканчивается откровение Аркадия Бабченко.

А мы после всего этого хотим спросить:

- Разве всё это не являет уже собою духъ антихриста,

который сегодня совсем уже не Близъ есть, при дверехъ (Мк. 13. 29),

а уже в дверях, и дыхание его ощущается во всём?

Антихриста ещё не видели, но уже почти всё преисполнено духом его обмана.

 

А единство сегодня среди русских людей только у тех, кто в Духе и Истине празднует 4 ноября день Казанской иконы Божьей Матери, сопровождавшей войско Минина и Пожарского в 1812 году.

Комментарий схимонахини.

Духу антихриста готовы поклониться многие... И кланяются уже... Еще в 2001 году Батюшка Николай сказал: 

"Сатана скачет вприпрыжку по земле,  и его слушают"... 
Другой священник, он живет в скиту и изредка выбирается к нам, сказал недавно еще более страшное: "Люди уже хотят быть бесами".
НО! ИЩУЩИЙ ПОКРОВ У БОГА, А НЕ У ЧЕЛОВЕКОВ, УСЛЫШАН БУДЕТ.

 

А ГЛАСЪ НАРОДА - ГЛАСЪ БОЖIЙ, коротко и ясно:

 

           * * *    

 

 

ВСЕМУ СВОЕ ВРЕМЯ

О ВРЕМЕНИ МИНУВШЕГО СТОЛЕТИЯ

1917 – 2017 

 Вадим Виноградов

                                                                                                                            Всему свое время,

                                                                                                      и время всякой вещи подъ небомъ.

                                                                                                                                       (Екклес. 3, 1)

                                                                                                   Они ослепили другихъ, и сами ослепли.

                                                                                                                                            (Исаiя 29,9)

                                                                              Настанетъ годъ, Россiи черный годъ,

                                                                              Когда царей корона упадетъ.

                                                                                                                               М.Ю. Лермонтов

          Конечно же, это пророчество М.Ю. Лермонтова о 1917 годе!

          И ясно, что 1917 год был для России чёрным годом.

          И начал он свое сатанинское шествие -  с февраля месяца,

          когда были обозначены три главных его девиза:

                                                            Кругом измена и трусость и обман!

                                                             Это слова Царя-Мученика Николая II.

А в октябре пришло и время СОВЕТЧИНЫ.

Но… зачем и почему Господь Христосъ послал России этот год?

Ответить на это у человеческого ума такой  возможности нет.

(Не будешь же выяснять это у Того Кто повесил землю ни на чём?)

Но через откровения Господа нашим святым, кое-что, может быть и приоткрыться для нас.

Что же это был за год, 1917?

Попробуем кратко: Православный Царь пошел на Голгофу, а за ним на Голгофу пошел и русский народ.

Не похоже ли это вот на что: Спаситель пошел на Голгофу, а за Ним на Голгофу пошли и Его ученики?

Новомученики из ГУЛАГа донесут до нас, что ещё до наступления советчины «церковь» уже возлюбила внешнее паче внутреннего и обряд больше духа. (самоохотне отрекшиеся) Тем не менее, именно слова Бога, предающие Iова сатане: "Он в руке твоей, только душу его сохрани", могут быть в полной мере отнесены, к моменту, когда Богъ отдавал любимый Им русский народ на испытание в руки сатаны тоже с требованием сохранить его душу. (Кого Я люблю, техъ обличаю и наказываю: ревнуй убо и покайся.   (Откр. 3. 19))

Старец Паисий Святогорец разъясняет о спасительности всего, что Бог попускает с нами случиться:

Бог не попускает испытание, если из него не выйдет чего-то хорошего. Видя, что добро, которое произойдет, будет больше, чем зло, Бог оставляет диавола делать свое дело. Помните Ирода? Он убил четырнадцать тысяч младенцев и пополнил небесное воинство четырнадцатью тысячами мучеников-ангелов.

- Интересно, как же это советчики сохраняли душу русскую, - прихихикивая уже вопрошают и познеры, и сванидзы, и млечины, и... сергиане. Да, и сергиане, вот в чём фишка - сергиане ныне, шагая в ногу со временем, оказались рука об руку с русофобами.

Так как же при советчиках хранилась русская душа? А хранилась она, естественно не советчиками, а Самим Господом нашим Iисусомъ Христомъ. Как она хранилась? Но об этом пусть нам поведают американские специалисты, скрупулезно исследовавшие причины успехов СССР, не понимавшие тогда, как это в "империи зла", где всё под дулом пистолета ГУЛАГа, взлетают в небо спутники, атомные электростанции освещают города, и проч., и проч.

Здесь мы позволим себе сделать остановку в  1957 году, когда американцы раньше нас обнаружили русскую тайну времени советчины.

А было так. Когда американцы в 1957 году невооруженным глазом увидели в небе первый  в мире искусственный спутник Земли, запущенный людьми “империи зла“, они не стали чесать затылки, чтобы отгадать причину невероятного для отсталой и закабалённой России технического достижения, а стали напряжённо искать, где же находится тот потаённый корень, который позволил угнетённому, не имеющему никакой свободы народу, так свободно и так легко подняться в космос.

И они этот корень нашли! И нашли быстро, потому что им не нужно было экстренно создавать службу по изучению России и слежки за ней, такая служба у них давно была создана, просто она  просмотрела самое главное. И вот теперь тысячам работников сотен американских институтов по изучению России предстояло срочно дать ответ на вопрос: “Откуда в России, лежащей во мгле, исходит свет?“ И не мешкать, потому что сегодня спутник, а завтра, чего доброго, поднимут в космос и человека!?

Смекнули янки, что если соловей поёт, то он не в клетке, и если спутник подняли так высоко, то значит, не боялись дула пистолета те, кто его запускал. Где же источник, изгоняющий из русских страх?

И скоро они нашли, где находится этот источник, и принесли в овальный кабинет свою находку, заявив: “Успехи русских заключены в их классической литературе“. А дальше шло разъяснение психологов, демографов, разведчиков, писателей, голливудчиков, педагогов и всяких разных учёных о том, что в России воздействие коммунистической идеологии, заполняющей собою всю печать, весь эфир радио, говорильню бесконечных собраний и повсюду развешенных призывов: “Наша цель коммунизм“ - лучше всего объясняет русская же присказка: “А Васька слушает, да ест“. Объяснили лингвисты президенту и то, что означит этот Васька. А означает этот Васька то, сказали они, что коммунистическая идеология не входит ни в сердце русское, ни в его сознание, несмотря на то, что русские люди постоянно только её и слышат. Не питаются коммунистической идеологией русские люди. “А чем же они в таком случае питаются, ведь Васька, слушая и не воспринимая болтовню повара, что-то ведь ест?“ - сострил президент. “Так вот, - ответили ему, - единственная идеологическая пища, которую они усваивают с младенчества и до смерти - это русская классическая литература. До школы они воспринимают её от родителей, которые читают с младенчества им сказки и поют песни, а в школе у них литература - основной предмет. И, поскольку, кроме их же литературы у них ничего нет, то и в зрелом возрасте до могилы они с ней не разлучаются.

Президент Соединённых Штатов Америки посмотрел на пришедших к нему учёных своим острым взглядом военного и спросил: “ Ну, и как же то, что вы сказали, связать мне с русским спутником? Разве в русской художественной литературе написано, как нужно преодолевать  притяжение земли? Интересно, как это силой русской литературы  так высоко поднят спутник?

“Сила русской литературы в её всё утверждающей нравственности, сказали ему учёные. Генерал в президентском кресле, когда услышал о нравственности, ещё более изобразил на своем лице: “Не понял?“

Сегодня и России найдётся не мало людей, которые, узнав о таком высоком месте русской литературы, куда поставили её американские учёные, как и президент США, сделают ещё более удивлённую гримасу. Вот для них мы и приведём рассказ одного священника.

“Вспоминается случай из моего детства.

Однажды в школе нам задали выучить стихотворение Н. Заболоцкого о журавле, убитом весною при перелёте в родные края. Меня вызвали отвечать, и после декламации учительница спросила:

- Ну, какие чувства вызвало у тебя это стихотворение? Я ответил, долго не думая:- Ненависть к этим браконьерам!

Она тяжело вздохнула: - И всё?

По этому вздоху я почувствовал, что попал впросак, и добавил довольно неуверенно:- Ну, жаль, конечно, птицу-то.

- Садись, получи свою “пятёрку“, всё ты выучил правильно, - ответила учительница каким-то безнадёжно сокрушенным, убитым голосом.

Когда потом я вспоминал эту сцену, то сначала чувствовал неловкость, потом досаду на себя; и лишь, спустя много времени поймал себя на мысли, что неслучайно этот урок помнится мне всю оставшуюся жизнь. По литературе получи “пять“, а по совести-то не более “двух“. Учителя-словесники были единственными, кто в самих своих предметах ставил и решал нравственные вопросы.

Прошло довольно много времени. Слава Богу, я стал христианином. И одной из ступенек  к этому был тот разговор у классной доски“.

Так русская литература становилась ступенькой, и очень существенной, для одних к Богу, для других к порядочности, без которой ни одна ракета не преодолела бы притяжение земли.

- А Березовский  тоже ходил на уроки литературы? - слышится  ехидный голос вечного ирониста. - Ходил, но только для тех, кто протянул руку диаволу, русская литература всего лишь школьный предмет, который необходимо сбросить на экзаменах, и, ни в коем случае, не дать ей возможности поместиться в сердце.

Но мы оставили американского президента. Генерал в президентском кресле, когда услышал о нравственности, ещё более изобразил на своем лице: “Не понял?“

Удивились и учёные непонятливости своего президента и стали думать, как изложить ему эту русскую тайну научно-популярно. На осмысление это ушло у них времени больше, чем на саму разгадку русской тайны. И нашли они чёткий ответ на вопрос своего президента… конечно же, в русской художественной литературе: “Нравственная сила - прежде экономической“ - возвещал ещё наш пророк Фёдора Михайлович Достоевский. Ну, тут уж и президент сразу сообразил.

Так Россия сказала американцам свое слово о нравственности, которая  перестала для них существовать.

Тогда-то директор ЦРУ Аллен Даллес и выдал в Конгрессе американскую тайну о России, чтобы получить на её существление денежки и уничтожить нравственную силу России.

И вот она эта американская тайна о России:

“Мы бросим всё, что имеем, всё золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание русских людей. Из литературы и искусства, например, мы постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьём у них охоту заниматься изображением, исследований тех процессов, которые происходят в глубине народных масс. Литература, театр, кино - всё будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых творцов, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства - словом, всякой безнравственности.“

Итак: американцы открыли, что душа русская хранилась через русскую классическую литературу, пронизанную евангельским духом, не как знаниями, а именно православным духом.

"Духовной жаждою томим...", "Пророка" А.С. Пушкина, в школах учеников заставляли учить наизусть.

Чеховым, Островским, Грибоедовым, самим Пушкиным был заполнен театр во времена советчиков. Мхатовкие "Три сестры", ставшие лучшим спектаклем всех времен и народов, на котором плакал Чарли Чаплин, поставлены были во времена советчины, а не нынешними бесчисленными театральными извращенцами, которым ныне попущено уже не хранить русскую душу.

Итак, вот он, глас американский.

В ХХ веке крупнейший американский военный специалист вице-адмирал Г. Дж. Риковер заявил: «Серьёзность вызова, брошенного нам Советским Союзом, состоит не в том, что он сильнее нас в военном отношении, а в том, что он угрожает нам системой образования». В те же годы верховный советник по делам образования США Морис Стерлинг заявил: «...Сила нации заложена в её искусстве, музыке и литературе в такой же степени, как в её достижениях в области физики, химии и электроники. Тот, кто полагает, что знание мировой поэзии и классической литературы не является существенным не только для качества, но и для жизнеспособности нации и её культуры, пренебрегает уроками прошлого».

С этого-то момента своего прозрения о России и стали американцы подсовывать под железный занавес прежде всего свою разлагающую, но очень привлекательную музыку. Потом пошла и порнография, и бытовая техника, и голливудчина. И тогда многие в России стали от удовольствия поднимать свои головы к верху, и, поматывая ими,  проникновенно и мечтательно с вожделением  пришёптывать: “А у них!!!“

И с этого момента русским людям, ограничившим свой слух наушниками для введения в себя американской музыки и устремившим свой взгляд на западное шмотьё, стало не до родной своей русской литературы.  Американцы же не дураки! В их институтах по изучению загадочной русской души не пренебрегли даже святителем Иоанном Златоустом, которого много веков слушались русские люди. От этого великого психолога и узнали они, что если какое-либо желанiе преобладаетъ, то уже всё обращаетъ в свою пользу. И они, затратив большие деньги, добились своего: преобладающим желанием советских людей становился западный образ жизни, и вскоре они  захотели быть, как прочие народы! (1 Цар. 8, 20)

И вот наступил ХХI век. И делается сейчас всё, чтобы любимой книжкой детей в России стала книга “Гарри Поттер“, о мальчике с праздника хелуин. Всё новенькое западное теперь сразу становится и нашим. Но всё наше, зато, крепко забывается. И сделалась Святая Русь - Криминальной Россией. И как вор всегда кричит: “лови вора“, так и извратители нравственного порядка на всех телевизионных каналах “страдают“: нам нужна “Возрожденная Россия“, “Сильная Россия“, “Православная Россия“. А для этого - рыночная экономика! Бесы потешаются! Ведь это они подвели американцев к русской тайне, указав на прозрение Ф.М. Достоевского: “Нравственная сила - прежде экономической“, чтобы те знали с какого конца заходить и сокрушать прежде всего  русскую нравственную силу, а экономическая - сокрушится сама собой.

Будем ли винить американцев за то, что они своим образом жизни вытеснили из нас наше сокровище - русское благородство? НИКАК!

Вразумление о том, кто виноват в этом, мы получаем от святого нашего Царя-Мученика Николая II: Вы дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменникам и врагам нашей Родины. То есть вина только на нас самих: потому что мы сами дали себя облапошить. Американцы же просто делали свое дело: скоро сотворили то, что они творили. (Ин.13,27)

Мы же сейчас обращаем внимание на то, что Господь Христосъ во времена советчины сохранял ещё в русских людях, отступивших от Него, нравственную силу, чего сегодня не желают признавать нынешние сергиане.

Святитель Лука, архиепископ Крымский сегодняшний хаос называл бы днем Посещения Божiя:

- Разве не посещает нас Господь великими потрясениями, страшными страданиями, разорением городов и сел наших? - вразумлял святитель, - В жизни всякого народа и каждого отдельного человека бывают времена, когда великими потрясениями, великими страданиями и испытаниями призывает к Себе Христосъ. И о нас Господь мог бы сказать то, что сказал об Иерусалиме: "Сколько раз хотел Я собрать вас в Церковь Свою Святую, осенить любовью Своей, увидеть вашу горячую веру, увидеть, что следуете заповедям Моим. А вы не захотели и пошли своим путем".

Итак, не было бы советчины - не было бы и Новомучеников.

А значит не состоялась бы и Россия, завершившаяся, именно, явлением Новомучеников.

- Значит, советчина - это хорошо?

- А Голговский Крестъ - это как? Хорошо это или плохо?

Мiрские понятия, как “хорошо - плохо” ни о Кресте, ни о советчине неуместны.

Советчина - это Русский крестъ, воскресивший Россию явлением Новомучеников и Исповедников российских, которыми и завершилась Святая Русь, уходом своим в Царство Небесное.

Да, мало кто выдержал этот крест. Так не случайно же на Голгофе был дан и образ разбойника не благоразумного, лишившегося рая.

 

                                                                   * * *

 

ПРОРОЧЕСКОЕ СЛОВО В ОТНОШЕНИИ РУССКОГО НАРОДА

Вадим Виноградов

Отъ пророка до священника - все действуютъ лживо; врачуютъ раны народа Моего легкомысленно, говоря “миръ! миръ!”, а мира нетъ. Стыдятся ли они, делая мерзости?? Нетъ, нисколько не стыдятся и не краснеютъ. (Иер. 6,13-15)

Как никогда звучит над Россией это пророчество сегодня, возвещая дух нашего времени.

Да, должны сказать мы с горькими слезами, именно сегодня врачуются раны народа РФ легкомысленно. Именно сегодня не стыдятся и не краснеют действуя лживо, делая мерзости от архиерея до священника.

"Как хитёр и лукав сатана, чтобы погубить Россию, раздул в ней невежество и разврат через высшие и средние учебные заведения, через злонамеренных писателей, через так называемую интеллигенцию"

                                                                                                     (Св. прав. Iоаннъ Кронштадский)

Но главная то хитрость сатаны в отношении России не была открыта даже св. прав. Iоанну Кронштадскому при его земной жизни. Только время даёт возможность, ясно, пусть не в полной мере, но хотя бы отчасти, приблизиться к истинному пониманию произошедшего.

Главное лукавство сатаны в отношении России открылось только после того, как закончилось в России время советчиков и Россия погрузилась во мрак либерализма, когда после советского разорения храмов храмовые здания вновь засияли золотом куполов.

Всем казалось, что разрушением советчиками храмов и уничтожается в России Вера Православная. Но было совсем не так - с разрушением советчиками храмов явлением Новомучеников и Исповедников российских Вера Православная в России испытала такой духовный подъём, какого никогда не видела Святая Русь за все своё тысячелетие. Ибо:

Гоненiя и притесненiя полезны намъ, ибо они укрепляютъ веру!

                                                                                                    (Преподобный Никон оптинский)

Да и все, желающие жить благочестиво во Христе Iисусе, будутъ гонимы. (2 Кор. 3, 12).

Как вот, с этим то быть - Будутъ гонимы? Значит, не в этот ли момент страшных волн богоборчества и страшного гонения на христианство жила в России истинная Христова Церковь, а не её подмена, не её призрак, не её двойник?

Что будем просить у Господа гонений? НИКАК!

Потому что: Не как Я хочу, но как Ты. (Мф. 26) 

И с верующим русским народом в период советчиы было то самое, которое лучше всего изложил апостол Павел:

Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы въ отчаянныхъ обстоятельствахъ, но не отчаиваемся; мы гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаемъ. (2 Кор.4,8-9)

Вот она, истинная то церковная жизнь, а значит и истинная свобода.

Она вся в терпении скорбей. И другой истинная жизнь Церкви не бывает.

Тогда будутъ предавать васъ на мученiя и убивать васъ;  и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое.  (Мф. 24, 9)

Да и все, желающие жить благочестиво во Христе Iисусе, будутъ гонимы (2 Кор. 3, 12)

Похоже, что эти пророческие поучения сегодня причислены сергианами к ничтожным, не заслуживающим внимания, иначе, отчего же такое их не христианское отношение к советчине? 

И вот, ВОЙНА, названная Великой Отечественной.

Чего ещё к этому времени сохраняла русская душа, так это - великое русское самопожертвование - готовность положить душу свою за други своя. Именно, благодаря самопожертвованию русского народа и была дана ему Господом эта Победа.

- 26 миллионов погибших, - по сей день либералы вместе с сергианами впаривают сегодняшним школьникам ужасы этой войны.

А о том, что эти 26 миллионов душ были вторым исходом в Царство Небесное после Новомучеников и Исповедников остатка Святой Руси, омывшихся кровью на фронте и положивших свои души за други своя в тылу, почему не говорят в школах?

Замороченая либерастами школота РФии бессмысленно повторяет сегодня:

- Спасибо деду за победу!

А ведь, ещё сто лет до сего на Руси по поводу Победы говорили:

- Не намъ, не намъ, а Имени Твоему!

Это тоже выразительный знак времени, завершающегося столетия – видеть войну не в духовном свете. А ведь, чтобы понять русскую душу во время этой войны, достаточно хотя бы внимательно вслушаться в военные песни того времени, прежде всего в песни Булата Огуджавы.

А вот, после 1945 года самопожертвование постепенно стало  покидать русскую душу и заменяться… заботой об устройстве своей земной жизни, что утверждало в душе боязливость - грехъ, поставленный Господом первым в чреде смертных грехов (Отк. 21. 8)  Боязливость чего?

А опасением утратить власть свою, свои земные преимущества.

И к 1991 году жажда свободы к угождению плоти достигла такого уровня, что появились все предпосылки для свершения Криминальной революции, революции всеобщего извращения, которая и свершилась. В духовном плане её значение объясняет вторая, более страшная передача Iова в руки сатаны: Онъ въ руке твоей только….. То есть, русской душе послана была болезнь, суть которой уже не вера лжи (И будетъ въ челюстяхъ народовъ узда, направляющая къ заблужденiю (Исаiя 30,28)), как в первую передачу русской души сатане, а поискъ лжи - Сыны человеческiе вскую ищите лжи? (Пс. 4, 4)

Этот поискъ лжи особенно ярко и чётко виден ныне на бесчисленных телевизионных ток шоу, где, так называемые политологи, убеждённые, что не десницею Божией управляется Россия, а земными расчётами, что  назыа-ется с пеной у рта, ищут кто виноват и что с ними делать. 

Так и свершилось то, что тоже было предсказано в Писании -  человек становится преданнымъ мерзости и лжи (Откр. 21,27)

Истина подавляется неправдою. (Рим. 1. 18).

Истина Божiя заменяется ложью.  (Рим. 1. 25).

И вот человек уже верит лжи. А потом уже не может без неё и просто начинает искать ложь.

А сергианам всё это, что называется, до фени.

 И всё это удалось служкам сатаны осуществить через соблазны к угожденiю плоти, о чем предупреждал ещё святой апостол Павел: Къ свободе призваны вы, братья, только бы свобода ваша не была поводомъ къ угожденiю плоти, но любовью служите друг другу. (1 Пет.2,16; 1 Кор.8,9)

Так: Сiе и ныне пророческое слово насъ наказуетъ. (Феодоритъ)

Подводя итогъ, заключаем: Столетие сие завершилось тем, что -

Жажда Абсолютной Истины иЗсякла, её поглотила обмiрщенность. (Иеромонах Серафим Роуз)

Итак, с наступлением в России времени либеральщины, стали восстанавливать храмовые здания и золотить купола. Вот, когда пришло время уничтожения самого духа православной веры!

И никогда не услышите вы в Бутово, чтобы кто-нибудь вспомнил бы здесь во время выливаемого на советчиков гнева слово Новомучеников:

- Когда винят советскую власть за отнятие у Церкви храмов и предметов культа, то нужно винить не её, а самих себя.

Мы были плохими христианами, были верующими лишь по имени, а посему Богъ и отнял у нас право распоряжаться храмами и их принадлежностями; а советская власть лишь орудия Божьего гнева.

А посему и протестоваь надо не против советской власти, а против самих себя и стать истинными и нелицеприятными христианами.

Мы потеряли основную ценность - Бога, а посему Он отнял от нас и  второстепенные религиозные ценности - храмы и так далее.              Священномученик Романъ Медведь

Храмы – это…  второстепенная религиозная ценность.

И вот,  сегодня храмы превратились в ценность… первостепенную!

Результат? Желания, как у апостола Павла хвалиться... только крестом Господа нашего Иисуса Христа" (Галл. 6, 14) у нынешнего духовенства нет. Не крестом Господа Христа, как апостол Павелъ, хвалится нынешнее духовенство, а только восстановлением разрушенных храмов.

Вот в чем суть сего столетия - столетие всеобщего извращения. 

И вот, восстанавливаются старые и возводятся новые храмы, и все неимоверно радуются. А ведь, больше то всех радуется этому восстановлению храмов… сам сатана!

Почему? А потому что, именно, через это строительство храмов и  извращается окончательно в русском народе Православная вера.

Каким образом? А вот, проникнемся в плачъ выдающегося духовного писателя Сергея Фуделя о своем отце, протоиерее Иосифе, который душу свою отдавал своим пасомым, коими были заключенные Бутырской тюрьмы.

Но когда он был назначен настоятелем храма в центре Москвы, и стал строить приходской дом и ремонтировать сам храм, то любящий его сын со слезами и записал: Душа его стала сохнуть в строительной пыли.

И сам собой возникает вопрос: А у тысяч нынешних священников, которые ныне восстанавливают храмы, что душа их не сохнет в строительной пыли, что ли? 

Вот когда  началось страшное  гонение, не на верующих людей, как при советчине, а началось гонение на самъ дух православной веры, - так охарактеризовал времена золочения куполов епископ Ипполитъ. Вот его доподлинный текст:

«Одно из коварных средств наших врагов ‑ после гонений на Церковь дать ей материальное благосостояние. Это очередное гонение, но более изощренное: гонение на дух православной веры. Цель ‑ сломать волю, а потом уничтожить».

А революция то оказывается была очистительной для Церкви - вот голосъ Церкви!

А не разделительна,  как об этом, заведённой пластинкой жужжит нынешнее сергианство.

Не революция в 1917 году разделила РПЦ на МП и РПЦЗ, а декларация в 1927 году.

ПОЧЕМУ?

А вот, она, истина, которую сергиане удалили из своего сознания, извратив тем самым церковное отношение к государственному устройству:

«Спаситель мира установил на земле Свое Царство, но Царст­во духовное,  могущее  пребывать  во всяком человеческом  обществе, как бы это общество по гражданскому устройству своему ни называлось - монархиею, или республикою, или чем другим.   Потому что  Царство  Христово, будучи не от мира сего (Ин. 18; 36), не имеет никакого отношения к гражданской форме государств».              (Святитель Игнатий)

Повторим, что первым грехом в чреде смертных грехов поставлена Господом… боязливость.

В связи с этим, нельзя не остановить внимания и на всё усиливающееся детище этого столетия… СЕРГИАНСТВЕ, через которое то и удалось полностью извратить Православие возлюблением внешнего паче внутреннего и обряда больше веры. Но только суть сергианства совсем не том, как его определяют сами сергиане.

Торжество сергианского духа началось вместе с золочением куполов, когда Московская Патриархия не на словах, а на деле стала радоваться радостями властителей вседозволенности. И вот, эту тайну вынуждены  ныне скрывать, объявив сергианство принадлежностью советчины. Патриарх МП так и заявил: - Нет советчины - нет и сергианства. И это величайший обман ХХI века, который то и заставляет любить внешнее, паче внутреннего, и обрядъ больше духа.

Сразу дадим точное определение сергианству, чтобы закрыть о нем распространяемую самими сергианами ложь, что де сергианство - это союз церкви с советчиками. А это совсем не так, а на самом деле вот как:

«В Церковь вошла НЕ Божия воля. Вот и все. Всем руководит в Церкви Божия воля, Дух Святой, а тут вошла не Божия воля, и ее слушаются, а для того, чтобы замаскироваться, оставляют весь чин внешний - кадите, пожалуйста, говорите проповеди, держитесь старого стиля - делайте все, как полагается. Но воля-то будет не ваша. Вот в этом все. Мы называем это сергианством. Когда не Божия воля руководит Церковью, то исполнение обрядов постепенно делается пустым, начинается обрядопоклонничество. Обряды они оставляют, - пожалуйста, сколько хотите, и чем пышнее - тем лучше. Это страшная вещь, это тонкая вещь, далеко, далеко идет. Знания, - пожалуйста, знайте историю Церкви, знайте все расколы до тончайших подробностей, знайте все философские системы, будьте богословами, чтобы вас почитали докторами теологии, - пожалуйста. Но воля наша будет. А в воле все, от нее зависит свобода или несвобода. Церковь не нуждается ни в чем, только в свободе, а этого-то и нет у них».

                                      (Митрополит Виталий, четвертый Первоиерарх РПЦЗ)

«Сергианство - явление не догматического, а духовно-нравственного порядка, однако, оно страшнее любой ереси, потому что, сохраняя, по видимости, догматы и каноны, уничтожает самую сущность христианства».       (игумен Андрей Эрастов)

А архиепископ Аверкий произнёс и само слово, определяющее дух этого столетия, и слово это - лжеправославие:

"Необходимо понять и всегда помнить, что Православие это не только и не всегда то, что "православием" официально называется, потому что в наши злые и лживые времена появление повсеместно фальшивого "православия", которое поднимает голову и устанавливается в мире, это исключительно печальный, но, к сожалению, уже несомненный факт. Это лжеправославие яростно стремится подделаться под истинное православие, как в свое время антихрист будет стараться занять место Христа, подменить Его собой".

И ещё на одно детище переживаемого столетия 1917 - 2017 годов совершенно необходимо обратить внимание, это - ПРАВОСЛАВНЫЙ АТЕИЗМ. Которое тоже, как и сергианство, усиленно скрывается лукавнейшим нашим столетием.

Чистая детская душа любимого нашего телеведущего академика Сергея Петровича Капицы скрыть его просто не смогла. И когда его во время беседы на ТВ спросили верит ли он в Бога, он искренне ответил:

Я православный атеист.

И если Сергей Петрович прямо обозначил тончайшее явление нашего столетия - православный атеизм, то Владимир Владимирович по другому исповедовал существо православного атеизма пред всем мiром, коротко и ясно ответив на вопрос иностранного корреспондента:

- Вы верите в Бога?

- Я верю в человека!, - ответил Владимир Владимирович.

Что, господа - товарищи, верим в человека, а стоим для пиара в храме?

Вера в человека под звон колоколов, под блеск золочёных куполов, под знаменный распев, под шествие крестных ходов и прочих внешних акций стала всеми замечаемым, но никем не обсуждаемым, может быть, самым значительным знаком нашего времени, приведшим к игре в православие значительную часть населения.

Столетие сие стало и временем, когда диаволу дана была возможность утвердить и инструмент,  поглощающий жажду Абсолютной Истины.

Диаволу удалось заставить не только цивилизованный Запад, но и всё население РФии... ЗЕМЛЕ ИМЕТЬ СЕРДЦА!

И вот он инструмент, созданный преисподней для поглощения у человека жажды Абсолютной Истины - это Цивилизация.

"Цивилизация поглощает суть Человека, выстраивает её под себя, навязывает программы, которые съедают Время Человека, и не остаётся у него никакой возможности познать своё Истинное Я.  Такую вот машину для подавления свободной воли кто-то придумал... только КТО?".

Кто же является в машине Цивилизации тем  оружие казни, которое обрушивается на головы обреченных жертв без жалости и сожаления?

Вершиной пошлости и наглости, которая согнула человечество так, что оно уже не в состоянии выпрямиться, которая имеет тлетворный дух наиболее ярко отражающий его, духа нашего времени… является…

РЕКЛАМА!

Именно, Реклама ХХI века, умышленно пошлая и подлая, без всякого напряжения и протестов формирует у человека сознание того, что нет у него никакой свободы, никаких прав - как Реклама включается на ТВ в самое нежелательное для него время, так и всё остальное, включая выборы (Если бы от выборов что-то зависело, то нам бы не позволили в них участвовать. Марк Твен) включают только то, что нужно преисподней, а не человеку.

Конечно, Реклама существовала и в ХIХ-ом веке, но инструментом преисподней по оболваниванию населения, по превращению его в Панургово стадо Реклама стала лишь в это, исследуемое нами столетие.

Рекламу смело можно отнести к победе диавола. Под видом заботы о человеке, о его благополучии, (одних лекарств сколько ему впаривает Реклама), она заняла нишу священной коров, прерывающий всякую мысль, плюющую на все Права человека, которые тоже являются «вещью» сего столетия, призванных оболванивать людишек обманом.  

Итак, столетие 1917 - 2017 годов стало:

Временемъ СОВЕТЧИНЫ,

Временемъ СЕРГИАНСТВА

Временемъ ПРАВОСЛАВНОГО АТЕИЗМА*,

Временем РЕКЛАМЫ, то есть, Временем всеобщего ОБМИРЩЕНИЯ.

Временем Телевидения и Интернета, где… Мертвецы хоронятъ своихъ мертвецовъ.

То есть, столетие 1917 - 2017 стало Временем, когда уже, наконец то:

Ложь сделали мы убежищемъ для себя, и обманомъ прикрыли себя. (Исаiя 28,15 )

- Кто эти «МЫ»? - А, служки сатаны, названные Господом сатанинским сборищем (Откр. 2. 9)

Откровение  Вильяма Шекспира: Адъ пустъ. Все черти здесь!,

- оно, как и Лермонтовское, прежде всего… о времени 1917 - 2017 годов.

В результате за время с 1917 по 2017 годы):

Жажда Абсолютной Истины иЗсякла, её поглотила обмiрщенность.

                                                                                               (Иеромонах Серафим Роуз)

И все эти новшества, отражающие дух этого столетия необходимы были для того… чтобы прямым сделать путь антихристу. И вразумление архиепископа Аверкия (Таушева) сегодня для изучающих духъ нашего времени первое подспорье:

Теперь противодействовать явлению антихриста больше некому, а потому вполне естественно ожидать его прихода и воцарения в мире, насквозь погрязшем во всевозможных грехах и беззаконииях. И не только не противодействует никто сейчас приходу антихриста, а даже наоборот - весьма многие включились уже в самую напряженную работу по подготовке его скорейшего воцарения, не исключая - страшно сказать! - и некоторых христианских священнослужителей, вплоть до высших иерархов Церкви, сотрудничающих с безбожниками и явными и тайными врагами нашего Господа и Спасителя, ведущих с ними всякие переговоры, вступающих в разные компромиссы и заключающих всякого рода соглашательства, нередко граничащие с предательством нашей святой веры и Церкви.

“Апостасия” или “отступление”, о которой предрекало Слово Божие в лице св. Апостола Павла (см. 2 Сол. 2 гл.), сейчас в полном разгаре, и горе тому, кто этого не видит или, что вернее, не желает видеть, по непростительному легкомыслию закрывая глаза на все, что происходит в мире, и успокаивая себя и других, что “ничего особенного нет”, что “все это нормально и естественно”. Но одно ли это только непростительное легкомыслие? Не кроется ли за этим еще чего-нибудь другого, мысль, о чем сама собой напрашивается, когда слышишь такие наивные уверения? Антихрист ведь и слуги его отнюдь не заинтересованы в том, чтобы о его приходе и воцарении слишком много говорилось и открыто разглашалось: он ведь придет в качестве величайшего благодетеля человечества, благотворителя и даже покровителя веры и Церкви и будет ожидать себе всеобщего признания и всенародного поклонения. А из святоотеческих предсказаний мы знаем, что примут антихриста и поклонятся ему не только совсем неверующие, но и обольщенные им люди, как будто верующие, и даже христианские священнослужители, вплоть до носителей самого высокого сана. АМИНЬ! (Архиепископ Аверкий (Таушев)

Но о каком пророчестве наших духоносных отцов  никто никогда нынче не вспоминает? На что наложено табу в завершающемся столетии?

А никто не имеет права сегодня напоминать о том, что пред приходом то антихрист воцарится… коллективный антихрист.

Так вот, время 1917 - 2017 годов, как раз время коллективного антихриста. Но для того то в первую очередь и утвердилось сергианство, чтобы не допустить в мiръ правду о коллективном антихристе.

Хотя это как раз видно, что называется, невооруженным глазом потому, как подчинены ему ныне все до единого управители государств.

 

                       НАЕМНИКИ КОЛЛЕКТИВНОГО АНТИХРИСТА

  Вадим Виноградов

А наемникъ, не пастырь, которому овцы не свои, видитъ приходящего волка, и оставляетъ овецъ, и бежитъ; и волкъ расхищаетъ овецъ, и разгоняетъ ихъ. А наемникъ бежитъ, потому что наемникъ, и нерадитъ объ овцахъ. (Ин. 10. 11)

И, как Лермонтову Господь открыл о чёрном годе России, так же новомученику алапаевскому, князю Владимиру Палею Господь открыл то, чего  будет добиваться антихрист:   

            И он в кощунственной хвале

            Докажет нам с надменной ложью,

            Что надо счастье на земле

            Противопоставить Царству Божью.

Как раз столетие 1917 – 2017 и доказало правоту этого пророчества!Что, сегодня, по завершении столетия 1917 - 2017, по всему миру, разве не противопоставляется счастье  на земле Царству Божью?

И вот он, дух времени, воцарившийся усилиями завершающегося столетия 1917 - 2017:

“Дружба съ мiромъ (Иак. 4, 4) - вот что лежит в основе стремления к комфорту. В итоге получается, что если Христосъ - это само безстрашие, то нынешние Его служители во множестве - сама боязливость. С амвонов у нас горячо прославляются мученики, страстотерпцы, исповедники, не боящиеся лишиться всех земных благ и даже жизни (иногда - за одно лишь слово, как это было в эпоху великих догматических споров) - прославляются теми, кто сам панически боится потерять - не жизнь, не свободу, нет! - а лишь небольшую часть своего земного благополучия…

Отсюда маловерие, боязливость, растерянность и в народе”.

                                                                                 (Протоиерей Левъ Лебедевъ)

И завершим откровением Святителя Иоанн Шанхайский (+ 1966), данным ему от Бога, которое в обсуждаевом столетии уже свершилось через коллективного антихриста:

«Антихрист предоставит возможность "жизни Церкви", будет разрешать ей богослужения, обещать постройку прекрасных храмов при условии признания его верховным правителем и поклонения ему. У него будет личная ненависть ко Христу. Он будет жить этой ненавистью и радоваться отступлению людей от Христа и Церкви. Будет массовое отпадение от Православной Веры, причем изменят Вере многие епископы и в оправдание будут указывать на "блестящее положение церкви". Искание компромисса будет характерным настроением людей. Прямота исповедания исчезнет. Люди будут ИЗОЩРЕННО ОПРАВДЫВАТЬ свое падение, и ласковое зло будет поддерживать такое общее настроение, и в людях будет навык отступления от правды и сладость компромисса и греха».

Начав свое шествие в 1917 году с четкого предсказания своего пути:

                           Кругом измена и трусость и обман!

столетие сие старательно его утверждало.И сегодня все эти три качества стали принципом жизни всего, так называемого, цивилизованного мiра.

Да, таков итогъ прошедшего столетия.

Значитъ, такъ нужно Господу!

       Что же хорошо бы помнить и никогда не забывать из этого столетия?

А Новомучениковъ и Исповедниковъ нашихъ российских, данныхъ намъ Господомъ примером, чтобы мы следовали ихъ путёмъ.

И ещё.

Дух сего века обрёл и свое экранное отображение у избранника Божiя Алексея Балабанова, все фильмы которого суть один фильм, а сами фильмы эпизоды этой единой в своем роде эпопеи, включившей в себя даже суть начала этого столетия.

                                                                                                     

*Православный атеизм - первостепенное российское явление, определяющее дух времени 1917 -2017 столетия. Поэтому явлению этому посвящена отдельная статья.

 

                                                                   * * *

СОЗИДАТЕЛЬ

Елена Семёнова

К портрету Светлейшего князя М.С. Воронцова

    Я всегда говорил, что нет другого человека в России, как князь, который бы так был способен и так умел творить, созидать, устраивать. Его голова не годится для мелочей.

                                                                                                                                                                 Николай Первый

1.

    Я умоляю вас перенести вашу дружбу ко мне на моего Михаила: он честный малый, добрый и истинно Русский, он никогда не совершит ничего недостойного и будет всегда так поступать, как Русскому дворянину надлежит.

                                                                                                                                                               С.Р. Воронцов

Светлейший князь, генерал-фельдмаршал Михаил Семёнович Воронцов 18(29) мая 1782 года. Его семья занимала весьма высокое положение в Российской Империи. Дед, граф Роман Илларионович Воронцов, был наместником во Владимирской, Пензенской, Тамбовской и Костромской губерниях. Он скончался через год после рождения долгожданного внука, и благодарные владимирцы приняли решение похоронить своего первого генерал-губернатора в Дмитровском соборе. Один из поэтов Владимирщины откликнулся на смерть Воронцова следующими стихами:

Какою ты сражен Владимир злой судьбою,

Повсюду слышу плач; ты весь объят тоскою,

Покрыт твой горизонт днесь тьмой печальных туч,

И прежних радостей сокрылся ясный луч.

От Клязьмы мрачна тень покров свой простирает

И Волжских берегов приятство сокрывает.

В полях, в лугах, в лесах, везде лишь слышен стон,

В пределах ваших скорбь поставила свой трон.

Несутся жалобы смешенных голосов,

Гласят, и что ж? увы! Скончался Воронцов,

Скончался, кто нам здесь блаженства был виною,

Кто всех покоил нас, не знав себе покою,

Всех вверенных себе, считая за детей,

Любил их как отец он всей душой своей.

Которой кроток был, правдив, нелицемерен,

Усерден, ревностен, отечеству был верен,

Без роскоши кой щедр и к бедным милосерд,

Был снисходителен, рассудлив, духом тверд.

Прибежищем он был и сиру и убогу,

И притесненным всем являл защиту многу.

Науки он любил, их тщился насадить,

Невежество, порок в сердцах искоренить.

Сего то мы отца лишились и покрова!

И ах уже на век лишились Воронцова!..

У Романа Илларионовича было четверо детей. Из них всех более известна княгиня Екатерина Романовна Дашкова, более десяти лет возглавлявшая Петербургскую академию наук и художеств и Российскую академию.

Однако, её братья имели не меньше заслуг перед Отечеством. Старший, Александр, имея исключительные способности к учению, в 13 лет первым перевёл на русский повесть Вольтера «Микромегас», которая тогда же была напечатана в первом в России «учёном журнале» - «Ежемесячных сочинениях, к пользе и увеселению служащих». Тремя годами позже отец отправил Александра учиться в привилегированное страсбургское военное училище. Согласие на это дал Людовик Пятнадцатый, благодаря дяди юноши – вице-канцлера Михаила Илларионовича Воронцова.

Примечательно, что высокое положение в ту пору мало сказалось на материальном положении семьи. Во Францию Александр был отправлен даже без гувернёра. По дороге волею судьбы ему суждено было познакомиться с Вольтером. Это знакомство 16-летнего русского юноши и знаменитого французского писателя переросло в многолетнюю дружбу и весьма интенсивную переписку. «Что меня трогает больше всего, - писал Александру Вольтер, - это ваш вкус в области прекрасных искусств, ваше совершенное знание нашего языка; действительно, нет никого, чьё одобрение я добивался бы с большим желанием». «Ваша мудрость превосходит ваш возраст, и приятности вашей беседы меня очаровали. Я видел, что вы достойны более великих дел, в которых предстоит вам участвовать».

При Императрице Екатерине Александр Романович был президентом коммерц-коллегии, при её внуке – государственным канцлером. Тем не менее, он держался в стороне от двора и жил весьма уединённо, не имя семьи.

Выйдя в отставку,  Александр Романович поселился во владимирском имении покойного отца Андреевском, где проявил себя крупным новатором в ведении хозяйства. Будучи противником крепостного права, он считал своих крестьян не крепостными, а подданными, о которых должно заботиться – защищать от произвола чиновников, помогать в голодный год. Крестьяне Андреевского не отбывали барщину, а лишь платили лёгкий оброк, а оттого жили лучше крестьян соседних имений.

Имение графа Воронцова славилось на все окрестные губернии образцовым хозяйством. Особенно преуспел Александр Романович в развитии садоводства. В описи оранжерейных деревьев Андреевского значилось 576 персиковых деревьев, 52 абрикосовых, 310 сливовых, 379 вишнёвых, 341 грушевых, 124 яблоневых, 290 лимонных, 197 лавровых, а также 48 кустов винограда и 1000 кустов ананасов. Урожай лимонов и ананасов был таков, что граф не только посылал их в подарок всем знакомым, но и отправлял на продажу в соседние города.

Славно было Андреевское и своим театром, в котором крепостные крестьяне-актёры получали жалованье, коллекцией портретов прославленных россиян, насчитывавшую более 300 полотен, которую Александр Романович собирал для потомков, огромной библиотекой… Её граф начал собирать ещё во Франции. В его собрание входили не только книги на разных языках, но и многочисленные атласы и карты, рукописи, копии отечественных и иностранных документов, на снятие которых Воронцов не жалел денег. Эту библиотеку наряду с библиотекой Екатерины Дашковой впоследствии унаследовал их племянник Михаил Семёнович.

Младший сын Романа Илларионович Семён впал в немилость в начале правления Екатерины Великой. Во время переворота, приведшего её к власти, молодой поручик Преображенского полка был одним из немногих, кто, следуя присяге, обнажил шпагу в защиту законного Императора.

После этого Семён Романович сам не желал больше служить в гвардии. Он, ранее горевший призванием к военному делу, перевёлся в армейский полк, а вскоре вышел в отставку. Впрочем, в скором времени граф вернулся на оставленную стезю. Турция объявила войну России, и Семён Романович оказался одним из немногих, кто попросил отправить его в действующую армию в то время, когда со всех сторон сыпались просьбы об увольнении.

Графу привелось служить под началом П.А. Румянцева. Он отличился в битвах при Ларге и Кагуле, участвовал в успешных операциях под Силистрией, получил звание полковника и два георгиевских креста. Семён Романович проявил себя не только, как отважный и грамотный командир, но и как замечательный воспитатель своих солдат. Он полагал, что важнейшей задачей офицеров является воспитание в солдатах чувства чести и «честолюбия, которое одно возбуждает на преодоление трудов и опасности, на все славные подвиги: честолюбивый солдат всё из амбиции делает и, следовательно, всё делает лучше». Граф написал специальную инструкцию для ротных командиров. Он стремился ограничить телесные наказания и искоренить произвол со стороны офицеров в отношении нижних чинов, прилагал все возможные усилия, чтобы солдаты – вчерашние крепостные мужики – преодолели свою крестьянскую забитость, «дабы всякий умел говорить так, как солдату прилично, был бы смел, командира своего, если он за собой ничего дурного не знает, не опасался».

Развить свою систему,  Семёну Романовичу было не суждено. После конфликта с Г.А. Потёмкиным он вновь подал в отставку под предлогом необходимости поправить подорванное здоровье. Здоровье графа и впрямь было подорвано,  и он был вынужден уехать на лечение в Италию, заложив свой петербургский дом и продав ценные вещи. Иных средств у него не было: жалование, и все личные средства он тратил на нужды полка, залезая даже в долги.

По возвращении в Россию, Семён Романович женился на дочери адмирала Сенявина Екатерине Алексеевне. Она подарила ему двоих детей и вскоре скончалась от чахотки. Больше граф, преданный памяти супруги, не женился.

В ту пору он уже сменил военную карьеру на дипломатическую и, похоронив жену в Италии, отправился с маленькими детьми послом в Лондон, ставший ему вторым домом до конца дней.

Деятельность Семёна Романовича на посту представителя России в Англии весьма интересна. Будучи большим англоманом, он, однако, ревностно отстаивал интересы Отечества. Одним из наиболее ярких эпизодов его службы стало предотвращение войны между нашей страной и Великобританией.

В 1790 году Англия и Пруссия противились заключению Россией мирного договора с Турцией. Англию решительно не устраивало согласие турок отдать нам Очаков. Премьер-министр Уильям Питт заявил в палате общин о разрыве дипломатических отношений с Россией и о начале военных приготовлений. Тем не менее, ни английский, ни русский послы не были отозваны. Благодаря этому Воронцов предпринял энергичные меры  к недопущению войны. После нескольких безрезультатных встреч с Питтом он обратился за официальным разъяснением к статс-секретарю английского правительства. Тот подтвердил существование военных планов, направленных против России. «Коль скоро министерство настолько ослеплено, что готово настаивать (под предлогом сохранения Очакова для Турции, что для Англии не имеет никакого значения) на продолжении бедственной войны, вредной для обеих сторон, - ответил на это русский посол, - то моя обязанность — устранить это зло. Поэтому я вам объявляю, господин герцог, что я всеми мерами буду стараться, чтоб нация узнала о ваших намерениях, столь противных ее интересам, и я слишком убежден в здравомыслии Английского народа, чтоб не надеяться, что громкий голос общественного мнения заставит вас отказаться от несправедливого предприятия».

Следом граф встретился с лидерами оппозиции и добился от них понимания его точки зрения. Ему удалось убедить в ней и ряд других членов парламента. Новый статс-секретарь лорд Гренвиль заметил Семёну Романовичу, что он выступает как приверженец оппозиционной партии. На это русский посол ответил, что не принадлежит никакой партии, кроме партии своего отечества, что он русский и только русский.

Одновременно он и все члены русской дипломатической миссии приступили к составлению записок, в которых доказывалось, что позиция английского правительства приведет к прекращению торговли с Россией, и это затронет интересы всего населения страны. Эти записки рассылались во все провинции и города Англии. В крупных мануфактурных центрах проводились митинги, участники которых требовали от правительства прекращения враждебных действий против России. В Лондоне на стенах домов появились надписи: «Не хотим войны с Россией». Газеты стали печатать статьи, осуждающие намерения правительства.

Тем не менее, в Петербург уже был послан курьер с нотой об объявлении войны России. Эта война была настолько нежелательная и опасна для нашей страны, что светлейший князь Потёмкин склонялся к необходимости уступить англичанам. Но Семен Романович посылал депешу за депешей, убеждая не идти на уступки, и был поддержан Императрицей.

В итоге Питт бы вынужден отказаться от войны с Россией.

Ещё одна заслуга Воронцова имеет прямое отношение к области, которой много лет спустя придётся управлять его сыну. Малолюдье только что присоединённых к России Новороссии и Крыма побудило Екатерину по представлению Потёмкина начать переговоры с Англией о переселении в Крым английских каторжников. Это предложение возмутило Семена Романовича. Граф счёл заселения русских земель каторжниками оскорблением для великой страны. Благодаря его настойчивым протестам Крым был избавлен от заселения английскими преступниками.

Воронцов немало беспокоился также о засилье иностранцев на русской дипломатической службе в должностях посланников, поверенных в делах и консулов. Семён Романович справедливо полагал, что назначение на эти должности выходцев из чужих стран, принимаемых на службу без должного разбора, не согласуется с государственными интересами. Чтобы дать Отечеству больше образованных россиян, коих не доставало для дипломатической службы, граф предлагал открыть в Петербурге школу, где бы 25 или 30 бедных дворян обучались русскому и иностранным языкам, а затем на практике в Коллегии иностранных дел готовились к дипломатической службе.

Увы, проблема иностранного засилья в русской дипломатии не будет решена ещё долго. Сам же Семён Романович оставался на своей должности до преклонных лет. На короткое время он был снят с неё Императором Павлом, но восстановлен по восшествии на престол Александра. По выходе же в отставку граф так и остался доживать своей век в Лондоне, в семье дочери, вышедшей замуж за английского лорда.

Воронцов высоко ценил английское образование и был весьма доволен тем, что его дети могут получать его в полной мере. Однако, граф стремился, чтобы они, не знавшие России, выросшие вдали от ней, были русскими. Миша и Катя в совершенстве владели русским языком, прекрасно знали русскую литературу и историю. Дочь отец готовил к исполнению обязанностей хозяйки дома, сына – к служению Отечеству. Кроме того, Семён Романович считал необходимым, чтобы дети владели каким-нибудь ремеслом. Граф считал вполне возможным, что Россию, как и Францию, постигнет революция, и желал, чтобы в этом случае, Миша и Катя, лишившись всего имущества, могли честно заработать кусок хлеба себе и своим семьям. Характерно, что в период Павловской опалы, когда бывший посол оказался в Англии почти без средств к существованию (Император подверг аресту его имения), то, нисколько не впадая в отчаяние, он серьёзно рассматривал возможность определить сына на один из английских кораблей, а дочь – учительницей в какую-нибудь порядочную английскую семью. Этому плану помешала только смерть Павла и воцарение Александра, вернувшего Воронцову его достояние и должность.

Граф Михаил Воронцов полностью оправдал надежды отца. К своему совершеннолетию это был юноша с манерами английского лорда, джентльмен до мозга костей и при том человек совершенно русский по духу. Он сумел взять от Европы действительно лучшее, не утратив ни на йоту собственного национального стержня, что, увы, мало кому удавалось, а, главное, худо удавалось самой России.

Михаил Семёнович унаследовал лучшие качества своих предков: большие способности и любовь к учению, светлый ум и тонкий вкус в области прекрасного, отвагу на поле боя и администраторские таланты в мирной жизни… Он сочетал в себе безукоризненную вежливость, предупредительность, нелицемерную доброту и щедрость к окружающим, кажущуюся мягкость с железной волей и твёрдостью, с независимостью чуждого искательства характера. «Я никогда ни в ком не находил той душевной простоты, соединенной с теплотою сердца, какою был одарен граф Михаил Семенович», - свидетельствует Н. Н. Мурзакевич. Милосердие было одним из важнейших качеств души графа, что не мешало ему быть неколебимо строгим и взыскательным там, где это требовалось. Благородство, мужество, самостояние и подлинная просвещённость – четыре понятия, определяющие эту исключительную натуру.

Надо ли удивляться, что когда по достижении совершеннолетия юный граф прибыл в Россию с целью определиться на службу, то имя его не сходило с уст, как в московском, так и в петербургском обществе? Выросший заграницей, он в совершенстве говорил по-русски в отличие от многих дворянских отпрысков, живших в России, но предпочитавших французский язык родному. Мудрость его суждений, по мнению Ростопчина, старого друга Семёна Романовича, превосходила подчас мудрость его собственного отца. Его манеры были признаны эталоном для благородного молодого человека. И сам он быстро и надолго стал образчиком такового и буквально притчей во языцех. Друг Михаила Семёновича, Сергей Марин писал ему: «Ты не поверишь, Воронцов, как весело быть твоим другом: где ни заговорят о молодых людях, везде ставят в пример совершенства тебя. Слышав это, поневоле улыбнешься и прошепчешь: этот совершенный малый меня любит и называет своим другом».

Наконец, юный Воронцов сделал и вовсе неслыханное. Избрав военную стезю и решив поступить в Преображенский полк, Михаил, имея право на генеральский чин, эквивалентный статскому званию камергера, который он носил, отказался от этого права, попросив зачислить себя в полк простым поручиком. Это был первый подобный случай в истории Русской Армии. И именно после него, всего лишь два года спустя, практика умножения не нюхавших пороху генералов за счёт статских чинов была прекращена.

Так началась долгая и удивительно плодотворная служба графа Михаила Воронцова на благо России.

                                                                                     2.

Наш твердый Воронцов, хвала!

О други, сколь смутилась

Вся рать славян, когда стрела

В бесстрашного вонзилась;

Когда полмертв, окровавлен,

С потухшими очами

Он на щите был изнесен

За ратный строй друзьями

Смотрите… язвой роковой

К постеле пригвожденный,

Он страждет, братскою толпой

Увечных окруженный.

Ему возглавье — бранный щит;

Незыблемый в мученье,

Он с ясным взором говорит:

«Друзья, бедам презренье!»

И в их сердцах героя речь

Веселье пробуждает,

И, оживясь, до полы меч

Рука их обнажает.

Спеши ж, о витязь наш! воспрянь;

Уж ангел истребленья

Горе подъял ужасну длань,

И близок час отмщенья.

                    В.А. Жуковский

Не имея тяги к столичным светским увеселениям, Михаил Семёнович искал себе скорейшего применения в ратном деле. Перед его глазами был не только пример отца, но и друга Семёнова Романовича – генералиссимуса А.В. Суворова, с коим Воронцов-старший регулярно переписывался. Юный Михаил прекрасно помнил тот восторг, что охватил всю Англию, когда старый русский полководец бил в Италии дерзкого корсиканца. От пабов до королевского дворца пили здоровья Суворова, представления в театрах начинались со стихов и песен в его честь, его профиль желали иметь у себя буквально все. Англия бредила Суворовым, а русский посол был несказанно счастлив такому триумфу своего Отечества в лице своего друга.

Именно под начало ученика великого полководца князя Цицианова отправился поручик Воронцов, переведясь из Преображенского полка на Кавказ. Здесь, сражаясь, бок о бок с поручиком Семёновского полка А.Х. Бенкендорфом, он отличился при штурме крепости Гянджа 2 декабря 1803 года. Во время штурма впереди одной из рот шел ее командир капитан П. С. Котляревский. Он попытался без лестницы вскарабкаться на наружное укрепление,  и был ранен в ногу. Увидев это, поручик Воронцов и рядовой Богатырев бросились на помощь командиру. Богатырев тотчас пал, сраженный вражеской пулей. Михаил Семенович один сумел под смертоносным огнём вывести капитана в безопасное место.

Доблестный герой Кавказа Котляревский с той поры стал вернейшим другом Воронцова. За отвагу, проявленную при взятии Гянджи, Михаил Семёнович получил первую боевую награду — орден Св. Анны 3-й степени. Между тем храброго офицера уже ждало ещё более горячее дело.

В те поры полчища лезгин переправились через реку Алазань и угрожали восточным районам Грузии. Цицианов поручил генерал-майору В. С. Гулякову выступить с отрядом против них и восстановить спокойствие в области.

1 января 1804 года отряд Гулякова разгромил большую группу лезгин и отбил почти всю добычу, захваченную теми у местных жителей. Вскоре отряд атаковало около 3 тысяч конных горцев. Это сражение длилось более 5 часов. Докладывая о битве с горцами князю Цицианову, Гуляков отметил храбрость флигель-адъютанта Бенкендорфа и графа Воронцова.

Далее отряд переправился через Алазань и захватил местечко Дисары. Гуляков решил преследовать горцев в глубине Дагестана и направил отряд в Закатальское ущелье. Образовалась длинная колонна, во главе которой шла грузинская милиция. За нею следовала рота егерей с орудием и несколько рот Кабардинского полка. Одной из этих рот командовал Воронцов, другой — Бенкендорф. Как только отряд окончательно втянулся в ущелье, по нему с разных сторон был открыт беспорядочный ружейный огонь. Затем лезгины бросились с саблями на грузинскую милицию. Грузины бросились назад, создавая сумятицу в остальном отряде. У первого орудия был убит Гуляков…

В том аду Воронцов и еще несколько офицеров избежали смерти лишь потому, что бежавшие грузины и лезгины столкнули их с крутого яра. Они упали на других и не разбились. Все, кто сумел выбраться наверх, в том числе и Воронцов, тут же включились в бой. Командование отрядом взял на себя генерал-майор князь Орбелиани. Лезгины отступили.

При падении с яра у Михаила Семёновича выпал из его бокового кармана серебряный компас. Через 22 года компас он был найден у убитого горца и еще через десять лет возвращен владельцу. После кончины Воронцова его супруга Елизавета Ксаверьевна подарила эту реликвию князю Барятинскому, довершившему начинания Михаила Семёновича на Кавказе уже в бытность того наместником неспокойного края.

Князь Цицианов быстро оценил способного молодого офицера и приблизил его к себе. «Не могу особенно не рекомендовать при мне находящегося за бригад-майора не сменяющегося лейб-гвардии Пр. <еображенского> полку поручика графа Воронцова, который деятельностью своею, заменяя мою дряхлость, большою мне служит помощью», - писал он в Петербург. По представлению Павла Дмитриевича Воронцову было присвоено звание капитана, минуя звание штабс-капитана. За храбрость, проявленную в боях с персами, за взятие их лагеря 30 июня и занятие ереванского предместья, Михаил Семенович получил орден Св. Георгия 4-й степени.

При Цицианове капитан Воронцов исполнял обязанности бригад-майора. Он не имел ни секунды для отдыха, ни днем, ни ночью, и не было такой безделицы, которая не должна пройти через его руки.

Старый князь весьма привязался к Михаилу Семёновичу. Когда тот был болен, Цицианов заботливо писал ему из похода: «Посылаю на жилет и панталоны дорожные осетинского сукна. Прошу на память неотменно себе сделать. Не подумай, что здесь взято: в Цхинвале куплено именно для тебя». Когда же подхваченная в диких краях лихорадка, а того более настояния родных, боявшихся за его жизнь, вынудили Воронцова оставить Кавказ, Павел Дмитриевич писал ему в Москву, что ждет от него длинное письмо, что хочет получать не чиновные, а дружеские письма. «Не быв никогда эгоистом и любя искренно и явно, считаю тебя, любезный мой граф, мне принадлежащим по сердцу», - признавался князь и советовал молодому другу, как поправить здоровье: «На вишни не нападать неприятельски хотя один год; супу же хотя по три тарелки, а не по две кушать на здоровье».

Увы, это было последнее письмо прославленного генерала. В начале 1806 года он, принудивший к сдаче Бакинскую крепость, был предательски убит людьми бакинского хана…

Служба же капитана Воронцова продолжалась. Он участвовал в плачевно окончившихся для нас европейских войнах, а после Тильзитского мира уже в чине полковника и должности командира Нарвского пехотного полка отправился на турецкий фронт – в Дунайскую (Молдавскую) армию. Здесь полк отличился при взятии крепости Базарджик 22 мая 1810 года. Три колонны, предводительствуемые Воронцовым, Паскевичем и Сен-При, первыми ворвались во вражескую цитадель. Все три полководца были произведены в чин генерал-майора.

Нарвский полк участвовал в штурмах Варны и Шумлы, в битвах под Батином и Систовым, а в октябре всё того же 1810 года Воронцов во главе отряда из 3 тысяч пехотинцев и 1 тысячи всадников взял Плевну, Ловчу и Сельви, где уничтожил неприятельские укрепления и захватил 9 турецких пушек.

Получив под своё командование полк, Воронцов развивал в нём начинания своего отца. Как и Семён Романович, он написал наставление для офицеров полка, в котором, в частности, говорилось: «Офицер должен чувствовать в полной мере важность звания своего и что от него зависят поступки и поведение его подчиненных во время сражения. Когда офицер умел приобрести доверенность своих солдат, то в деле каждое слово его будет свято исполнено, и от него никогда люди не отстанут <…> В некоторых полках есть постыдное заведение, что офицеры и ротные командиры в мирное время строги и взыскательны, а в конце слабы и в команде своих подчиненных нерешительны. Нет ничего хуже таковых офицеров; они могут казаться хорошими на парадах, на учениях, но для настоящей службы их терпеть в полку не должно <…> чем больше офицер был в спокойное время справедлив и ласков, тем больше в войне подчиненные будут стараться оправдать сии поступки, и в глазах его один перед другим отличаться».

Офицер, согласно Воронцову должен быть неизменным примером для своих солдат. «Ежели полку или батальону будет приказано стоять на месте фронтом под неприятельскими ядрами, то начальник роты обязан быть впереди своей роты, замечать и запрещать строго, чтобы люди от ядер не нагибались; солдата, коего нельзя уговорить от сего стыдом, можно пристращать наказанием, ибо ничего нет стыднее, как когда команда или полк кланяется всякому и мимо летящему ядру. Сам неприятель сие примечает и тем ободряется, - писал он. - Когда фронтом идут на штыки, то ротным командирам должно также идти впереди своей роты с ружьем или саблею в руке и быть в полной надежде, что подчиненные, одушевленные таким примером, никогда не допустят одному ему ворваться во фронт неприятельский».

Примечательно, что Воронцов, заботясь о желавших служить, но не имевших средств офицерах, сам оплачивал их амуницию и из своих средств назначал пенсион их жёнам. Такое отношение к подчинённым было свойственно ему всегда. «Граф в обращении с военными подчиненными имел весь дар очарования, - вспоминал С.И. Маевский. - Он был, обожаем от офицера до солдата. В минуту боя он требовал самоотвержения; вне боя — любил свободу и простоту; за его столом обедывало нас по 100, по 200 человек; его дом был нашею гостиницею, где мы жили безвыходно».

Полтора года спустя «Наставление» Воронцова, немного переделанное автором, было разослано П.И. Багратионом по всем воинским соединениям 2-й русской армии.

Именно в рядах этой армии под началом ещё одного славного ученика А.В. Суворова застало Михаила Семёновича нашествие двунадесяти языц. Воронцов командовал сводно-гренадёрской дивизией и поддерживал в арьергарде казаков атамана Платова и генерала Васильчикова.

24 августа гренадеры Воронцова остановили французов у деревни Шевардино. Устроенный здесь редут трижды переходил из рук в руки. Был полностью истреблен один из французских батальонов. Но противник оказался сильнее, и дивизия вынуждена была отойти на главную позицию у села Бородино. Здесь гренадёрам привелось защищать легендарные Семёновские флеши вместе с 27-й дивизией генерал-майора Д.П. Неверовского. Двум русским дивизиям — 8000 человек при 50 орудиях — противостояли 7 пехотных и 8 кавалерийских французских дивизий. Их поддерживал огонь двухсот с лишним орудий. Семеновские флеши трижды подвергались атакам французов, которыми командовали маршалы Мюрат, Даву и Ней. Увидев, что один из редутов занят неприятелем, Воронцов поднял батальон и повел в штыки. «Там я был ранен, а этот батальон почти уничтожен, — вспоминал он впоследствии. — Было почти 8 часов утра, и мне выпала судьба быть первым в длинном списке генералов, выбывших из строя в этот ужасный день».

Раненый и наскоро прооперированный граф был отвезён в Москву. Здесь он узнал, что в обречённой столице в лазаретах и частных домах лежит много раненых офицеров и солдат. Как раз в это время к его дому в Немецкой слободе прибыли из Андреевского сотни подвод, чтобы вывезти барское имущество – библиотеку, картины и прочее. Михаил Семёнович, не колеблясь, пожертвовал фамильными богатствами, распорядившись погрузить на подводы раненых. Более того, отвечающим за эвакуацию адъютантам было поручено предлагать отправиться в Андреевское всем раненым, что встретятся на Владимирской дороге. Забрал с собой генерал также всех своих дворовых и около трёхсот генеральских и офицерских лошадей.

Андреевское было обращено в большой лазарет. В господском доме жили офицеры во главе с генералом Сен-При, коим был предоставлен общий стол и отдельные комнаты.  Каждое утро Михаил Семёнович лично посещал своих «постояльцев» и осведомлялся, всем ли они довольны.

Солдат распределили по крестьянским избам. За счёт графа они получали хлеб, мясо и овощи. Раненых лечили два доктора и несколько фельдшеров. Их услуги, перевязочные материалы и медикаменты также оплачивал Воронцов. Каждый выздоровевший солдат получал от него бельё, обувь, тулуп и 10 рублей. Оказывалась материальная поддержка и малоимущим офицерам.

Оправившись от ранения, Михаил Семёнович принял участие в Заграничном походе. Его популярность в армии в ту пору была такова, что многие офицеры желали иметь его портрет, и несколько десятков гравюр было изготовлено по рисунку, хранившемуся у С.Н. Марина.

Заграничный поход оказался тяжел для Воронцова тем, что его, одного из лучших боевых генералов, поставили под начало царского любимца Винценгероде, коего не только старшие, но и самые младшие офицеры презирали и считали за проходимца. Этого паркетного «полководца» не уважал и кронпринц Бернадот, ходатайствовавший перед Императором, чтобы тот повысил Воронцова и предоставил ему действовать самостоятельно, т.к. это поможет лучше использовать русский корпус. Но Александр остался глух даже к просьбе Бернадота.

Михаил Семёнович был одним из первых ворвавшихся в Лейпциг в памятный день 4 октября. Но наиболее значимой стала для него битва при Краоне 23 февраля 1814 года. Войскам союзников противостояла превосходящая их по численности французская армия, которой командовал сам Наполеон. Корпус Воронцова находился под командованием прусского фельдмаршала Блюхера. Кавалерией этого корпуса командовал А. X. Бенкендорф.

С раннего утра французы, чьи силы были превосходящими, сосредоточили в одном месте до ста орудий и расстреливали войско Воронцова. Русские колонны стояли слишком близко друг от друга и несли большие потери. Решив, что корпус Воронцова достаточно ослаблен, неприятель ринулся в атаку, но встретил отчаянное сопротивление русских. На одном участке ему противостояла кавалерия Бенкендорфа, на другом — егерские полки, которые пошли в штыки и заставили французов отступить в лес.

Наполеон приказал возобновить наступление. Французские дивизии добились некоторого успеха, но не могли устоять перед новыми штыковыми атаками. Полки противника, сгрудившиеся в овраге, понесли большие потери от действия русских батарей.

В два часа пополудни Блюхер приказал начать отступление. Воронцов, удерживавший позицию около 5 часов, ответил, что оборона на месте менее опасна, чем отступление при вероятных атаках многочисленной неприятельской кавалерии. Последовал новый приказ отступать. Исполняя распоряжение, Михаил Семёнович отправил в тыл 22 подбитых орудия и раненых, а затем построил пехоту в каре и велел им отступать шагом, в шахматном порядке.

Несмотря на сильный ушиб ноги, граф постоянно был в гуще сражения, поддерживая своим бесстрашием дух солдат. «Где больше опасность, где больше огонь, там, конечно, был уже и граф Воронцов… Конечно, надобно отдать здесь всю справедливость графу Воронцову, который из всей своей свиты, остался цел только один. Судьба сохранила его для великого», - вспоминал командир 13-го егерского полка  С. И. Маевский. Шинель Воронцова была прострелена несколькими пулями, лошадь под ним ранена, но сам он остался невредим.

«Правда, поле битвы осталось за французами, — писал французский историк, подводя итог кровопролитному сражению. — Но, приняв во внимание необычайные жертвы, которых оно им стоило, и обстоятельства, побудившие графа Воронцова против воли его к отступлению, нельзя не сознаться, что русские приобрели в сей день столько же славы, сколько и противник их».

По мнению М. П. Щербинина, автора первой биографии Воронцова, под Краоном была упущена возможность полного разгрома Наполеона: «Краонское сражение, как и Бородинский бой,  навсегда останется знаменитым подвигом русского оружия и украшением боевой службы графа Воронцова. Подобно Ватерлоо, Краон мог быть последним днем поприща Наполеона, если б, в то время как он напирал на позиции русских с фронта и флангов, Винценгероде, Клейст и Бюлов могли ударить в тыл французов; но Блюхер упустил случай одержать над Наполеоном решительную победу».

18 марта пал Париж. Эта победа досталась нашим войскам дорогой ценой. Из-за несогласованности действий союзников их потери вдвое превысили потери защитников французской столицы. Они потеряли под Парижем убитыми и ранеными около 8 тысяч человек. Потери русской армии оказались наибольшими — 100 офицеров и 6 тысяч нижних чинов. Войска Ланжерона и Воронцова потеряли полторы тысячи человек.

Примечательно то, чем занялся граф в покорённой французской столице. Наряду с посещением опер и иных театральных постановок, он изучил стенографию и новинку педагогики – ланкастерскую систему взаимного обучения. Кроме того, именно Воронцов заказал художнику-акварелисту Георгу Опицу рисунок «Казаки в Париже в 1814 году», ставший впоследствии столь известным. 

В 1814 году популярность Михаила Семёновича могла соперничать лишь с популярностью его близкого друга генерала Ермолова. По мнению многих, включая даже всесильного Аракчеева, один из них должен был стать новым военным министром. Этого, однако же, не произошло. Алексей Петрович получил под своё начало корпус, а Воронцов – входившую в оный 12-ю дивизию, включавшую в себя Нарвский полк.

В своей дивизии, как ранее в полку, Михаил Семёнович продолжил вводить новые порядки, в основании которых лежали новые отношения между командирами и нижними чинами, коим надлежало отныне зиждиться на благородстве и амбиции, на чувстве чести. Воронцов стремился искоренить всякое унижение в отношении солдат, утверждая, что «всякий благородно мыслящий офицер всегда захочет скорее быть отцом и другом своих подчинённых, нежели их тираном», а «пощёчины дурного солдата не исправляют, а хорошего портят». Граф старался избавиться от трусов и бездарей, желая сделать 12-ю дивизию образцом новой русской армии, армии, утроенной по закону чести и избавленной злоупотреблений. «Гг. офицеры должны знать долг свой и чувствовать всю важность своего звания, - писал Воронцов в своём очередном «Наставлении», - их-то есть непременная обязанность не только во всех случаях подавать пример повиновения, терпения, веселого духа и неустрашимости, но внушать и вкоренять те же качества, те же чувства в своих подчиненных. Мало, ежели офицер сам не боится, а команда его не имеет равной с ним твердости; у истинно храброго офицера, и подчиненные будут герои».

После окончательного разгрома Наполеона и восстановления во Франции монархии Михаил Семёнович возглавил русский оккупационный корпус, входивший в состав союзнической армии, временно оставленной на территории Франции по просьбе Людовика Восемнадцатого.

Командуя этим корпусом, Воронцов заслужил большую любовь и благодарность местных жителей, к чьим нуждам он относился весьма отзывчиво. Солдаты помогали селянам в поле, в голодный год русское воинство делилось с французами своими запасами. Любые злоупотребления в отношении мирных жителей строжайшим образом пресекались. Не обойдены были заботой генерала и солдаты. Их не изнуряли муштрой, столь популярной в ту пору, но считаемой Воронцовым излишней, их достоинство не позволялось унижать, каждой воинской части было выделено по 100 франков на устройство бань. Михаил Семёнович старался улучшить питание солдат и добивался увеличения жалования офицерам. Для нижних чинов граф учредил в оккупационном корпусе школы для обучения их грамоте по ланкастерской системе. В этих школах учились также офицеры, не имевшие достаточного образования.

В корпусной типографии были напечатаны «Краткая метода взаимного обучения для первоначальной школы Русских солдат, приспособленная равно и для детей» и «Собрание стихотворений для чтения в солдатских школах отдельного Российского корпуса во Франции». «Собрание стихотворений» начиналось одой Державина «Бог». Далее шли отрывки из стихотворений Ломоносова, Княжнина, Карамзина и Крылова… Благодаря увеличению числа грамотных в корпусе все более возрастал поток писем на родину. За годы пребывания корпуса во Франции их было отправлено более 20 тысяч. По распоряжению Воронцова пересылка солдатских писем осуществлялась на средства корпуса. Кроме того, существовал строгий контроль за тем, чтобы в канцеляриях дивизий и полков не терялись письма, которые приходили солдатам от их родных из России.

Будучи человеком верующим, заботился генерал и о поддержании Православной веры в своём корпусе. Стал членом Библейского общества, он распространял среди своих подчинённых Слово Божие. В дни Великого поста по его разрешению командиры договаривались с поставщиками о замене мяса рыбой. Были созданы условия, чтобы все православные могли отговеть, а священники успели объехать полки и роты корпуса.

«Читаю о тебе в газетах, - писал в ту пору Воронцову А.П. Ермолов. - Вижу похвалу Веллингтона Русским войскам. Воображаю состояние их под твоим начальством и с твоею заботливостью. Радуюсь душевно, что ты доброе о Русских мнение распространишь и утвердишь в землях чужих, где долгое время не знали цены их».

Когда 1818 году пришла пора корпусу возвращаться в Россию, Михаил Семёнович собрал сведения о долгах офицеров и солдат местным жителям и заплатил за всех них. Долгов набралось на 1,5 миллиона рублей. Для получения этой огромной суммы графу пришлось продать большое имение Круглое, доставшееся ему по завещанию от тетки княгини Е. Р. Дашковой.

Многие друзья и единомышленники Воронцова надеялись, что его корпус по возвращению в Россию будет сохранён и послужит примером для реформирования в том же духе всей русской армии. Этого не произошло. Корпус был расформирован тотчас по возвращении в пределы Отечества, ибо во власти опасались, что за время пребывания во Франции и под началом Михаила Семёновича солдаты и офицеры заразились вредными «либеральными» идеями…

Сам Воронцов, скоро поняв бесполезность своего дальнейшего пребывания на военной службе, после непродолжительного отдыха стал искать себе применение на гражданском поприще. Взор его пал на доселе неустроенный и пустынный Новороссийский край.

                                                                                     3.

        Сколько раз я имел случай убедиться в жизни, что официальная недоступность, напускная важность и театральность форм скрывают в начальнике истинную неуверенность собственного достоинства и желание наружными формами прикрыть скудость нравственного содержания своего <…> Воронцов так высоко стоял своим прошедшим и настоящим, что он не опасался никогда показать себя человеком во всех случаях сношений своих с подчиненными и управляемыми.

                                                                                                                                             А. М. Дондуков-Корсаков

В 1823 году граф Воронцов был назначен генерал-губернатором Новороссии и Бесарабии. В истории этого края период правления Михаила Семёновича составляет не просто эпоху. По сути именно им и был создан тот прекрасный облик наших южных владений, что известен нам теперь. Вот лишь краткое изложение сделанного графом на новом поприще.

К началу 30-х годов 19 века большая часть населения Новороссийского края занималась животноводством: прежде всего, разведением овец, дававших грубую шерсть. Для скорейшего развития тонкорунного овцеводства Воронцов за свой счёт выписал из Испании и Саксонии овец соответствующей породы. Вскоре высокосортная тонкорунная шерсть стала теснить в российском экспорте грубую шерсть.

Кроме этого генерал-губернатор развивал коневодство (у него был и свой конный завод), шелководство, виноградарство и садоводств. Михаил Семёнович приобретал в европейских странах и Армении виноградные лозы и черенки фруктовых деревьев лучших сортов, а затем размножал их в своих питомниках и раздавал бесплатно всем желающим. Из Китая для него доставили даже несколько чайных кустов.

Четверть века спустя в Новороссии насчитывалось уже около 50 тысяч фруктовых садов, более 30 тысяч виноградников, до 70 тысяч огородов и бахч. Было посажено около 12 миллионов лесных деревьев, 81 миллион виноградных лоз, 11 миллионов фруктовых деревьев, более 7 миллионов тутовых деревьев.

В Крыму Воронцов покупал участки земли (вместе они составили около 2 тысяч гектаров) и высаживал на них тысячи виноградных лоз и саженцев фруктовых деревьев. Он завел у себя отличные винные погреба и начал производить шипучее вино. Была у него своя оливковая роща и свое оливковое масло. Граф призывал состоятельных людей следовать его примеру. В итоге плантации виноградников и садов стали расти в Крыму как грибы после дождя.

В 1828 году в Одессе было учреждено Императорское Общество сельского хозяйства Южной России, первым председателем которого стал Воронцов. Общество поощряло отличившихся в садоводстве и лесоводстве, награждая их деньгами и медалями. К примеру, одесский купец Иван Рубо посадил за три года на своём участке земли 250 тысяч кустов винограда и создал школу из 120 тысяч кустов, посадил 10 тысяч фруктовых деревьев, 79 тысяч лесных деревьев, засеял 40 десятин земли семенами фруктовых и диких деревьев. За это он был награжден золотой медалью на Аннинской ленте для ношения на шее.

Зная, что Англия закупает за границей в большом количестве льняное семя, Михаил Семёнович предложил местным торговцам отправить в Англию на продажу российское семя. Уже в 1832 году англичане купили у россиян 45 тысяч четвертей семени. Отметим, что четверть льняного семени стоила на 2 рубля серебром дороже четверти пшеницы.

Благодаря столь бурному развитию сельского хозяйства и садоводства десятина земли в Новороссии подорожала с 10 копеек до 10–20 рублей!

Увеличение сельскохозяйственной продукции, само собой, спровоцировало развитие перерабатывающей промышленности. В Новороссии и Бесарабии появились шерстомойные, салотопенные, мукомольные и винокуренные предприятия. Появился завод искусственных минеральных вод и завод на паях для рафинирования сахарного американского песка.

Поскольку Новороссия и Крым страдали малолесьем, а, следовательно, недостатком дров для отопления жилищ, Воронцов организовал широкую разведку угольных месторождений в крае, а затем и их разработку. Уголь требовался также для новых паровых судов и металлургических предприятий. Одно из месторождений граф разработал на собственные средства, а потом передал его безвозмездно предприимчивому купцу. К 1851 году новороссийские шахты выдавали ежегодно более миллиона пудов угля, в том числе около 200 тысяч пудов антрацита, лучшего сорта. Добыча угля стала даже опережать потребность в нем, что дало Новороссии независимость от привозного английского каменного угля.

Кроме угольных месторождений Воронцов инициировал разведку месторождений железной руды, благодаря чему начала развиваться металлургия. На верфях в Николаеве, Одессе и Херсоне стали строиться пароходы.

Для поощрения текстильной промышленности в Бесарабии Михаил Семенович добился от Петербурга льгот для фабрикантов — снижения казенных податей и послабления при отбывании повинностей.

Немало внимания было уделено генерал-губернатором проблеме дорожного и водного сообщений. В начале его правления дорог в Новороссии и Бесарабии явно не хватало, да и те оставляли желать лучшего. Благодаря настойчивости Воронцова, Петербург выделил деньги на строительство дороги от Кишинева до Сорок, связавшей центр области с пристанью на Днестре. В Крыму после прокладки хорошей шоссейной дороги стали возводиться летние резиденции знатных и богатых россиян, в том числе и представителей царской фамилии. На дороге из Евпатории в Керчь через Симферополь и Феодосию в 1832 году было открыто движение дилижансов, развитием которых граф занимался ещё до своего генерал-губернаторства. Ещё в 1819 году почт-директор К.Я. Булгаков инициировал пустить между Москвой и Петербургом пассажирские дилижансы. Благодаря им, поездки из одной столицы в другую стали бы занимать меньше времени и обходились бы дешевле, чем на перекладных. Воронцов тотчас откликнулся на эту идею и внёс на её реализацию значительную сумму денег. Год спустя первые дилижансы отправились из Петербурга в Москву…

Михаил Семёнович с детства питал любовь к морскому делу. Неслучайно, в тяжёлый период в Англии отец намеревался отдать его именно в моряки. Один из первых русских пароходов «Надежда» был построен в середине 1823 года в имении Воронцова Мошна, и граф плавал на нём по Днепру, привлекая внимание многочисленных зевак. В 1825 году «Надежда» была переправлена через днепровские пороги и прибыла в Херсон. Здесь ее стали использовать для буксировки барж в Николаев. А в 1827 году «Надежда» отправилась в первый рейс с пассажирами. На пароходе были комнаты для женщин — на четырех и для мужчин — на семерых.

Верного единомышленника в деле развития пароходостроения Воронцов обрёл в командующем Черноморским флотом вице-адмирале А.С. Грейге. Когда в 1815 году тот получил это назначение, флот находился в полностью заброшенном состоянии, а адмиралтейство в Николаеве было в том же виде, в каком оно существовало еще во времена Г. А. Потемкина-Таврического. Догнивали стапеля и другие строения, суда давно отслужили положенный срок, новые корабли не строились.

Стараниями Грейга была принята программа строительства пароходов, катеров, шлюпов и мелких судов, предназначенных для ведения разведки и перевозки грузов. В 1820 году в Николаеве был построен первый на Черноморском побережье России пароход «Везувий».

Воронцов мечтал о строительстве большого парохода для Одессы, который мог бы перевозить и грузы, и пассажиров. В 1828 году в Николаеве был построен пароход, который получил название «Одесса». Первый рейс он совершил из Одессы в Евпаторию.

Параллельно с гражданскими строились и военные корабли. В 1825 году был построен первый в России военный 14-пушечный пароход «Метеор», а в 1826 году — пароход «Молния». В мирное время эти пароходы использовались для буксировки плашкоутов с грузами. В дальнейшем было построено несколько 60-пушечных кораблей и 120-пушечный корабль «Варшава», а транспортные суда переделывались в бомбардирские, необходимые для штурма приморских крепостей.

В 1834 году в Англии был построен для Одессы пароход «Петр Великий». В марте 1840 году в Аккерман приплыл построенный в Англии пароход «Граф Воронцов» и начал совершать рейсы между Аккерманом и Овидеополем, перевозя пассажиров и грузы. Эта линия обеспечивала сбыт соли, добываемой в озерах Бесарабии.

В 1831 году в Петербурге был построен пароход «Нева». Обогнув всю Европу, он прибыл 4 марта в Одессу. 7 мая «Нева» отправилась в первый рейс, открыв линию между Одессой и Константинополем. В дальнейшем на этой линии плавали пароходы «Император Николай» и «Императрица Александра», построенные в Николаеве, и другие суда.

В 1841 году Николай I велел заказать в Англии четыре пароходофрегата «с тем, чтобы в военное время можно было их обратить на полезное употребление при флоте»3. Эти суда, спущенные на воду в 1843 году, получили названия «Одесса», «Крым», «Керчь» и «Бесарабия». В 1846 году было установлено сообщение с портами Измаил, Рени и Галац, в 1847 году — с Редут-Кале на восточном побережье Черного моря.

Расширение судоходства требовало увеличения числа портов. По инициативе и при активном содействии Воронцова был построен морской порт в Ялте. В 1828 году около 50 крепостных крестьян Михаила Семеновича приступили к заготовке и обтесыванию каменных блоков из серого крымского известняка для ялтинского мола. Другая группа крестьян заготовляла лес и пилила бревна. 1 августа 1833 года в присутствии четы Воронцовых и сопровождающих их лиц священник освятил закладку первого каменного блока в мол.

В 1835 году граф высадился на берег Азовского моря у Бердянской косы, где увидел лишь несколько землянок рыбаков. Он посчитал это место очень удобным для порта, и вскоре здесь появилась пристань, ставшая впоследствии портовым городом Бердянск.

Особую страницу в истории генерал-губернаторства Воронцова занимает Одесса. К моменту заступления графа в должность этот город лишь строился. Ознакомившись с состоянием дел, Михаил Семёнович предложил ряд мер для ускорения застройки города. Парадным фасадом города должен был стать Приморский бульвар. Граф заказал местному архитектору Ф. К. Боффо проект собственного дома-дворца, который предполагалось разместить в северной части бульвара на самом краю обрыва. Этот участок земли был им куплен в начале 1823 года. Строительством дворца Воронцов хотел подать пример другим состоятельным одесситам. Он стал выделять всем желающим участки земли для строительства жилых зданий. Но ставил непременное условие — не позднее чем через пять лет на полученном участке должен быть построен многоэтажный дом приличного вида. И уже в 1828 году на Приморском бульваре красовались дома состоятельных лиц, а к середине 1830-х годов весь бульвар был застроен. С тех пор Приморский бульвар является украшением Одессы.

Поскольку средств на строительство казённых зданий не хватало, Михаил Семёнович предложил, чтобы эти здания возводились на деньги частных лиц. А потом город станет арендовать их у владельцев. Предложение было принято, и строительство пошло быстрыми темпами.

Другими украшения Одессы, выстроенными при Воронцове, стало здание биржи, напоминающее Александровский дворец в Царском Селе, памятник Э.О. Ришелье и знаменитая лестница, соединяющая Приморский бульвар с портом. Эта лестница, ставшая символом Одессы, состоит из 10 площадок и 10 маршей. В ней 192 ступени. При взгляде снизу лестница кажется особенно величественной. Этот зрительный эффект достигнут благодаря разнице в ширине верхнего и нижнего маршей. С обеих сторон лестница ограждена двухметровыми парапетами, представляющими собой гигантские ступени. Первоначально лестницу покрыли плитами зеленоватого триестского песчаника, а в дальнейшем эти плиты заменили розовато-серым гранитом. Высота лестницы 27 метров, а длина — 136,5 метров.

Не обойдены были заботой генерал-губернатора и другие города. В Алупке английским архитектором Блором была возведена ещё одна резиденция графа. На строительстве этого величественного дворца трудились, в основном крестьяне, из воронцовских имений Московской и Владимирской губерний. Трудились на договорных началах, получая за работу определенную плату. Лучшие работники получали вольную для себя и своих семей. Они продолжали работать уже как вольнонаёмные.

На 40 гектарах вокруг дворца раскинулся живописный парк. В его создании принимали участие не только специалисты-садоводы, но и чета Воронцовых. В парке росло 250 видов деревьев и более 2 тысяч роз. Выведенные в Никитском ботаническом саду сорта роз «Алупка» и «Графиня Елизавета Воронцова» вошли в мировой каталог роз. Слава Богу, несмотря на все войны ХХ века Алупкинский дворцово-парковый заповедник и ныне остаётся жемчужиной Крыма.

Ещё одним важным аспектом деятельности Михаила Семёновича было просвещение. Им было открыто большое число учебных заведений, музеев и библиотек. В 1827 году в Бесарабии появилось ланкастерское училище. В 1828 году в Одессе — училище восточных языков, которое готовило переводчиков с турецкого и персидского языков. В 1833 году в Керчи открылся Институт для девиц; в 1834 году в Херсоне — училище торговых моряков, в Николаеве — матросское приходское училище; в 1843 году в Одессе — училище для глухонемых. В 1829 году в Одессе была основана первая Публичная библиотека.

Всецело понимая важность изучения истории Новороссии, граф поощрял археологические раскопки в Крыму и исследования старинных рукописей и других архивных материалов. В 1839 году было основано общество Истории и Древностей, почетным председателем которого стал Михаил Семенович. Благодаря его ходатайству с 1 января 1840 года,  на нужды Общества отпускалось ежегодно по 5 тысяч рублей,  и было позволено производить археологические раскопки по всей Южной России.

Находки археологов пополняли коллекции открываемых музеев. По ходатайству М. С. Воронцова в 1825 году в Одессе открылся Городской музей древностей. В 1826 году такой же музей появился в Керчи. В 1840 году свой музей открыло Одесское общество Истории и Древностей, куда Михаил Семенович передал собрание подаренных ему монет.

По инициативе графа в Одессе была создана своя типография. В 1828 году здесь начал печататься «Одесский вестник» на русском и французском языках. С 1831 года оба «Вестника» стали издаваться независимо друг от друга. С этого же года стал выходить Новороссийский календарь. Немало собственных денег Воронцов тратил на содержание итальянской оперы в Одессе. В дальнейшем ему удалось добиться от государя разрешения отпускать на содержание оперы по 60 тысяч рублей в год из городских средств. В 1846 году в Одессе был основан постоянный русский театр.

Чтобы все желающие могли любоваться красотами Крыма, Михаил Семенович пригласил в генерал-губернаторство известных художников. Их рисунки с видами Крыма были отпечатаны литографским способом и поступили в продажу. Распространением рисунков граф надеялся привлечь в Крым новых жителей, особенно людей со средствами.

Вся эта огромная работа, весь государственный масштаб деятельности граф сочетался в нём с неизменной скромностью и простотой в отношениях с людьми, с совершенной чуждостью формалистике. «Князь совершенно не обращал внимания на форму, лишь бы была суть дела, - вспоминал А. М. Дондуков-Корсаков. - Так, совершенно безразлично было написать ему рапорт по возложенному поручению на белой или серой бумаге, явиться за приказаниями или с докладом в мундире или в сюртуке без эполетов и т. п. Вообще, в службе он держался духу и смыслу, а не наружной формы. Для окружающей его молодежи и приближенных нельзя было вообразить себе более снисходительного, внимательного и доброго начальника. Все шалости молодежи, разумеется, не имеющие характера ни буйства, ни явного неприличия, встречали скорее в нем симпатичный интерес к проявлениям молодости, чем взыскательное отношение начальника к своим подчиненным».

Как и в сражениях, на службе гражданской Воронцов всегда был на переднем крае, во всё вникая сам, не жалея ни личных средств, ни здоровья. В 1829 году его любимая 9-летняя дочь Александрина умирала от неизлечимой, страшно мучавшей её болезни. К тому времени он потерял уже двоих детей. Российские врачи ничем не могли помочь страждущей и советовали срочно отвезти её в Австрию. Всё уже было готово к отъезду, когда в Севастополе вспыхнул чумной бунт, жертвой которого пал военный губернатор Н.А. Столыпин. От одра умирающей дочери граф поспешил в Севастополь…

Город Михаил Семёнович застал в состоянии хаоса. Выведенная из себя непродуманными мерами толпа, растерзав губернатора и нескольких официальных лиц, ринулась избивать врачей и карантинных чиновников. Порядок Воронцов восстановил довольно быстро. Он лично бесстрашно объехал весь город и… не услышал в свой адрес ни одного оскорбительного слова. Но нужно было ещё расследовать обстоятельства бунта, восстановить карантин… Государь предоставил графу самые широкие полномочия.

В итоге жена повезла дочь в Вену одна, имея на руках ещё троих малолетних детей. Завершив следствие и с тяжёлым сердцем,  подписав смертный приговор семерым осуждённым, Михаил Семёнович бросился догонять семью. Но было уже поздно… С дочерью он не успел даже проститься. О её кончине он узнал в дороге.

После этой утраты Воронцов с женой и детьми отправились в Англию навестить Семёна Романовича. Здесь судьба нанесла им ещё один удар. Скончался младший сын Миша…

Однако, потери не могли сломить Михаила Семёновича и, возвратившись в Россию, он продолжил своё служение с той непостижимой энергией, вездесущестью, примеры которой весьма редко можно встретить в истории.    

Стараниями Воронцова в считанные годы малолюдная и далёкая от цивилизации гигантская окраина обратился в процветающий край Империи – торговую Мекку для купцов всего мира, желанный курорт для знатных вельмож, обетованную землю для археологов и учёных, рай для землепашцев…

Казалось бы, возможно ли человеку сделать больше? Между тем, Воронцова ожидало ещё более важное поприще.

                                                                                     4.

Ты обладаешь магическою силою, и у тебя исполняются все предначертания. Многое сделано в твое управление страною, что наследникам твоим казаться будет неразгаданной задачею. Ты врежешь в скалы Кавказа эпоху царствования Императора и имя могущественного его наместника.

                                                                                                                                                                 А.П. Ермолов

Оставив воинскую службу, Михаил Семёнович менее всего ожидал вернуться к ней. За время своего генерал-губернаторства лишь в 1828 году он ненадолго возвращался к ратным делам – Государь призвал его заменить раненого князя Меньшикова, руководившего осадой Варны. Но вот, на 64-м году жизни, когда его жизненный путь клонился к концу,  и можно было почить на лаврах заслуженной доброй славы, от него ждали много большего – победы над Шамилём и усмирения непокорного Кавказа!..

Современники Воронцова считали, что, согласившись стать Кавказским наместником, он пошёл на исключительное самопожертвование. К.К. Бенкендорф, племянник Александра Христофоровича, пишет в своих мемуарах об овациях, коми встречали графа в Москве и Петербурге. «Эти овации были заслужены, - отмечает он, - они относились к той великой жертве, которую граф Михаил Семенович принес, поступившись своим славным отдыхом тогда, когда, казалось, он достиг венца своей карьеры, столь богатой великими событиями и ознаменованной добрыми делами. (…) В самом деле, по первому призыву своего Государя, он все бросает для новых трудов, чуждый всякой задней мысли, единственно повинуясь чувству долга и своей совести, которые повелевают ему поработать еще для общего блага и славы русского оружия. Это был призыв к чувству чести дворянина, и граф Воронцов не задумался откликнуться на него».

В 1840 году Чечня отложилась от России, и к ней стали примыкать сопредельные деревни. Чтобы наказать непокорных,  в Малую Чечню выдвинулся отряд генерала Галафеева. Он-то и был изрублен горцами на знаменитой, благодаря лермонтовской поэме, реке Валерик. Дальше русские войска несколько лет несли поражение за поражением.

В 42-м году в Ичкерии потерпела поражение и понесла большие потери экспедиция генерала Граббе. Годом позже Шамиль захватил Аварию, Гергебиль, Мехтулинское ханство… Под аварским селом Унцукулем мюриды истребили пришедший на выручку аварцам русский отряд, десять офицеров во главе с полковником Веселицким были захвачены в плен.

Русских пленников у имама было много. Они выстроили ему просторный деревянный дом в селении Дарго и выполняли многие другие работы. Хуже всего было то, что имаму удалось создать из мюридов настоящую регулярную армию, разделённую на сотни и десятки. Более того, у этой армии появилась артиллерия. Пушки были сперва отбиты у русских войск (неслыханное дело!), но вскоре сами горцы научились отливать и орудия, и ядра. Шамиль устроил пороховые заводы в Ведено, Унцукуле и Гунибе.

Отныне не отряды полудиких варваров противостояли русским войскам, а армия во главе с человеком, наделённым огромным талантом стратега и животным чутьём. Для борьбы с ним после чреды неудач в 1844 году Император Николай Павлович призвал графа Воронцова, назначив его новым кавказским наместником с экстраординарными полномочиями и сохранением за ним новороссийского генерал-губернаторства. Никогда в истории в руках одного человека не была сосредоточена власть над такой огромной территорией. В Одессе отъезд любимого губернатора, истинного благодетеля края встретили со слезами, в Тифлисе нового наместника встречали с восторгом, который людям не помешало выразить даже то, что Воронцов, не любивший пышных встреч, по своему обыкновению прибыл ночью.

К этому моменту имам, наконец, понёс два поражения, нанесённых ему доблестными генералами Фрейтагом и Пассеком.

Воронцов предпринял экспедицию через Большую Чечню и Андию, рассчитывая стеснить Шамиля в его неприступных убежищах. Этот поход был намечен ещё до назначения Михаила Семёновича, и он желал отложить его на год, дабы подготовить лучше. Однако Высочайшего разрешения на то дано не было.

В 1845-м году русские войска с трёх сторон двинулись внутрь Дагестана. Узнав об этом и предвидя, что Дарго не удастся отстоять, Шамиль приказал казнить пленных русских офицеров во главе с Веселицким. Это были лишь первые капли крови из тех потоков, которые были пролиты на всём пути воронцовского похода…

Русские войска вынуждены были идти по оврагам, сквозь дремучие ичкерийские леса, самостоятельно прокладывая себе дорогу – и всё это под градом неприятельских пуль, уносивших русские жизни на каждом шагу! Старый граф, человек отменной отваги, сам командовал двумя ротами. Как и много лет назад под Краоном, его платье было прострелено, рядом с ним пал один из его адъютантов, а ещё трое были ранены, но сам он остался невредим. Солдаты говорили, что он заговорённый.

За подвергание себя такому риску Ермолов и другие друзья немало выговаривали Михаилу Семёновичу в письмах. Граф отвечал, что не искал для себя опасности, т.к. это было бы несвойственно ни его летам, ни занимаемой им должности. Однако же, солдатом и офицерам «приятно и ободрительно, когда главный начальник не слишком далеко от них находится».

После четырёх дней кровопролитного боя Дарго было взято, но Шамиль, как всегда, успел покинуть его. Закрепиться в ауле не было возможности: слишком трудно было доставлять туда боеприпасы и провиант, вдобавок, несмотря на лето, температура стремилась к нулевой отметке, и армия несла потери обмороженными. Однако, прежде чем покинуть недавнюю резиденцию Шамиля, требовалось пополнить запасы продовольствия. Это можно было сделать за счёт транспорта, двигавшегося из Андии. Навстречу ему Воронцов отправил целую колонну войск во главе с генералом Клюгенау из расчета, чтобы каждый солдат принёс сухарей себе и своему товарищу. Итоги «сухарной экспедиции» были трагичны – она была частично истреблена напавшими горцами. Среди павших оказался и славный генерал Пассек… Вместо сухарей вернувшийся отряд привёз с собой множество раненых.

Оценив положение, граф распорядился уничтожить все вьюки и освободить оставшихся лошадей для раненых. Палатки пошли для изготовления обуви для солдат. Собственное имущество командующий также не пощадил, а бельё отдал для перевязки искалеченных воинов. Сам шестидесятитрёхлетний генерал, знатнейший вельможа Империи спал на голой земле и наряду со своими солдатами грыз сухари.

Тем не менее, обоз с ранеными не позволял идти в обратный путь – на него не достало бы провизии. Оставалось пробиваться вперёд – к крепости Герзель-аул, занятой русским гарнизоном. Михаил Семёнович заявил, что скорее погибнет со всем отрядом, нежели бросит хоть одного больного.

Казалось, что отряд обрёчён. Крупный рогатый скот был съеден, войска страдали от голода и жажды. На каждом шагу горцы воздвигали новые завалы, расстреливали отряд из лесной чащи. Беря штурмом завалы, авангард подчас оказывался отрезан от основных сил, и тогда граф лично вёл своих людей в бой, восстанавливал связь и заставлял противника отступить. Все участники похода были уверены: если бы не его электризующая всех энергия, его хладнокровие и распорядительность, его твёрдость и вера, воодушевлявшая солдат и офицеров, отряд бы неминуемо погиб. Уже недалеко от Герзель-аула измученные русские войска были окружены. Но Воронцов успел послать лазутчиков к генералу Фрейтагу, и тот вовремя подоспел на подмогу. Русские вышли победителями из жестокого боя и всё же прорвались к своей крепости.  

Вытесненный из Чечни после занятия русскими Аргунского ущелья, Шамиль расположил свою новую резиденцию в Ичкерии, назвав её Ведено. Ведено на ичкерийском означало то же, что Дарго на чеченском – плоское место… Тем самым имам давал понять, что разрушение одного Дарго ничего не решает. Их у него может быть ещё не одно.  

За Даргинский поход Михаил Семёнович получил титул князя. Итоги его сам он подвёл в письме своему верному другу Ермолову: «Штурмуя беспрестанно позиции и овраги, мы не только не оставили ни одного раненого, но ни одного колеса, ни одной вещи, ни одного ружья. (…) Мы пошли очертя голову, сделали все, что возможно, и вышли благополучно и, смею опять сказать, не без славы. Теперь уже настанет время для войны более систематической,  и которая хотя тихо, но вернее должна в свое время улучшить положение здешних дел».

Потеря 3 генералов, 141 офицера и 2831 нижнего чина – цена Даргинского похода – не могла быть приемлема для Воронцова, всегда берегшего своих людей и полагавшего необходимым побеждать по-суворовски умением, а не числом. Посему, оценив положением, Михаил Семёнович твёрдо решил изменить прежнюю стратегию. Он прекрасно понимал, что разбить Шамиля в лоб не получится, и законы европейских баталий не применимы к Кавказу. Чтобы одолеть Шамиля, нужно было лишить его опоры, лишить среды, которая его питала. В своё время Ермолов последовательно приводил дикий край к цивилизованному виду: прореживал леса, прокладывал дороги, строил свои линии укреплений, и на таком основании, а не наскоком двигался вперёд. Лишившись своих природных крепостей – лесов, окружённый русскими укреплёнными линиями – Шамиль уже не смог бы так безнаказанно творить свои набеги. А, получая всякий раз отпор, теряя на этом людей и территории, он должен был утерять самое главное – свою популярность у горских племён, их поддержку.

Воронцов взялся за дело со свойственной ему энергией. Несмотря на прогрессирующую болезнь глаз, он почти беспрерывно ездил по Кавказу, осматривая укрепления, знакомясь с войсками, выявляя и карая беспощадно любые лихоимства, водворяя должный порядок и проводя в жизнь намеченную стратегию. Нередко его сопровождала жена, Елизавета Ксаверьевна, помогавшая мужу в бумажных делах. Годы нисколько не охладили его ревности к службе. И язык не поворачивался назвать стариком этого сухопарого, седовласого генерала с манерами английского лорда, стальной волей многолетнего администратора и отвагой… молодого поручика. Не зря Ермолов пенял ему в письмах, что он не освоил науку старения, не научился хоть немного жалеть себя и экономить силы, чтобы дольше служить благу Отечества.

Дела Кавказа были для Воронцова не внове. В этих краях начиналась некогда его служба, с ними он был связан, будучи губернатором Новороссии. В 1836 году Михаил Семёнович на имя Государя подал рапорт, который  содержал подробное описание русских портов и укрепленных пунктов на восточном побережье Черного моря. Граф отмечал, что на рейде Сухум-Кале могут поместиться 3–4 флота, а превосходный порт Геленджика не уступает Севастополю. Очень плохой рейд у Редут-Кале.

У Бомбор Воронцов и его спутники высадились на берег. Произраставшие здесь в большом количестве дубы, по мнению Михаила Семеновича, могли быть использованы как строевой лес и для распиловки на доски. А богатейшие поля на равнинах, почти не заселенные и не используемые, могли бы стать местом для колоний хлебопашцев, виноделов и пастухов.

Граф указывал, что на Кавказе замечены иностранные агенты, уверявшие горцев, что вскоре некоторые европейские государства и Турция начнут войну с Россией и помогут истребить здесь русских. Михаил Семенович считал, что торговля с горцами, помимо общих выгод, имеет весьма важное оборонительное значение: «сим-то единственным способом можем мы надеяться привлечь к себе когда-либо черкесов, успокоить враждебный их дух, сделать наши сношения с ними для них необходимыми и удалить их от желания или нужды сношений с иностранцами». На случай неизбежных в будущем военных действий граф предложил занять весь восточный берег Черного моря, а горцам пообещать защиту и покровительство, чтобы они не покидали свои жилища.

 «Желание видеть успех в намерении правительства весьма много еще во мне усилилось сим обозрением местности; я увидел, сколько есть источников благосостояния,  в сей прекрасной, но столь мало известной стране; сколь нужно и возможно воспользоваться сими источниками и сим природным богатством и возбранить неприязненной или какой-либо державе вторжение к явному вреду нашему,  в какие бы то ни было сношения с Кавказом», - писал Воронцов в заключении.

Теперь своей задачей он видел раскрыть отмеченные им источники благосостояния и дать истерзанному нескончаемыми войнами краю умиротворение и процветание. Михаил Семёнович понимал, что одной только силой оружия не покорить Кавказ. Наряду с силой в отношении мятежников необходимо создавать такие условия для прочих жителей, чтобы они не имели охоты пополнять ряды разбойников. Необходимо было принести в дикий край цивилизацию, законность, просвещение и достаток.

 Для достижения этого, прежде всего, предстояло искоренить всевозможные злоупотребления и мздоимство, в которых потонул Кавказ. Для того чтобы безобразия чиновников не оставались безнаказанными, Воронцов приказал повесить на доме в Тифлисе, где располагалась его канцелярия, желтый ящик, в которой любой мог опустить жалобу на противозаконные действия. Зачастую князь самолично разбирался в жалобах и вершил скорый суд. Однажды ему заметили, что принятое им решение противоречит закону. «Если бы здесь нужно было только исполнять законы, Государь прислал бы сюда не меня, а Полный Свод Законов», - ответил Михаил Семёнович, считавший нужным не обращать внимание на закон там, где тот не отвечал интересам дела или справедливости.

«Слышу, что гражданское управление истощает даже твое ангельское терпение и что занятия твои беспрерывны, — писал ему Ермолов. — Жалею о тебе, но утешаюсь, слыша, что мошенники и плуты боятся тебя как грозного призрака».

Хватало беспорядка и в отдельных армейских частях. В ставропольских резервных маршевых батальонах нарушения были столь значительны, что после произведённого прибывшим в город Воронцовым следствия не только батальонные командиры, но и сам начальник батальонов, генерал Тришатный, были отданы под суд. Немало врагов нажил себе князь, положив предел систематическому воровству и душегубству в располагавшемся в Тифлисе запасном Кавказском корпусе.

В целом же, командующий был доволен кавказскими войсками. Как и прежде, он мало обращал внимания на форму и муштру, ратуя лишь о чести и доблести на поле брани, презирая трусость, не любя фанфаронства и в самой храбрости более всего, ценя скромность. Как и прежде, он с величайшим вниманием относился к нуждам своих подчинённых. «Князь принимал всегда участие во всех даже частных делах его приближенных, свидетельствует об этой черте характера своего начальника А. М. Дондуков-Корсаков. - Достаточно было ему узнать о нуждах кого-нибудь, чтобы совершенно естественно и просто придти ему на помощь со свойственной ему одному только деликатностью grand seiqneura. Он был чрезвычайно щедр, но вместе с тем разборчив. Часто случалось мне докладывать ему о нуждах беднейших офицеров, и никогда он не отказывал в пособии или даже в выручке из затруднительного положения заслуженных и достойных людей».

Михаил Семёнович следил за питанием и обмундированием солдат и не допускал наказания их не по вине, а по произволу командиров. «Никто лучше Воронцова не знал русского солдата, — писал служивший в канцелярии наместника В.А. Соллогуб, — никто выше не ценил его беззаветной храбрости, терпеливой выносливости, веры в провидение и смирения. (…) Мне много раз случалось уже и говорить, и писать, что если есть в мире что-нибудь выше русского солдата, это — солдат-кавказец: как он весело идет на бой, отважно дерется, просто умирает! Но при Воронцове, кроме этого всегда необычайного духа в русском войске, царила также, если можно так выразиться, всеобщая семейственность».

При Воронцове в Кавказской армии утвердились основанные на духовной близости товарищеские отношения между всеми чинами – от солдат до генералов.

«Энтузиазм к новому начальнику был безграничный: никогда еще население Тифлиса не видело в представителе всемогущего государя более ласкового приема, ни большей доброты и мягкости в соединении с таким величием, - вспоминал К.К. Бенкендорф. - Таково было впечатление на массы. У лиц же, окружающих графа, к этому общему впечатлению присоединялось еще и удивление, и некоторое смущение, так как новый начальник не походил ни на одного из своих предшественников. Строились всевозможные догадки, старались его поймать на чем-нибудь, испытывали, но он не поддавался никакому объяснению и оставался неуязвимым. Своей непроницаемостью, в этой стране интриг, граф Воронцов приводил в отчаяние самых бывалых и продувных». «Обладая в высшей степени всеми качествами, всеми данными, чтобы покорять сердца или просто нравится, которые всем хорошо известны, граф Михаил Семенович соединял с ними еще и те, которые в России подкупают все симпатии и всегда пленяют, - свидетельствует он. - Я хочу сказать о внешности графа. Красавец в свои 65 лет, высокого роста, с прекрасными и изысканными манерами, граф прежде всего, был большой барин, качество тем более почтенное, что оно со дня на день становится все более и более редким».

На Кавказе перед новым наместником со всей остротой встали национальный и вероисповедальный вопросы. Михаил Семёнович приложил немало усилий, чтобы сгладить эту остроту. Им были приняты среди прочих Указ о воспитании уроженцев Закавказья в любых учебных заведениях государства и Положение о меновой торговле с горцами на Кавказской линии, Предписание наместника о приеме на воспитание детей горцев в пансионы Екатеринодарской и Ставропольской гимназий за казенный счет  и Положение об устройстве в Закавказском крае мусульманских училищ.

Для тех детей, чьи родители-мусульмане не желали их совместного обучения с христианами, в Тифлисе, Дербенте, Шуше и Елизаветполе были открыты училища Алиевой и Омаровой сект. По представлению Воронцова Государь подписал рескрипт, в котором перечислены условия закрепления земель за ханами, беками, агаларами и другими лицами, чтобы «дать им средства быть полезными правительству». Благодаря этому решению местная знать стала союзницей наместника в проводимой им политике умиротворения Кавказа.

Больных горцев лечили в полковых и батальонных лазаретах за казенный счет. Для тех, кто по увечью или дряхлости «не в состоянии снискать средства к жизни собственными трудами», при городской больнице была открыта бесплатная столовая.

Принял Михаил Семёнович и ряд мер для защиты прав раскольников. Старообрядцы, переселившиеся на Кавказ, получили при нем льготы на выплату податей и исполнение повинностей. В дальнейшем им было разрешено жить на всей территории Кавказа, кроме Тифлиса.

Для распространения православия на Кавказе и подготовки священнослужителей в 1846 году в Ставрополе была открыта духовная семинария. Будучи уверен в «превосходстве нашей святой веры перед всеми другими», Воронцов считал, что оное, должно проявляться не в нападках на другие религии, а в поступках, в поведении человека как истинного христианина.

Много было сделано графом для развития просвещения в полудиком крае. Благодаря нему здесь открылось несколько учебных заведений: Кубанская учительская семинария в Екатеринодаре, учебное заведение Св. Нины в Тифлисе, уездное училище в Андрианополе, женский пансион в Ставрополе, женское училище Св. Александры, гимназия с пансионатом в Кутаиси, женское благотворительное учебное заведение в Эривани, школа моряков в Баку, училище в Черноморском казачьем войске…

Само собой, для умиротворения неспокойного региона требовалось его экономическое развитие. В этом генерал-губернатор Новороссии имел большой опыт. На Кавказе он вновь способствовал распространению виноградарства и садоводства, закупал тонкорунных овец, проводил соревнования между местными плугами и привезенными из Одессы, занимался орошением полей… По распоряжению князя,  стали буриться артезианские колодцы, благодаря чему ожила обширная безводная Мугабская степь. При его участии было создано Кавказское общество сельского хозяйства.

В рамках поддержки ремёсел в Тифлисе была открыта большая выставка, на которой демонстрировались ремесленные и фабричные изделия, а также образцы добываемых на Кавказе минералов. В Алагире заработал серебряно-цинковый завод. В разных районах Кавказа были разведаны месторождения каменного угля,  и началась его добыча.

Развитие производства стимулировало расширение торговых связей. Были построены новые дороги и мосты через реки Терек и Куру и открыт порт в Новороссийске. В 1848 году был основан город Ейск, где вскоре появились порт и таможенная застава. Началось регулярное пароходное сообщение между портами Крыма и Кавказа. В городах Елизаветполе и Александрополе стали проводиться ежегодные ярмарки.

При Воронцове для улучшения системы управления огромной территорией Кавказская область была преобразована в Ставропольскую губернию. В дальнейшем были учреждены Дербентская и Кутаисская губернии, а в 1849 — Эриванская губерния. Были разработаны правила заселения земель на северо-восточном побережье Черного моря и размежевания земель Черноморского казачьего войска, а также положения о суде и адвокатуре.

По предложению князя в августе 1850 года было осуществлено восхождение на Большой Арарат. Члены экспедиции провели на вершине горы на сильном ветру 6 дней, проделав все необходимые наблюдения. Они установили на вершине крест с медной табличкой, на которой была выгравирована надпись: «1850 года 6(18) августа в благополучное царствование императора Николая I при Кавказском Наместнике князе Воронцове взошли на Арарат начальник триангуляции И. И. Ходзько, Н. В. Ханыков, П. А. Александров, А. Ф. Мориц, П. К. Успар, П. И. Шароян и 60 нижних чинов». Сведения, полученные в ходе этой экспедиции, позволили создать единую сеть триангуляции в данном районе.

Благодаря хорошим отношениям с персидским правителем Магомет-Шахом, Михаилу Семёновичу удалось договориться с ним о проведении полевых геодезических работ на территории некоторых областей Персии. Это позволило закончить в 1853 году триангуляцию всего Закавказья.

16 июля 1851 года Воронцов помог астрономам организовать наблюдение полного солнечного затмения. Сопоставление данных, полученных астрономами на Кавказе, с результатами наблюдений в других странах позволило доказать, что корона и протуберанцы принадлежат самому Солнцу.

По инициативе наместника на Кавказе был создан отдел Российского географического общества, председателем коего стал сам Михаил Семёнович. Отделом была создана 10-верстная карта Кавказа на 25 листах, составлена и издана климатическая карта Кавказа, начата работа над специальной картой и описанием целебных источников и минеральных вод, была впервые определена разность уровней Черного и Каспийского морей.

Большое внимание Воронцов уделял развитию культуры. При его участии было учреждено несколько газет: «Кавказ», «Закавказский вестник», литературная газета «Арарат» на армянском языке, «Ставропольские губернские ведомости», многостраничный «Кавказский календарь» и др.

При канцелярии наместника  была открыта библиотека и нумизматическая коллекция. В дальнейшем публичные библиотеки были открыты в Тифлисе и Андрианополе. В Тифлисе был создан первый русский театр на основе ставропольской труппы. Здесь же стала давать спектакли итальянская опера.

Новороссийский опыт Михаил Семёнович применил и в развёрнутом на Кавказе строительстве. Вновь строить административные здания предлагалось частным лицам с тем, чтобы оные затем арендовались  у них городскими властями. Так появились в Тифлисе здания театра, городской полиции, Совета главного управления Закавказским краем, Публичной библиотеки, типографии канцелярии наместника. В Кутаиси частными лицами были построены гимназия и здание для присутственных мест, а в Эривани — здание для присутственных мест.

Улицы Тифлиса стали покрываться мостовыми, вдоль городской стены был разбит красивый бульвар. Территория города быстро расширялась, а население за 15 лет увеличилось на 20 тысяч человек. При Воронцове Тифлис превратился в подлинно европейский город и один из красивейших городов юга России. Стал таковым и дотоле глухой и мрачный Владикавказ, охвативший оба берега Терек.

Но не только мирным благоустройством ограничивалась деятельность князя. Через два года после взятия Дарго Воронцов вновь повёл свою армию в поход. Пришло время очистить от полчищ Шамиля Северный Дагестан, где имам укрепил четыре крупных аула – Ирис, Толитль, Салты и Гергебиль. 

Ещё осенью 1843 года мюриды захватили Гергебиль, истребив русский гарнизон.  Тогда, после двенадцати дней осады, во время последнего приступа горцев несколько оставшихся в живых защитников гарнизона, не желая сдаваться в плен, взорвали свои укрепления. Именно потеря этого стратегического пункта заставила русские войска покинуть Аварию.

Годом позже генерал Пасек сжёг Гергебиль, но вернуть его под власть Императора не удалось. И, вот, в 1847 году к аулу подошли войска Воронцова. Однако, взять его не удалось и на этот раз. Под руководством наиба Идриса Гергебиль был обнесен каменной стеной толщиной в 1,5 аршина и 2 сажени высотою, возведены пять башен. Помимо этого вдоль стен во многих местах были устроены траверсы и блиндажи для защиты от навесного огня.  Кроме того, для атакующих была подготовлена многоярусная оборона: «волчьи ямы» и сакли с фальшивыми крышами, в которые проваливались нападавшие. Гарнизон аула-крепости достиг 1700 человек.

Взять столь укреплённую цитадель можно было лишь ценой большой крови. После нескольких неудачных атак Михаил Семёнович понял, что Гергебиль можно лишь стереть огнём артиллерии и, избегая ненужных жертв, обратил удар русских войск на менее укреплённый аул Салты. Шамиль срочно перебросил на его оборону Идриса. Там отважный молодой наиб и нашёл свою смерть. Салты пали под натиском русских войск. Здесь впервые прибывший на Кавказ великий хирург Н.И. Пирогов применил эфир, оперируя раненых воинов, и стены лазарета впервые не оглашали душераздирающие крики…

Без малого год спустя после взятия Салты Воронцов вновь обратил свой взор на Гергебиль. В конце июня русская армия в очередной раз подошла к стенам непокорного аула. На этот раз Воронцов не собирался жертвовать русскими жизнями. Дело должна была решить артиллерия. Обороной Гергебиля руководил верный наиб Шамиля Хаджи-Мурат. Помимо укрепления аула, на высоте Ули, расположенной напротив него, наиб поставил редут с крепостным орудием, а вокруг него 30 укрепленных сакель. Крепость была обнесена каменной стеной с оборонительной башней. В этом убежище могли в случае поражения укрыться уцелевшие гергебильцы.

Как ни хороши были укрепления аула-крепости, но устоять ли против 8 мортир, 11 батарейных и 6 легких орудий? Менее чем через сутки смертоносного огня значительная часть стены и самого селения была разрушена, и под прикрытием артиллерии солдаты с саперами смогли подойти к башне у Аймакинского ущелья, где находился резервуар для воды, и подорвать её.

Страдая от жажды и бомбардировки, горцы вышли из укрепления, но тотчас угадили в засаду: в Аймакинском ущелье и из садов их встретили сверху ружейным огнем, с нижней батареи - картечью. Часть мюридов, попытавшаяся возвратиться в аул, наткнулась на ружейные залпы из башен и сильный картечный огонь из смежных редутов.

7 июля, на третий день осады, Гергебиль пал. Его защитникам пришлось несладко. Теперь уже не они устраивали на каждом шагу засады русским войскам, теперь русские, словно переняв их тактику, поджидали их везде, не давая перевести дух и хоть на миг ощутить себя в безопасности. Останавливаясь при отступлении, чтобы подбирать тела убитых и раненных товарищей, мюриды теряли вдвое больше. Лишь немногим удалось добраться до крепости Ули…

Отвага старого генерала вызывала подлинное восхищение Кавказской армии. «Храбрость была чисто джентльменская, всегда спокойная, всегда ровная. Часто случалось, что во время сна главнокомандующего раздавалась тревога в самой главной квартире. Князь Воронцов просыпался, спокойно вынимал шашку и спокойно говорил: „господа, будем защищаться“», - свидетельствует А.И. Барятинский. Ему вторит В.А. Сологуб: «Воронцов был действительно русским солдатом, и таким, каких дай Бог много! Я отроду не встречал такой холодной и беззаботной храбрости. Сколько раз мне случалось видеть Воронцова в схватках с горцами. Всюду впереди, он отдавал приказания, шутил, улыбался и нюхал табак, точно у себя в кабинете. Особенно поразил он меня однажды, когда после незначительной перестрелки у нас с горцами завязалось жаркое дело; неприятель несколько раз окружал нас, мы чуть было не попали в плен, потеряли много людей и, наконец, под вечер, изнуренные, грязные, пробыв целый день под градами пуль, возвращались на главную квартиру; по дороге ежеминутно свистели пули рассыпавшегося в кустах неприятеля. Все, насторожившись, переглядывались и осматривались, один Воронцов спокойно ехал на своей изнуренной и еле передвигавшей ноги лошади. Надо заметить, что ему тогда уже минуло за 70 лет, в тот день он, как и мы, ничего не ел, не слезал с лошади и все время находился на самом опасном месте».

В 1851–1852 годах Воронцов провел ряд военных операций за рекой Лабой, чтобы лишить непокорных горцев полей и сенокосов. Имам Шамиль отправился из Дагестана в Чечню. В начале 1852 года он собрал большие силы для осуществления своих планов. Начальник левого фланга А.И. Барятинский с 12 тысячами воинов сумел покорить большую часть Чечни, но, направившись к занятому горцами аулу Гурдалы, натолкнулся на главные силы Шамиля и вынужден был отступить. Шамиль, ободренный успехом, решил совершить набег на Сунжу и разорить мирные аулы. Однако Барятинский разгадал планы имама, и он ударил по его войску всеми имевшимися силами. Шамиль потерпел полное поражение. Русским оставалось овладеть переправой на реке Мичик. Эта река была последней преградой в наступлении на Чечню.

Барятинский направил небольшой отряд к переправе через реку, а главные силы без боя овладели перевалом через Качкалыковский хребет. По штурмовым лестницам и канатам взбирались егеря на неприступный берег Мичика, втаскивая на своих плечах горные орудия, а в это время другой отряд переправился выше по течению в незащищенном месте и внезапно напал на правый фланг горцев. Атакованные с двух сторон мюриды в панике разбежались, понеся огромные потери – до 500 убитых. Потери Барятинского составили 11 раненых.

Де-факто это было полным разгромом Шамиля. Лишь начавшаяся Крымская война отсрочила его конец на несколько лет. В самом начале войны имам предпринял попытку соединиться с турками. Однако это ему не удалось, т.к. турки, не сумевшие одержать на Кавказском фронте сколь либо значимых побед,  так и не смогли прорваться к Тифлису.

                                                                                        5.

            Высокой душе покойного князя были чужды всякие чувства, его недостойной, злобы и желания гнусной мести. Как истинный христианин, проникнутый учением Спасителя рода человеческого, он прощал своим врагам, за зло творил добро.

                                                                                                                                                                     М. П. Щербинин

Крымская война проходила уже без участия Воронцова. В 1854 году после десяти лет наместничества измученный болезнями князь понял, что более не в состоянии приносить Отечеству пользу в таком состоянии, и попросил об отпуске для поправки здоровья. Увы, лечение не помогло Михаилу Семёновичу, и отпуск обратился вынужденной отставкой.

За развивающейся драмой Крымской войны старый генерал вынужден был наблюдать из Дрездена, где проходил лечение, остро переживая наши неудачи. В своё время, когда в 1841 году началось строительство Николаевской железной дороги от Петербурга до Москвы,  Воронцов и некоторые его единомышленники предлагали проложить эту линию до берегов Черного моря. Если бы эта дорога была построена, то к осажденному Севастополю в короткий срок можно было бы перебросить подкрепление, и враг был бы разбит. Эта упущенная возможность наряду с другими тяжёлыми мыслями не давала Михаилу Семёновичу покоя. Первой же среди тех мыслей была тревога о сыне Семёне, что сражался в осаждённом Севастополе… Семен Михайлович был серьезно ранен во время осмотра порученной ему дистанции, но, по счастью, остался жив.

Примечательно, что в ту пору военное министерство в Англии возглавлял племянник Воронцова, сын его родной сестры, Сидней Герберт…

Покинув Кавказ, Михаил Семёнович весьма желал, чтобы новым наместником стал его ближайший сподвижник и последователь князь Барятинский. Но желание это исполнилось лишь с восшествием на престол Александра Второго. «Я буду очень счастлив, попасть туда, чтобы возобновить ваши учреждения и мудрые меры, вами заведенные; твердою целью моей службы будет поддерживать дух вашего управления, стремясь уничтожить все следы того, который нас разлучил. Жду также с нетерпением увидеть вас, надеюсь, вы не оставите меня вашими советами и наставлениями, на случай если я все же получу известное вам назначение», - писал Барятинский Воронцову по случаю своего назначения. «Радуюсь от глубины души во имя той дружбы, которую я к вам питаю, за благо страны, передаваемой в ваше управление. Живо представляем себе радость, которая повсюду распространится, в особенности в Грузии и в Тифлисе. Да поддержит Господь ваше здоровье для прекрасного поста, который вы займете и для которого вы так прекрасно подготовлены!» - отвечал Михаил Семёнович.

Старый князь угадывал в Барятинском собственные черты и, видя в нём преемника, предрекал, что тот «довершит то, что ему, вероятно, исполнить не суждено». Новый наместник всецело оправдал эти надежды, став верным продолжателем начинаний Воронцова. Когда в 1859 году Барятинский покорил Гуниб и пленил Шамиля, то скромно заметил: «Мне досталась жатва Воронцовского посева».

Этого триумфа Михаил Семёнович уже не увидел. Произведённый в давно заслуженное звание генерал-фельдмаршала, он скончался 6 ноября 1856 года в своём одесском дворце, до конца сохранив ясность мысли и силы, чтобы понемногу прогуливаться по своему парку и намечать издание наиболее ценных документов из своего архива. Последнее осуществит уже его сын, Семён Михайлович.

Во все дни до похорон Воронцова «с раннего утра и до поздней ночи траурная комната наполнялась густой толпой жителей Одессы всех сословий, всех вероисповеданий, всех возрастов, желавших поклониться гробу усопшего, выражавших скорбь свою в молитве, в слезах и трогательных словах». В своем надгробном слове архиепископ Иннокентий сказал, что дела и труды Михаила Семеновича так велики и разнообразны, что будто бы в лице его работал не один человек, а как бы собрание многих лиц, и что все его дела были преразумны и общеполезны и все достойны уважения и любви.

Михаил Семёнович был похоронен в Одесском кафедральном соборе. Здесь же впоследствии упокоилась и его жена Елизавета Ксаверьевна. Собор был уничтожен большевиками в 30-е года ХХ века, а прах четы Воронцовых был перенесён на городское кладбище. Их могилы сохранились до наших дней, равно, как и памятник, воздвигнутый генерал-губернатору благодарными одесситами. Деньги на памятник собрали по подписке. Памятник открыли через семь лет после кончины Светлейшего князя. На памятнике М. С. Воронцов изображен во весь рост в мантии, с фельдмаршальским жезлом в руке. На пьедестале памятника барельефы. На одном надпись — «светлейший князь Михаил Семенович Воронцов», на других изображения — «Краон 1814 года», «Варна 1828 года» и с сельскохозяйственными эмблемами слова «Новороссийский и Бессарабский генерал-губернатор». Ограда памятника состояла из 12 чугунных тумб, украшенных гербом князя, и натянутой между ними цепью.

В Тифлисе Михаилу Семёновичу также был установлен памятник, средства на который жертвовали представители самых разных сословий. Этот монумент был уничтожен в годы Гражданской войны…

Третье скульптурное изображение Воронцова сохранилось на микешинском памятнике «Тысячелетие России». Из четырёх разделов, включающих более ста фигур, первым на барельефном поясе помещен раздел «Государственные люди». Он начинается изображением Ярослава Мудрого, а завершается фигурами Николая I и М. С. Воронцова… Кроме него, никто из деятелей той поры не удостоился этой чести.

О Светлейшем князе Воронцове и при жизни и после смерти ходило и ходит немало домыслов. При жизни многие подозревали его в излишнем либерализме. Михаил Семёнович был ярым врагом крепостного права и открыто высказывался на этот счёт. Что ж, либерализм в некоторой степени был свойственен благородной душе Михаила Семёновича. Он заботился о своих солдатах, заботился о своих крестьянах… Это, однако же, ничуть не помешало ему, узнав о восстании декабристов и проявленной отваге Императора, выразить в письме другу надежду, что «это не кончится без виселицы, и что Государь, который столько собою рисковал и столько уже прощал, хотя ради нас, будет теперь и себя беречь, и м… наказывать». И в то же самое время, за этих последних, когда они, уже получившие воздаяние, прибегали к его заступничеству, граф неустанно ходатайствовал перед Бенкендорфом и Государем. Просил даже за князя Волконского, не припомнив тому всех тех бессовестных каверз и наветов, которыми тот преследовал его со времён службы под началом Винценгероде…

С лёгкой руки «пушкинистов» Воронцова по сей день записывают в гонители Пушкина, хотя факты упрямо говорят о с точностью обратном. И об обратном же говорят письма ближайших друзей Пушкина (включая Вяземских), которые сперва хлопотали об определении поэта под начало столь чуткого к своим подчинённым вельможи, а затем горько сетовали, что тот не смог ужиться даже с таким человеком, как Михаил Семёнович. Граф, однако же, со своей стороны сделал всё, чтобы уберечь Пушкина от неприятностей. Примечательно, что самый большой и проникновенный некролог на смерть поэта был опубликован именно в одесской печати с разрешения генерал-губернатора…

Михаил Семёнович Воронцов являл собой замечательный тип просвещённого монархиста, национально мыслящего, мудрого государственного деятеля выдающегося масштаба. И в то же время человека исключительного благородства и личной скромности. Человека, жившего в гармонии с собой и окружающими. Он редко повышал голос, это не требовалось ему, чтобы повелевать армиями и огромными территориями, он практически не имел врагов, умея со всеми сохранять если не дружеские, то хотя бы ровные отношения. «В сношениях с людьми князь выказывал замечательный такт и знание человеческого сердца; он с каждым умел говорить подходящим языком; особенно простота и приветливость его обвораживали всех, имеющих к нему дело. Всякий выходил от князя под обаянием его приема, довольный и полный надежд», - отмечает А.М. Дондуков-Корсаков. Начиная то или иное дело, Михаил Семёнович всегда сам подавал пример в этих начинаниях. Это был неутомимый и вдохновенный Деятель на благо России. А это благо и собственную честь он ценил более всего в земной жизни.

В наши дни иные вышедшие из хамов «вельможи» стяжают себе «славу» тем, что возят на личных самолётах собачек на выставки, призывая при этом народ «затянуть пояса»… Совсем по-иному мыслил истинный русский Вельможа М.С. Воронцов: «Люди с властью и с богатством должны так жить, чтобы другие прощали им эту власть и богатство». Вся жизнь Михаила Семёновича, отданная служению Отечеству, необъятное наследие, оставленное им по себе, в виде процветающих губерний, промышленности, учебных заведений, памятников, садов и музеев, никогда не позволили бы никому упрекнуть его, к примеру, роскошным дворцом. Оттого и оплакивала Новороссия своего Генерал-губернатора, оттого погрузилась в траур вся Одесса, когда узнала скорбную весть о его кончине. Оттого не по указке сверху, но желанием самого народа воздвигались памятники ему.

«Я никогда не помышлял искать ни чинов, ни власти, для этого следовало бы вращаться при дворе, который я всегда избегал, и среди придворных, которых я не любил», - говорил о себе Воронцов. Так оно и было. На протяжении всей свой долгой жизни он лишь исполнял Долг, вкладывая в это весь Богом данный талант, все силы, всё ревность о деле, начисто лишённую искательства для себя. «Дело для Воронцова было не только нравственною постоянною потребностью, но и священным долгом», - свидетельствует Э.С. Андреевский. 

«Историку Кавказа, о чем бы он ни говорил в сфере экономического и духовного развития, пришлось бы неминуемо, прежде всего, помянуть имя того великого государственного мужа, деятельность которого была здесь более чем плодотворна, имя Михаила Семеновича Воронцова… Вряд ли на Кавказе и в Крыму есть город, где не было бы Воронцовского сада, бульвара, аллеи, Воронцовской улицы или площади, это имя вы встретите на юге почти везде. И это понятно. В течение всего 10 лет управления Кавказом (1845–1854 гг.) Воронцовым было сделано для него так много, что не только признательно чтишь память этого незабвенного деятеля, но и изумляешься ему, когда вспомнишь, что Кавказ в его время далеко еще не был мирным», - такая оценка деятельности князя Воронцова прозвучала полвека спустя на собрании Ставропольского губернского статистического комитета… Эту оценку можно распространить на всю деятельность Светлейшего князя Воронцова, многогранность и необъятность которой доселе поражает воображение, не имеет себе равных и обязана служить вечным примером для всякого ищущего блага своего Отечества русского человека.

 

                                                                             * * *

ПРАВОСЛАВНЫЙ АТЕИСТ

  Вадим Виноградов

Понятие вполне определённое не только потому, что почтеннейший Сергей Петрович Капица сам объявил себя православным атеистом, но и потому, что и другие почтеннейшие люди тоже сами почитают себя православными атеистами.

Ну, а самым то главным образом, почему столь несочетаемое сочетание зас-луживает пристального внимания, так это только потому, что все без исключения страстные поучения интеллигентов нашего ХХI-ого века, осуществляемые ими ныне через ТВ, через радио, через печатные издания, все-все, проникнуты именно этим самым духом православного атеизма? Даже и тогда, когда само публичное лицо и не исповедует себя, как откровеннейший Сергей Петрович, православным атеистом, а настойчиво именует себя верующим. Вот, только во что он верует? Даже Владимир Михалыч Гундяев, ничтоже сумняся, подтвердил, что “Вера России - вера в саму Россию”, то есть, в идола. И, как правило, такие верующие желают выглядеть, прямо таки, спасителями России. Но только… “спасение России”, сопровождаемое такой верой, приводит к  погублению  душ. Потому что, как бы ни притягивали сии “спасители” свои обильные знания по религии в свои “спасительные” эссе, их вера в самих себя и выдаёт их православными атеистами, просто, на дух не принимающими наказ Христа Спасителя: Без Меня не можете делать ничего. То есть, вера в Бога у кое-кого из «наставников народа», может быть, и есть, а вот Веры Богу… никакой. И чем дальше спаситель России “спасает Россию”, раскрывая её худую жизнь, тем больше он превозносится, расчищая, тем самым, сам себе дорогу в ад.

Но мы увлеклись и заиграли само понятие - православный атеист! А ведь, в этом неимоверном словосочетании таится ой - ёй - ёй сколько всего! Вот, и попробуем по совету профессора Серебрякова повесить уши на гвоздь внимания. - А что, 99% из тех 75% всего населения России, которое Московский Патриархат причисляет к православным … разве не православные атеисты? Во всяком случае вся питательная среда РФ: ТВ, радио, печать - вся на 100% заполнена совершеннейшим безбожием, именно, духом православного атеизма. В свои растлевающие передачи и тексты все СМИшки припускают видимость “духовности”. Там тебе и про Пасху расскажут, вспомнят и про Рождество, не забудут упомянуть и небольшой церковный праздничек… но все эти вкрапления «православия» совсем не слышны в какофонии голосов преисподней, и потому только укрепляют электорат в том, что, да, можно поиграть и в православие, и даже поболеть за него, как за «Спартак», например, или же за «Челси». Так, возможно ли при этом прессинге безбожия сохранить население православным хотя бы на 5 то процентников!?

Православный атеист! Не тот ли это… равнодушный, который, всего лишь, играется в православие?

Русский православный атеист - - воистину, единство противоположностей! Так воинствующие безбожники превратились в православных атеистов. Было бы до колик смешно, если бы не было так грустно. Как они, эти православные атеисты, дурят доверчивых наших людей! Как красиво не скажут - всё, представляется, что всё так и есть на самом деле.

Вот, например: Религия могла бы внести более весомый вклад в оздоровление общества, высказываясь по острейшим моральным проблемам. Но мы почему-то не слышим голоса церкви. Бедный атеист, хотя и «православный», уже сориентироваться не в состоянии. Молчит организация, Московская Патриархия, а Церковь то не замолкает ни на мгновение. Церковь непрестанно говорит своим Священным Писанием, своим Священным преданием, жизнью своего Малого стада. Почему не слышат этого голоса Церкви «православные «атеисты? Ну, об этом и спрашивать то глупо: кто те, кто, видя - не видятъ, слыша - не слышатъ и не разумеютъ? Да, вот они, наши православные атеистики, не могущие отличить правой руки от левой, не способные отличить организацию, именуемую Московской Патриархией, от Церкви!

Так называемая интеллигенция. Почему св. праведный Iоаннъ Кронштадский ещё в 1905 году назвал интеллигенцию “так называемой”? Ведь русская интеллигенция, как и всё истинно русское, всегда имела базой своей образованности, мышления, всей внутренней культуры - Христову веру? Советчики позволили услышать ответ на вопрос о «так называемой» приставке. От самих советских интеллигентов пришло признание о себе самих - мы православные неверующие, православные атеисты. То есть, что они не отрицает, что всё внешнее, что сопровождает христианство: иконы, колокольные звоны, архитектуру, песнопения и так далее, они любят всем своим сердцем, всё это они защищают, на эти темы их диссертации, но они честно признаются, что до дела Христова, до спасения им, интеллигентам, никакого дела нет. Вот эта интеллигенция, с высшим образованием (университеты, институты), но без русского среднего (без веры Христовой) и названа была св. праведным Iоанном Кронштадским «так называемой». То есть, интеллигенцией отпавшей от Христа, и, следовательно, неизбежно оказавшейся в услужении сатане со всеми вытекающими от сюда последствиями по разрушению России. Призналась эта интеллигенция о своем истинном состоянии только при советчиках? А формировалась то она, когда? Декабристы разбудили Герцена, Герцен разбудил … и пошло. Так и подошла русская интеллигенция к Февралю (понятно, что 1917 года), разбуженная безбожием, уже интеллигенцией не русской, а всего лишь, «так называемой», морочащей ныне русских людей, прежде всего через телевидение.

И вот, какое точнейшее определение телевидению дал Сергей Петрович Капица:   - «Телевидение занимается разложением сознания людей. На мой взгляд, это преступная организация, подчинённая антиобщественным интересам. С экрана идёт лишь один призыв: «Обогащайтесь любыми способами - воровством, насилием, обманом!» Никакой великой традиции, никакого искусства здесь нет. Ничего, кроме мордобоя и стрельбы, вы там не найдёте».

Лучше не скажешь! А вот, другая боль Сергея Петровича, крепко сжимающая  сердце русского патриота: «Данные ВЦИОМ говорят о том, что мы, наконец, пришли к тому, к чему стремились все эти 15 лет, - воспитали страну идиотов. Если Россия и дальше будет двигаться этим же курсом, то ещё лет через десять не останется и тех, кто сегодня, хотя бы изредка берёт в руки книгу. И мы получим страну, которой будет легче править, у которой будет легче высасывать природные богатства. Но будущего у этой страны нет!»

И дальше:  «Сегодня же чуть ли не половина трудоспособной молодёжи работает в охранных организациях! Получается, что все эти молодые парни - тупые, ограниченные люди, способные лишь бить морду?»

 А теперь, Сергей Петрович, как и всякий “русский патриот”, проведя, как говорят в народе “бесподобно” анализ состояния жизни российской, переходит к рецепту её исправления, и тут уже мы все плачем навзрыд, прося Господа: - Господи, вразуми, Сергея со единомышленниками, любящих Россию, знающих всё-всё, кроме Христа! Открой им Христа и истинный путь спасения России! Ибо, сказано: Ознакомься съ духомъ времени!, но ведь нигде не сказано: Измени духъ временм!

Итак, какие же слова Сергея Петровича вызывают плачъ всего Малого русского Христова стада, то есть, тех, кто записанъ въ книге жизни? А вот, эти: «Вопрос развития культуры - это вопрос будущего страны. Государство не сможет существовать, если не будет опираться на культуру. И не сможет лишь деньгами или военной силой укрепить свои позиции в мире. Чем мы можем сегодня привлечь бывшие наши республики? Только культурой!»

 Культура! Дальше культуры мышление православного атеиста, даже с безупречной совестью, останавливается в своем развитии. И искажение правды начинает заполнять его жажду спасения России. Вот, куда ведёт бедолаг православный атеизм: «Чтобы дети вновь начали читать, в стране должна сложиться соответствующая культурная обстановка. А что сейчас определяет культуру? Когда-то тон задавала Церковь. Люди в выходной день шли в храм и вместо телевизора смотрели на фрески, иконы, витражи - на иллюстрацию жизни в образах. Великие мастера работали по заказу Церкви, большая традиция освещала всё это».

Тянется русская душа к Церкви, чует, где правда! Но… но Церкви она уже не понимает. Для неё Церковь - это: фрески, иконы, витражи, золотые купола, портесное пение, звон колоколов… вот, и всё их “православие”!  Именно, с этим то “православием” и потеряли мы Россию!

И здесь уместно будет напомнить откровение, которое получили в заточении по внушению Духа  Святаго, как узники Iисуса Христа, Новомученики и Исповедники российские: И разрушительные войны, и революции, попущены России, именно, за грехи Церкви, возлюбившей внешнее, паче внутреннего и обряд больше духа.

Сергей Петрович в своем анализе наших бед, как учёный, очень точно обратил внимание на одну из катастрофических тенденций нашей гибели: «Люди перестали читать! Согласно опросам ВЦИОМ, 35% россиян НЕ ЧИТАЮТ КНИГ ВООБЩЕ! А ведь Россия, если верить речам президента и премьер-министра, взяла путь на инновационное развитие. Но о каких инновациях, научных прорывах, развитии нанотехнологий и т. п. может идти речь, если больше трети населения страны за год ни разу не взяли в руки книгу? Никакую, даже завалящий детектив! Почему Россия, некогда самая читающая страна в мире, перестала читать и чем это грозит обществу?

У нас происходит полный разрыв слов и дел. Все говорят об инновациях, но при этом не делается ничего, чтобы эти лозунги начали осуществляться. И объяснения «Я так много работаю. Когда же мне ещё и читать?» - не могут служить извинением. Поверьте, наше поколение работало не меньше, но время для чтения при этом всегда находилось. А производительность труда в обществе несколько десятков лет назад была выше, чем сейчас. Поколение, которое не прочтёт ни Чехова, ни Тургенева, ни Жюля Верна, вырастет жестоким и циничным.»

А теперь спросим и самого Сергея Петровича: - А читал ли Сергей Капица Сергия Нилуса, делающего для читающего человека любимыми книгами Евангелие и святых отцов? И поколение, которое не прочтёт Нилуса, -  каким оно вырастит?

А вот, таким оно и вырастит, что, читая Чехова, оно даже и не заметит у него: Мне кажется, человек должен быть верующим или должен искать веры, иначе жизнь его пуста, пуста. Оно, поколение это, просто не поймёт, о чем, вообще, писал Чехов, какое открытие русской жизни он сделал. А у Тургенева, его рассказ “Живые мощи”? Да, поколение это и раскрывать то его не станет: «О мощах я не читаю», - скажет не читавший Сергия Нилуса. Так ведь, даже по этой статейки Сергея Петровича видно, что не брал он в свои руки Сергия Нилуса, ибо, ежели бы брал, то его чистая совесть не стала бы так сокрушаться: «И мы получим страну, которой будет легче править, у которой будет легче высасывать природные богатства. Но будущего у этой страны нет! Именно эти слова я произносил пять лет назад на заседании правительства. Время идёт, а процессы, которые ведут к деградации нации, никто даже не пытается понять и приостановить.»

Не стала бы сокрушаться его совесть, потому что он бы знал, что: «получить страну, которой будет легче править, у которой будет легче высасывать природные богатства», - это, как раз, цель тех, к кому он обращался с плачем о культуре. А посему, если бы читающий Сергей Петрович, читал бы Нилуса, то узнал бы и о силе Божiей, и о немощи человеческой. А ещё проникся бы и этими словами: Безъ Меня не можете делать ничесоже, и не стал бы омрачать  Провиденiе словами безъ смысла: Только культура! И, просто… не ходилъ бы на эти советы нечестивыхъ.

И ещё знал бы Сергей Петрович, что наш верующий народ ходил в Церковь совсем не для того, чтобы только глазеть на фрески, на иконы, на витражи и слушать, как там поют, а ходил он туда, чтобы его любимый Христосъ оставался бы съ нимъ не только в Евангелiи, или на плащанице, или на небе, а чтобы входилъ Онъ въ его сердце, соединялся бы съ нимъ духомъ и делался бы началомъ всей его жизни и всехъ действiй. А также знал бы честнейший Сергей Петрович, что: Без насажденiя веры и страха Божiя в населенiи Россiи, она не устоитъ. Так что, дело, вовсе не в культуре. Культура, всего лишь, надстройка Православия. Базис русский - Вера Православная… и не какая-нибудь обрядовая (фрески, иконы, витражи), а…    Духъ и Истина!

И вся трагедия то нашей, так называемой, интеллигенции, а вместе с ней и всей России, вовсе не в том, что де культура в забросе, а только в том, одном единственном, что все мы думаемъ и говоримъ не о томъ, что Божiе, а только о томъ, что человеческое. А на это, думается, что и многие интеллигенты наши знают реакцию Самого Господа Христа Который гонит от Себя таких людей, просто говоря: Отойди отъ Меня сатана! И это подтверждает великий сербский святитель Николай: - Кто васъ такъ прельстилъ, что оттеснили вы Христа в конецъ стола, а первые места отдали сброду инородцев, наглецов, глупцов и сеятелямъ смерти? И знайте, если вы снова восстанете противъ Бога ради ложныхъ боговъ «культуры», восстанетъ и Богъ противъ васъ… «Придите, поклонимся Цареве нашему Богу!» - вот призыв Церкви. И все, кто отозвался, не постыдились. «Придите, поклонимся культуре, царице нашей и богине!» - это призыв современных безбожников. И все, кто отозвался, умерли посрамленными и разочарованными.

А всё творчество Ф.М. Достоевского, и главные страницы его творчества «Легенда о Великом Инквизиторе», имело единый корень его души: Человек, у которого действительно нет Бога в душе, тем и страшен, что "приходит с именем Бога на устах" ["Подросток", стр. 363 (изд. 82 г.).].

И другое открытие Достоевского можно без натуги применить к прояснению понятия «православный атеист»: Атеизм только проповедует нуль, а православный атеизм идет дальше: он искаженного Христа проповедует, им же оболганного и поруганного, Христа противоположного! Он антихриста проповедует! И ещё: “Вот уже более двух веков минуло, как великий завет Спасителя: Ищите прежде Царствия Божшя и правды его, и все остальное приложится вамъ - человечество исполняет наоборот, хотя оно и продолжает называться христианским. Нельзя и не следует скрывать от себя, что в основе этого лежит тайное, вслух невысказываемое сомнение в божественности самого завета: Богу веруют и повинуются ему слепо. Этого-то и не находим мы: интересы государства, даже успехи наук и искусств, наконец, простое увеличение производительности - все это выдвигается вперед без какой-либо мысли о противодействии им; и все, что есть в жизни поверх этого, - религия, нравственность, человеческая совесть, - все это клонится, раздвигается, давится этими интересами, которые признаны высшими для человечества”.

И вот он, выразительнейший момент нашего времени! Что внушает главам государства Владимир Михалыч? Думается много чего… Но совершенно определённо, что речь здесь о вероучении не идёт! Всё вероучение Дмитрия Анатольича и Владимира Владимирыча ограничивается держанием в руках свечичек… и только для съёмки! Потому-то они ничтоже сумняся, не ведая православного вероучения, и выступают пред мiровыми СМИ, как двоечники Закона Божiего. Не стесняясь и не краснея, они первым делом стараются шагать в ногу со временем, что для Православия - смерть.  Отсюда и заявления их на весь мiръ, например, о демократии, что ей в России только 20 лет, что не было её, демократии в России и при советах, и, естественно при Царе… А о том, что в России была единственная власть, данная её от Бога, власть Самодержавная, то Дмитрию Анатольичу, как православному атеисту, на это глубоко наплевать.

И потому, главная то трагедия русского народа ныне состоит в том, что нет в России силы, способной защищать Православную веру. Плакаты с надписью: «Русь Святая, храни веру православную!», да заняли многие рекламные растяжки, создавая видимость существования этой силы, хранящей, якобы, православную веру. Но это очередное проявления духа времени, когда   Кругом измена и трусость и обман!

СРАВНЕНИЕ

Но товарища Сталина можно вспомнить и по другому поводу. Вот, как его, Сталина, ныне только не поносят. Жестокость - подчинявшая страхом приспособленцев. Но не видим ли мы и сегодня точно такие же сонмища приспособленцев, как и при товарище Сталине? Кто же нынче играет роль Сталина, нагоняя страхъ на новых приспособленцев? Фигурой этой является сам духъ времени! Сегодня пойти не в ногу со временем - значит обречь себя на изгнание из общества, и не через какие-то там НКВД, а через неприятие всем Панурговым стадом, покорно следующим за своим бараном - духом времени, характерной чертой которого является  Кругом измена и трусость и обман!

Но духъ времени, как товарища Сталина, не обвинишь в жестокости. А, между тем, жестокость этого духа намного превосходит жестокость товарища Сталина, потому что идеологом духа нашего времени является… сам сатана. Антихрист ещё не пришел, он всё уже готово к принятию антихриста. И если  советчина палкой загоняла людей в адъ, то ныне, при разнообразных «свободах», люди в адъ следуют свободно. И приспосабливаются к духу времени свободно, и служат ему, диаволу, добровольно и свободно.

И теперь, слушай православный атеизм, насколько духъ времени «свободы слова» страшнее для спасения, чем гонение советчиков от Ленина до Хрущёва! Советское гонение итогом имело явление Новомучеников и Исповедников российских! А как могут появиться Новомученики и Исповедники, когда золотом горят купола, звонят новенькие колокола, и кругом на растяжках «Русь Святая, храни веру православную, в ней же тебе утверждение!». А в это самое время, следуя великой победе диавола - «свободе слову», православный атеизм, будучи слугой сатаны, тихонько, без проповеди атеизма, а самой сутью внутреннего атеизма безбожников, успешно отводит от Бога всё человечество. Откуда взяться Новомученикам? Чему противостоять? Хочешь Бога проповедовать? Так проповедуй! Смотри и учись, как это лихо делают адвентисты, иеговисты, баптисты… ведь, никто им не мешает проповедовать Бога!

То есть, при гонении атеистов вера только укрепляется, потому что есть противостояние безбожию. Возможна ревность по Богу! А как противостоять православному атеизму, не слезающему с колокольни и звонящему в колокол безверия? Вот, откуда предсказания Господне: Но Сынъ человэческiй, пришедши, найдетъ ли веру на земле. (Лк. 18, 8) Какая вера при господстве православного атеизма? Свобода слова, порождающая православный атеизм, сделали невозможным само появление Максима Исповедника, появление Исповедников не только российских, но и никаких вообще.

Итак, что же это такое - православный атеизм? Нет ли в Богодуховном слове ему наименования? Ибо не может быть, чтобы этому чрезвычайному, через которое совершается ныне всеобщее отступление от Бога, не было и чрезвычайного наименования. Конечно, есть! Это теплохладность!

Писано бо есть: Ты ни холоденъ, ни горячъ; о, если бы ты былъ холоденъ, или горячъ! Но, какъ ты теплъ, а не горячъ и не холоденъ, то извергну тебя изъ устъ Моихъ. Ибо ты говоришь: «я богатъ, разбогателъ и ни въ чемъ не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастенъ, и жалокъ, и нищъ, и слепъ, и нагъ. (Откр. 3;16,17)

Только посмотрите на невероятный парадокс: холодный, то есть, атеист, предпочтительнее теплого, то есть, православного атеиста! Помогает разобраться в этом непростом вразумлении Господнем Ф.М. Достоевский: Полный атеизм почётнее светского равнодушия. Совершенный атеист стоит на предпоследней верхней ступени до совершенной веры (там перешагнёт ли её, нет ли), а равнодушный никакой веры не имеет, кроме дурного страха.

Православный атеист и есть светское равнодушие, названное в Священном Писании теплым, независимо во что одет человек, может быть, даже он в священнической или даже монашеской одежде. Есть и ещё одно наименование православного атеиста в Богодуховном слове:Думаешь не о томъ, что Божiе, но что человеческое (Мф. 16, 23).

Сегодня как раз этот признак стал доминирующим, он на каждом шагу, и от него нет спасения. И ещё раз к Феодору Михайловичу за разъяснением почему это страшно: Человек, у которого действительно нет Бога в душе, тем и страшен, что "приходит с именем Бога на устах". Так что, православный атеизм - это состояние души, ведущее эту душу в адъ свободно, добровольно, и даже самодовольно… И страшно то, что он, этот самый православный атеизм, совершенно, как семя тли, которое в каждом человеке, может укрепиться и прорасти.

Но Сынъ человеческiй, пришедши, найдетъ ли веру на земле. (Лк. 18, 8)      И унесена будет вера от людей не тривиальным атеизмом, а атеизмом православным, который и приведёт к тому, что веры на земле, да, не будет. А вот, видимость веры… она будет пребывать во всей полноте со звоном колоколов, с золотым блистанием куполов, с крестными ходами ряженых. Прообраз этой видимости ныне налицо.  Но только Бога-то не обманешь… Сынъ человеческiй, пришедши, найдетъ ли веру на земле. (Лк. 18, 8)

Ну, а теперь для веселия, назовите самого яркого нашего православного атеиста? Правильно, конечно же, это Геннадий Андреевич Зюганов. У Православного атеизма тысячи оттенков. Вот, один из них. Судья Третьякова, приговорив К.Ю. Душенова к 4-м годам колонии - поселения за то, что он доказал, что в России существуют силы, и очень влиятельные, смертельной ненавистью ненавидящие православную церковь, ее истинное вероучение и христиан, не забыла о хистианском обряде.

СДЕЛАЛ "ДЕЛО" - ГУЛЯЙ СМЕЛО!

Явившись, как было назначено в понедельник 8 февраля, чтобы получить на руки копию приговора по "Делу Душенова", мы сперва подумали, что ошиблись залом. Накрытый стол, ломящийся от выпивки и закусок, в центре судебного зала в разгар рабочего дня резко контрастировал с въевшимся в подсознание за два года заседаний привычным и безрадостным судебным антуражем. - У Ксении Михайловны именины, - пояснила узнавшая нас секретарша - ее небесная покровительница блаженная Ксения Петербуржская, мы каждый год отмечаем ее день ангела. Сама Ксения Михайловна в брюках и без судебной мантии шустро носилась по кабинетам, приглашая запоздавших коллег к столу. Увидев сидящего у зала Константина Душенова, судья Третьякова резко притормозила, затем молча вынесла из кабинета копию приговора на 53 страницах и также молча вернулась к набиравшему обороты застолью...

Защищать Православную Веру - этого не позволяет сам дух времени. А вот, обряд по обычаям Православия - совершать, просто, необходимо. Мы же не полные атеисты - мы атеисты православные! Иначе, как мы будем шагать в ногу со временем?! Таким образом, теперь и шагать то в ногу со временем выгоднее, демонстрируя видимость принадлежности к православию.

                                                                                                                         

                                                                             * * *

 

Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ. НЕ УСЛЫШАННЫЙ ПРОРОК

Елена Семёнова

(Отрывки из недописанной книги)

Фёдор Михайлович Достоевский ещё при жизни имел репутацию сердцеведа. Нет, пожалуй, другого писателя, чьё творчество было бы так надрывно, так исповедально. Фактически, всё оно есть исповедь автора, история его жизни, его страдающей души. Может, оттого иногда столь тяжело бывает читать иные произведения его, что они не вымышлены, что боль лишена в них покровов, ибо исторгнута из недр души писателя, и чувства и переживания в них очень личные. Нет, не чернилами написаны строки этих великих книг, но слезами и кровью сердца их автора! Достоевский сказал однажды: «Никогда не выдумывайте ни фабулы, ни интриг. Берите то, что даёт сама жизнь. Жизнь куда богаче всех наших выдумок! Никакое воображение не придумает вам того, что даёт иногда самая обыкновенная, заурядная жизнь. Уважайте жизнь!» Этому завету сам Фёдор Михайлович следовал свято. Все происшествия и коллизии списаны им из реальной жизни, собственной его жизни, жизни близких ему людей, и, благодаря таланту художника, сплетены в единый клубок.

При этом многое из написанного Достоевским кажется порой нереальным, фантастичным. Но на деле не фантастика это, а лишь прозрение вглубь вещей, не поверхностную реальность, серую повседневность показывал автор, но реальность глубинную, невидимую простым глазом. «Я реалист в высшем смысле, т.е. изображаю все глубины души человеческой…» - говорил о себе сам Фёдор Михайлович. И не преувеличивал. Его реализм – это реализм пророка, а пророчества не могут выглядеть будничными. Характеризуя эту особенность творчества писателя, можно сказать, что, если современники его повествовали о настоящем, то Достоевский – о вечном. Темы, которые поднимал он никогда не бывали сиюминутны и конъюнктурны. Потому наследие Фёдора Михайловича не устареет никогда, оно всегда будет звучать до боли современно и остро.

        СЕМИПРОКЛЯТИНСК

…Она ушла из жизни в неимоверных страданиях, однако перед самой смертью примирившись со всеми, простив всех и успокоившись в первый раз за долгие годы болезни, и теперь холодная, чужая, лежала на столе с лицом ясным, не искажённым, наконец, мукой. Он сидел рядом, бледный и измученный, точно и сам уже не жилец, освещённый тусклым светом близящегося апрельского серого, промозглого утра, и догорающая свеча едва-едва поблёскивала в углу, угасая, подобно самой жизни. В эту первую ночь без неё он вдруг пришёл к странному выводу:

- Всё-таки она любила меня беспредельно… И никогда, никогда не могли бы мы перестать любить друг друга; даже, чем несчастнее были, тем более любили… Я, наверно, виноват перед нею… Она заслуживала лучшей доли, а я ничего не мог ей дать, не мог облегчить страданий её. Обманул надежды… Но кто знает, с кем бы была она счастлива? Маша, Маша… Встретимся ли мы с тобою? ТАМ? Прости меня, Маша, за всё! Прости!

Слёзы катились по желтоватым, запавшим щекам. А лицо покойницы было просветлённым, точно первый раз узнала она счастье… И в эту ночь не шли на память бесчисленный ссоры, припадки безумия, в которых она, харкая кровью и колотясь головой о стену, проклинала его, желала ему смерти и винила в своей искалеченной судьбе, в нищенском существовании их, в своих разрушенных мечтах… Всё это ушло, забылось, а перед глазами стояла та прежняя Маша, какой увидел он её в первый раз…

                                                                                                        ***

Ещё только направляясь к месту будущей службы, Фёдор Михайлович чувствовал, что в жизни его грядут какие-то очень большие события. «…Кажется мне, что со мной в скором, очень скором времени должно случиться что-нибудь очень решительное, что я приближаюсь к кризису всей моей жизни, что я как будто созрел для чего-то, и что будет что-нибудь, может быть, тихое и ясное, может быть, грозное, но, во всяком случае, неизбежное…» - писал он в одном из писем.

После долгих лет пребывания в остроге служба рядовым казалась большим облегчением, благо местное «высшее общество» было весьма радо знакомству с петербургским писателем, пусть даже и подзабытым теперь – здесь и такой в диковинку. Приглашали в разные дома, где просили почесть что-нибудь, задавали многочисленные вопросы на самые разные темы, начальство зазывало на чай, разрешили даже и квартиру снимать в городе, недалеко от казармы… Однажды пригласил к ужину местный таможенный чиновник, Александр Иванович Исаев, человек добрый, но сильно пьющий.

- Приходите, пожалуйста! Мы с женою будем счастливы! Мы ведь ваших «Бедных людей» читали, восхищались даже! В особенности супруга. Она у меня женщина начитанная, интеллигентная. Отец её, француз, был директором Астраханской гимназии. Так что сами понимаете, какого полёта женщина. Ей, конечно, скучно приходится здесь… Так вы уж придите! Я уверен, она вам очень рада будет. Ну, и я, конечно, премного признателен… Придёте?

- С большим удовольствием, - кивнул Фёдор Михайлович.

Войдя в небогатую квартиру Исаевых, Достоевский увидел перед собой изумительно красивую женщину лет двадцати восьми. Тонкая, изящная, со светлыми волосами и огромными, печальными глазами, она протянула ему свою белую, маленькую руку. Несколько мгновений Фёдор Михайлович стоял, как вкопанный, не в силах оторвать глаз от этого поразившего его лица. «Какое удивительное лицо! Прекрасное! Но, однако же, сколько страдания в нём! В глазах! Кажется, очень страдала она… Несомненно, душа у неё высокая, вот, только добрая ли? Если б только сумела она остаться доброй…»

- Позвольте представить вам мою супругу, - переминаясь с ноги на ногу, заговорил Александр Иванович. – Мария Дмитриевна!

Достоевский вздрогнул и, спохватившись, поцеловал протянутую руку хозяйки:

- Весьма рад знакомству, - пробормотал, стараясь скрыть волнение. Второй раз в жизни так забилось сердце его при виде женщины, как тогда, в Петербурге, когда предстала перед ним великолепная красавица Авдотья Яковлевна Панаева, и он на миг потерял дар речи, ослеплённый ею…

Исаева болезненно улыбнулась и пригласила гостя к столу.

За ужином Александр Иванович быстро опьянел.

- Эх, Фёдор Михайлович… Все мы Макары Девушкины, все мы, бедные, несчастные, униженные и растоптанные! Горемычные! – вздыхал он, растягивая слова и размазывая по лицу слёзы.

Мария Дмитриевна побледнела и бросила на мужа гневный взгляд, которого он, впрочем, не заметил. Наблюдая за ней, Достоевский понял, отчего так жестоко страдает эта умная, образованная и очень гордая женщина. Как нестерпимо было ей её положение: вечно пьяный муж, от стыда за которого она не находила себе места, беспросветная нищета, кромешное одиночество, сплетни, окружавшие её и её сына, и, наконец, непроглядная, страшная, беспросветная мгла в будущем. Сердце Фёдора Михайловича наполнилось жалостью к Исаевой, ему стало больно смотреть на её проникнутое скрытой мукой лицо, которое он почти не мог вынести.

Наконец, Александр Иванович уснул, сидя прямо за столом. Мария Дмитриевна поглядела на мужа, закусила губу и с трудом сдержала слёзы.

- Не огорчайтесь так! – тихо сказал Достоевский. – Поверьте, всё ещё изменится… Тьма не может быть вечной.

- А какой выход из неё? – всхлипнула Исаева. – Видите, как мы живём? Так же нельзя жить!

- Трудно вам приходится?

- Местные сплетники выдумали, что дед мой – мамелюк. Дразнят моего сына, Пашу, арапчонком… А Александра Ивановича того гляди уволят от должности… за пьянство… Мы же с голоду погибнем тогда! А он точно не понимает…

Фёдор Михайлович погладил Марию Дмитриевну по руке:

- Успокойтесь, пожалуйста. Надо верить! Бог милостив и вас не оставит.

Исаева подняла голову и посмотрела на Достоевского как-то странно. Помолчав, она вдруг попросила:

- Вы многое пережили, Фёдор Михайлович и, кажется, хорошо знаете людей… Расскажите мне о каторге… Как там? Очень тяжело вам было? Страшно?

- Поначалу очень тяжело. Мы в Петербурге боролись за народ, не зная его… А на каторге столкнулись с ним лицом к лицу. И лицо это поглядело на нас вначале с издёвкой: что, мол, были баре, а теперь похуже нашего брата сделались? А потом свыклись, притёрлись друг к другу… И теперь, знаете ли, думаю, что мёртвые годы эти не напрасно прошли для меня и даже какую-то пользу принесли…

- Пользу? Общение с разбойниками – пользу? – поразилась Мария Дмитриевна.

Фёдор Михайлович внимательно взглянул на Исаеву, но тотчас отвёл глаза и отозвался негромко:

- Вначале я тоже видел перед собой лишь разбойников… Но, проведя с ними бок о бок четыре года, отличил в них, наконец, людей. О, Мария Дмитриевна, вы, быть может, не поверите мне, но представьте: среди них есть характеры глубокие, сильные, прекрасные, и как весело было под грубой корой отыскать золото! Я сжился с ними и потому знаю их порядочно… Только на каторге я и смог узнать хорошо русский народ, так хорошо, как не многие знают… Нет, эти года не прошли для меня бесплодно! Видимо, так нужно было! Сказано ведь – «не оживёт, аще не умрёт». Быть может, мне было суждено пройти испытание «мёртвым домом» с тем, чтобы теперь воскреснуть…

- Странный вы человек… - задумчиво произнесла Мария Дмитриевна. – Я таких прежде не встречала.

- И я не знавал вам подобных…

- А что же во мне особенного?

- Страдание… - выпалил Достоевский. – В вас страдания много!

Исаева опустила голову.

- Поздно уже, - проронила она. – Вам, должно быть, пора… А мне ещё всё здесь прибрать нужно.

- Я мог бы помочь вам…

- Не стоит, - Мария Дмитриевна поднялась и с усилием улыбнулась. – Спасибо вам, Фёдор Михайлович.

- За что, помилуйте?

- За понимание… Вы уж не забывайте нас теперь. Заходите почаще!

- Непременно! – пообещал Достоевский, крепко пожимая руку Марии Дмитриевны и с удивлением чувствуя, что одно лишь прикосновение к ней обжигает его.

Отойдя несколько шагов от дома Исаевых, Фёдор Михайлович оглянулся и увидел её худощавую фигуру в ярко освящённом окне. Она смотрела ему вслед, и от этого сердце неровно застучало в груди, то падая куда-то глубоко, а то вдруг подкатывая к горлу.

Достоевский поспешил домой. Улицы города становились в этот час пустынны, на них царила непроглядная темень, так как фонарей нигде не было. Идти приходилось едва ли ни ощупью, вспоминая, где следует повернуть, и ежесекундно рискуя споткнуться о какую-нибудь из многочисленных колдобин, коими славились местные дороги. Однако, в эту ночь Фёдор Михайлович позабыл обо всех неудобствах и даже не заметил, как оказался возле окружённого кустами малины и смородины небольшого бревенчатого дома, где он квартировал. Вероятно, Достоевский прошёл бы мимо своего жилища, но хозяйский пёс громко залаял, заслышав его шаги. Фёдор Михайлович ласково потрепал пса по холке и, стараясь не шуметь, прошёл в свою комнату.

Привычно запалив сальную свечу, Достоевский подошёл к тусклому, маленькому зеркалу, висевшему на стене, и взглянул на своё отражение.

- Вот, уже и тридцать три стукнуло, - тихо вымолвил он. – Христов возраст… И каков же итог? Много утекло воды за четыре года… Тургенев, Гончаров, Островский – все уж сколько шагов вперёд сделали. Уже и новые имена появляются… А я, точно призрак прошлого. Ах, если бы достало сил вернуться! Нагнать упущенное! Неужели нет выхода из этой бездны? Не может быть так! Четыре года назад казалось, что и из острога нет выхода. И солдатчина не вечна! Ничего… Страдания душе потребны. Они уравновешивают всё на нашей грешной земле, на которой люди не умеют возлюбить ближнего, как им завещано… А страдание приближает к Христу, к Его жертве… И народ подсознательно знает это. Быть может, оттого самая великая и вечная потребность всякой русской души есть страдание…

Фёдор Михайлович отошёл от зеркала и опустился к столу. Ничто не нарушало ночной тишины. Слышно было лишь, как бегают по стенам и полу, шуршат тараканы. Через некоторое время чистый лист бумаги был уже испещрён мелким почерком. Достоевский бегло проглядел написанное и приложил лист к стопке таких же, на первом из которых было аккуратно выведено название: «Записки из Мёртвого Дома»…

Уже светало, когда он задремал ненадолго: рано утром нужно было спешить в казарму…

В казарме, едва окончилась проверка, Фёдор Михайлович подошёл к молодому барабанщику, коего опекал и защищал от нападок сослуживцев, которые всячески насмехались над нескладным и не умеющим постоять за себя юношей.

- Как поживаете, Кац? – спросил Достоевский.

Молодой человек отвернул голову, и Фёдор Михайлович заметил, что глаза его красны, а губы дрожат.

- Они опять дурно обращались с вами?

- Ах, это невозможно выносить дольше! Ей-богу, Достоевский, я или сбегу отсюда, или удавлюсь! – отозвался Кац.

- И думать не смейте! Вы ещё так молоды: у вас же вся жизнь впереди!

- Но отчего они смеются надо мной? За что мучают?

- Они тоже многое перестрадали, Кац… Некоторые сильно страдающие люди находят себе облегчение в чужом страдании. Немецкий философ Штирнер выдвинул идею человекобожия… Большинство о ней, конечно, и не слышали, но подсознательно стремятся главенствовать хоть над кем-то, хоть в узком кругу быть Царём, Хозяином, Наполеоном, ежели угодно. Был у нас на каторге майор Кривцов. Так он нам прямо и заявлял: «Я ваш Царь и Бог!» Наш ротный мнит себя Царём и Богом, властвуя над солдатами… А солдаты, в свою очередь, стремятся создать у себя иллюзию власти хоть над единой живой душой.

- И я должен мириться с этим? Сносить? – в глазах барабанщика заблестели слёзы.

- Нужно просто сцепить зубы и пережить. Не обращайте на них внимания, и тогда им станет неинтересно потешаться над вами, и они оставят вас в покое.

- Вы полагаете?

- Полагаю! Не показывайте им вашей боли, но, если нет сил держать её в себе, приходите и делитесь ею со мной.

- Спасибо, - вздохнул Кац.

Достоевский вглядывался в бледное лицо юноши и вспоминал себя, начинающего литератора, застенчивого, неуклюжего, почти нелепого среди пышных гостиных, маститых писателей, светских красавиц… Вспомнилось, как упал он в обморок перед одной из них, сражённый эпилептическим припадком, и как затем потешались над ним Некрасов, Панаев, Тургенев… Выдумали даже непотребную эпиграмму и пустили её по всему городу. И как, страдая от их бесконечных издёвок, не умея ответить тем же, недоумевал, как этот бедный мальчик Кац, за что, почему именно его? И неужели сами не страдали они, что так легко заставляют страдать другого человека? Не может быть такого! Вспомнилось ещё, как после очередных нападок зубоскалов, Белинский утешал: «И стоит из-за этого переживать!» - и строго выговаривал Тургеневу, сияя своими холодными, синими глазами. Точно так недавно сам Достоевский увещевал одного из солдат, обижавшего Каца… Как, в сущности, всё схоже везде! На удивление.

Едва переступив порог своей квартиры, господин стряпчий уголовных дел, Александр Егорович Врангель заслышал знакомый голос, доносившийся из комнаты:

- Чертог сиял. Гремели хоры…

          Певцы при звуке флейт и лир.
          Царица голосом и взором
          Свой пышный оживляла пир;
          Сердца неслись к ее престолу,
          Но вдруг над чашей золотой
          Она задумалась и долу
          Поникла дивною главой...

Врангель вошёл в комнату и, улыбаясь, поглядел на расхаживающего взад-вперёд в распахнутой шинели Достоевского.

- Я вижу вы сегодня в хорошем расположении духа! – весело произнёс Александр Егорович, точно знавший, что «Египетские ночи» его друг читает только в добром настроении. – Обожаю слушать, как вы читаете!

Фёдор Михайлович резко обернулся и кинулся навстречу Врангелю:

- Ну, наконец-то, а я уж заждался вас!

- Что-то случилось?

- Случилось! Я сейчас всё вам расскажу, только, умоляю, велите вашему Адаму побыстрее подавать уху (ведь у вас уха сегодня, не так ли?). Я ужасно проголодался.

Александр Егорович позвал слугу и, сделав распоряжения относительно обеда, опустился на диван рядом с Достоевским, уже раскурившим длинный чубук.

- Я вчера встретил удивительную женщину, Александр Егорович, - произнёс Фёдор Михайлович.

- Кто же она?

- Мария Дмитриевна Исаева…

- Исаева? – удивлённо переспросил Врангель. – Я знаю её… Очень красивая женщина… Но очень сложный характер…

- Такое изумительное создание в такой грязи… Как это несправедливо! Она так страдает, так страдает! Если б я только хоть чем-нибудь мог помочь ей! Вот, когда нестерпимым делается моё бесправное положение! Как ей возможно связать судьбу с бывшим каторжником, человеком, у которого за душой ничего!

- Уж не влюблены ли вы, Фёдор Михайлович?

- Кажется, так… - тихо отозвался Достоевский.

Александр Егорович помрачнел. Он уже успел неплохо узнать своего друга, перед которым преклонялся, ещё не зная его лично, благодаря его книгам, и почувствовал, что Фёдор Михайлович очень серьёзно увлёкся Исаевой, женщиной замужней да ещё такой гордой и требовательной, что, даже ответь она взаимностью, так ведь только измучает любящее её, горячее сердце… «Не к добру все это!» - подумал Врангель, однако промолчал.

Подали стерляжью уху. За обедом Достоевский поделился радостью:

- На днях я вновь буду у неё!

Они стали видеться часто, и разговоры их делались раз от раза продолжительнее и откровеннее. Он успокаивал бедную женщину, пытался вселить надежду, сам подчас утрачивая её… А она удивлялась:

- Откуда вы только черпаете силу, чтобы верить?

- Ах, Мария Дмитриевна, я – дитя века, дитя неверия и сомнения. Если б вы только знали, каких страшных мучений стоила и стоит мне теперь эта жажда верить, которая от доводов противных лишь усиливается! Но верить необходимо! Ибо ничего нет совершеннее Христа! И я вам больше скажу: если бы мне кто-нибудь доказал, что истина вне Христа, то мне лучше бы хотелось остаться с Христом, нежели с истиной…

- А я уже во всём разуверилась, - сказала Исаева, обжигая Фёдора Михайловича своим метущимся, полным горечи взглядом.

- Не говорите так! Прошу вас! Мне невыносимо слышать от вас этакие слова! Ведь вы – Совершенство!

- Нет-нет! Не говорите! – испуганно прошептала Мария Дмитриевна. – Вы так смотрите на меня, что я… Я боюсь вас, Фёдор Михайлович!

- А я – вас. Вашего лица! Глаз ваших! И всё-таки, Мария Дмитриевна, я люблю вас! Я понимаю, что едва ли не преступление мне, бывшему каторжнику, говорить вам такие слова, но не сказать их я не могу! Я умру за вас! Я всю кровь свою отдам, лишь бы вы были счастливы! Не гоните меня за это, прошу, ибо никогда, клянусь, я не позволю себе…

- Молчите! – вскрикнула Исаева. – Не унижайте себя! Вы лучше всех их! Вы, может быть, единственный настоящий человек из всех, кто меня окружает. И вы небезразличны мне… Но я не могу ничего вам ответить сейчас. Я ещё сама себя не знаю и не понимаю!

- Но я знаю вас…

- Быть может. Но теперь, прошу вас, уйдите. Мне необходимо остаться одной. Разобраться в себе…

- Ваша воля для меня закон. Отныне я раб ваш! – с этими словами Фёдор Михайлович опрометью выбежал из квартиры Исаевых и, спотыкаясь, чувствуя огромное смятение в душе, отправился к Александру Егоровичу, единственному человеку, с которым мог поделиться он своей мукой, который слушал всегда со вниманием и бесконечным участием, склонив набок своё красивое, молодое лицо…

Врангель мгновенно понял состояние друга и, обеспокоенный его крайним нервным возбуждением, на другой же день, выхлопотав разрешение начальства, перевёз Достоевского на свою загородную дачу, расположенную на берегу Иртыша.

На даче Фёдор Михайлович несколько успокоился. По утрам он ходил купаться на реку, днём работал в саду и обучал грамоте по просьбе Марии Дмитриевны дочку ссыльного поляка, семнадцатилетнюю Марину, а вечером они с Врангелем подолгу разговаривали, лёжа на траве и глядя на звёздное небо. Лето бывало в этих краях жарким (в том мае днём бывало под тридцать градусов, и раскалённое солнце обжигало), и ночь, распуская свои чёрные крылья, освежала, дышала запахом реки и трав, доносила с другого берега шёпот густых, суровых лесов. А звёзды мерцали холодно и нездешне, завораживая и напоминая о необъятности и бесконечности вселенной.

Фёдор Михайлович приподнялся с земли и, не отрывая взгляда от неба, обратился к Александру Егоровичу:

- Знаете, когда я в юности читал Вертера, меня поразило, что, прежде чем покончить счёты с жизнью, он сожалеет о том, что более не увидит прекрасного созвездия Большой Медведицы… Я всё думал, чем же так дороги были ему эти созвездия, а теперь, кажется, понял.

- И чем же? – осведомился Врангель, сорвав какую-то травинку и рассеянно крутя её в пальцах.

- Созерцая их, Вертер сознавал, что он вовсе не атом и не ничто перед ними, что вся эта бездна таинственных чудес Божьих вовсе не выше его мысли, сознания его, не выше идеала красоты, заключенного в его душе, а, значит, равна ему и роднит с бесконечностью бытия… и что за всё счастье чувствовать эту великую мысль, открывшуюся ему, он обязан лишь своему лику человеческому…

Врангель задумчиво взглянул на небо и, помолчав несколько минут, повернулся к своему другу:

- С восшествием на престол нового Императора, вы можете рассчитывать на изменение вашей участи. Молодой Государь слывёт человеком просвещённым и даже отчасти либерально мыслящим. Многие заключенные сейчас освобождаются и получают послабления…

- Дай Бог, милый Александр Егорович, дай Бог! – вздохнул Достоевский. – Жаль, что не удалось передать мои стихи вдовствующей Императрице…

- Ну, не стоит унывать! – улыбнулся Врангель. - Я ещё поговорю с Густавом Христиановичем[1] на сей предмет. Неужели не удастся договориться нам? Верноподданнические стихи пришлись бы теперь как нельзя кстати!

- Ах, не наступайте на больную мозоль… Как представлю, что эти стихи прочтут жандармы, которые приходили в бешенство от моей несговорчивости, аж в пот холодный бросает. Вот, уж возрадуются! Что, - скажут, - обломали мы тебе крылышки? Вон как запел! Но да чёрт с ними! Я сейчас на всё готов! Пушкин и Державин писали же хвалебные оды Государям! Кто посмеет их в том упрекнуть? А в моём положении такая хитрость и тем более простительна. Умные поймут… А прочие будут, конечно, издеваться всячески…

- Я вас прежде не спрашивал, Фёдор Михайлович, но… Скажите, вы окончательно отказались от идеи политического переворота в России? – спросил Александр Егорович.

Достоевский опустил голову и, поразмыслив, ответил медленно:

- Теперь это немыслимо. Массы не готовы к нему. И какая может быть конституция при абсолютном невежестве народа, который не то что политики, но грамоты ещё не разумеет! Конституция нужна горстке либеральномыслящей интеллигенции. А России нужно пока лишь освобождение от крепостничества и духовное просвещение народа! Но никак не переворот!

От реки потянуло сыростью, и Фёдор Михайлович зябко поёжился.

- Холодно что-то. Вернёмся в дом? – предложил он.

- Извольте, - кивнул Врангель, легко поднимаясь на ноги.

- Кстати, вы обратили внимание, как переменилась в последнее время Марина? Прежде была такой весёлой и задорной, а теперь ходит мрачная, прибитая точно. Не случилось ли чего дурного?

- Да, неладно, - согласился Александр Егорович. – Я полагаю, следует завтра же побеседовать с ней. Может, ей помощь нужна?

Фёдор Михайлович не ошибся: разбитная, смешливая и, несмотря на юный возраст, уже кокетливая красавица Марина действительно очень изменилась. Во всём её облике появилась какая-то скрытая страдальческая надломленность, и вся она походила на растерзанное бурей дерево… Во многом унаследовав характер отца, гордая полячка, Марина вначале пробовала отпираться и отшучиваться в ответ на вопросы своего учителя, но вскоре поникла и горько заплакала, закрыв лицо руками.

- Так что же произошло? – допытывался Достоевский, с болью глядя на рыдающую девушку.

- Марина, слезами горю не поможешь. Доверьтесь нам! - поддержал его стоявший в углу Врангель.

Марина отрицательно мотнула головой:

- Поздно… Мне уж теперь никто не поможет… Это всё Ванька… Ванька Саврасый. Креста нет на нём, окаянном…

- Ванька Саврасый? – Фёдор Михайлович покосился на Врангеля.

- Сын городского старосты… - отозвался тот.

- Он самый, - кивнула Марина. - Заглядывался он на меня с давних пор, подарки разные дарил, весёлый такой был, добрый! Обещал, что женится да всю жизнь на руках носить будет… Грех на мне лежит: поддалась я ему… А он… Он… - девушка заплакала вновь.

- Обманул, бросил, да? – сочувственно спросил Достоевский.

Марина кивнула и, утерев слёзы, продолжила:

- Это не всё… Старик-киргиз, кучер Ваньки, знал всё. Он заявился ко мне и пригрозил, что донесёт отцу и мачехе… Если я… Господи, да как же мне жить с этим?! Если б вы знали, как я его боюсь! Это страшный человек! Я его ненавижу, а противиться не могу ему… Думала в Иртыше утопиться от вечного этого стыда и страха, да духу не хватило. А жить так сил уже нет никаких! Простите меня…

Лицо Фёдора Михайловича побагровело, а губы задрожали. Он осторожно погладил Марину по голове и взглянул на приблизившегося Врангеля:

- Что ж мы делать будем, Александр Егорович? Видите, как…

- Подобное вопиющие дело не может, разумеется, так оставаться. Я завтра же займусь им. Слава Богу, и у меня есть кое-какая власть. И её вполне достанет, чтобы выселить мерзавца из города…

Марина встала и, не поднимая глаз, прошептала:

- Простите. Я пойду лучше… Прощайте! – и выбежала из дому, закрыв руками распухшее от слёз лицо.

Фёдор Михайлович принялся расхаживать по комнате. Руки его дрожали, а лицо судорожно подёргивалось. Внезапно он остановился и, повернувшись к Врангелю, произнёс хрипло:

- Много грехов на белом свете, Александр Егорович, но самый страшный, по мне, это такое надругательство… Ведь она же совсем ещё ребёнок…

Как наяву всплыла перед глазами картина из далёкого прошлого. Сад Мариинской больницы, в которой служил отец, во флигеле которой жила вся семья Достоевских, и сам он появился на свет. В этом саду Федя, нарушая родительский запрет, часто играл с детьми прислуги. Особенно сдружился он с хорошенькой, светленькой девочкой, дочкой повара. Много времени проводили они вместе, относясь друг к другу с большой нежностью и чуткостью. Но в то роковое утро мирную, не обещавшую ничего страшного тишину сада нарушили пронзительные крики. Федя опрометью кинулся туда, откуда доносились они, и увидел нескольких женщин, склонивших над чем-то…

- Доктора! Доктора! – плача, кричат они.

Среди деревьев показывается фигура отца. Быстрым шагом, почти бегом он идёт на зов. Лицо его взволнованно, ладони то и дело нервно сжимаются в кулаки.

- Михаил Андреевич, сюда! Господи, да что же это такое?.. Ой, горе-то какое!

- Расступитесь, расступитесь, - приказывает Михаил Андреевич, подходя и опускаясь на колени.

- Давеча пьяница всё шатался здесь… Какой-то бродяга…

- Я тоже видала… Говорила ещё Митричу-то: погнать бы его. Кабы беды чрез него какой не вышло! И вот…

- Ох, окаянный… Не доглядели-то… Ведь девяти годочков не было дитятке… - перешёптываются собравшиеся.

Душа полнится ужасом, замирает, в глазах темнеет. Ещё не верится, не хочется верить страшному. А глаза уже различают меж вздыхающих, качающих головами, всхлипывающих взрослых то, над чем склонились они в скорби. Знакомую хрупкую фигурку, лежащую недвижимо на земле, в изорванном, испачканном кровью и грязью белом платьице… Над нею склоняется с мрачным видом отец. Какая-то женщина, заметив Федю, сплескивает руками:

- Господи, мальчонку-то кто ж подпустил? Поди, поди, милок, отсюда. Не след тебе глядеть… - и закрыв ему рукою глаза, подхватывает его и несёт прочь.

- Пусти! Пусти меня! – в слезах отбивается Федя, ударяя кулачками в плечо женщины.

Отец поднимается и, отряхнув колени, произносит глухо страшные, разрывающие душу слова:

- Она мертва…

Федя заплакал навзрыд. Заплакала и женщина, державшая его, и все присутствующие. Кажется, даже суровый отец утёр скупую слезу и, не желая показывать волнения, быстро направился к больнице…

Даже спустя столько лет это страшное воспоминание болезненно царапнуло по расстроенному разговором с Мариной сердцу. Достоевский нервно закурил.

- В ближайшие дни я выселю негодяя из города, - сказал Врангель.

- Да, выселите… - едва слышно отозвался Фёдор Михайлович. – А с душой-то что станет? С её душой?! Из души всего этого никакою властью не выселишь… На всю жизнь мука останется! Вот, ведь что страшно, милый Александр Егорович!

Спать он лёг, как всегда, на рассвете, чувствуя неприятную тяжесть в голове и какое-то недоброе предчувствие на сердце. Во сне, тревожном и болезненном, его мучило удушье, от которого он метался по постели, и память, выдававшая самые чудовищные картины из его неспокойной жизни, делавшиеся ещё более нестерпимыми во сне, чем даже наяву.

Крохотная комнатушка, наполненная паром и жаром, и копотью, разъедающей глаза; под ногами – месиво из склизкой грязи; в нос ударяет вонь от нескольких сотен давно немытых тел… И тела! Красные, распаренные, в единое месиво смешавшиеся… И среди этого месива мелькают шрамы, клейма, безобразия различных болезней, кандалы и лица, тоже страшные, почти нечеловеческие… Наверно, если есть ад, то он должен быть именно таким, невообразимым и чудовищным, как эта каторжная баня… И движется, движется страшное человеческое месиво, окружает, сдавливает так, что нельзя уже ни вздохнуть, ни вскрикнуть…

Достоевский в ужасе проснулся и тряхнул головой, стараясь отогнать от себя страшное видение.

В комнату осторожно вошёл Александр Егорович и протянул письмо со словами:

- От неё…

Фёдор Михайлович дважды пробежал глазами письмо и покачнулся. Письмо само выпало из рук и свалилось на пол. Не зря именно сегодня такой жуткий сон!

Врангель обеспокоено взглянул на побледневшего Достоевского, быстро поднял письмо и прочёл его. В письме сообщалось, что Александр Иванович Исаев, уволенный от таможни, получил новое назначение. В другой город.

- Значит, уезжает? – тихо спросил он.

Достоевский кивнул:

- В Кузнецк!! Это же пятьсот вёрст отсюда… Боже мой, Александр Егорович! Это же… конец! Я с ума сойду, не имея возможности хотя бы иногда видеть её! Что же делать теперь?! Что делать..?

Александр Егорович опустился на край постели рядом с Фёдором Михайловичем и произнёс задумчиво:

- Положение, конечно, сложное, но мы ещё поборемся. Придумаем что-нибудь. Вы напишите письму Тотлебену[2]. Вы вместе учились, и он должен помнить вас. Вдобавок и я знаком с Эдуардом Ивановичем. Он севастопольский герой, его мнение веско. Если он замолвит за вас слово перед Государем, то последний наверняка не откажет ему! Держитесь же, друг мой! Ещё не всё потеряно.

- Я должен видеть её, проводить… - глухо откликнулся Достоевский, поднимаясь.

- Разумеется, - кивнул Врангель и, пристально взглянув на Фёдора Михайловича, добавил решительно. – Я поеду с вами.

- Спасибо, - вздохнул Достоевский.

Исаевы уезжали тихой майской ночью. Александр Иванович, уже изрядно хмельной, едва уложили вещи, сел в экипаж и захрапел, тем самым дав возможность жене и Фёдору Михайловичу проститься перед долгой разлукой. Мария Дмитриевна подошла к Достоевскому, с трудом сдерживавшему рыдания. Заметив катившиеся по его лицу слёзы, Исаева сказала:

- Ну, что ты? Господи, зачем же? Что ты плачешь-то? Ты не плачь, не тоскуй… Вот, посмотри на меня… - но тут голос её предательски дрогнул, и она заплакала сама. – Видишь, милый, как выходит всё. Совсем не так, как мы хотели…

Достоевский обнял Марию Дмитриевну и, прижав к груди, прошептал:

- Эта разлука не будет вечной, Маша. Я всё для того сделаю! Ты только не забывай меня, слышишь? Умоляю тебя, свет мой, пиши! Мне ведь без тебя жизни нет! Обо всём пиши, слышишь? Обещай мне, Маша!

- Конечно! Я и сама не смогу иначе. Я так привыкла делиться с тобою всеми печалями и радостями, что не писать тебе мне невозможно будет. Ведь у меня никого в целом свете, кроме тебя. Ты у меня единственная родная душа. Светлая душа!

- Я тебя люблю, Маша. Я тебя всегда любить буду!

Кони нетерпеливо заржали, и Достоевский выпустил Марию Дмитриевну из объятий.

- Вот, и всё, мой милый. Пора мне! – сказала она, утирая слёзы. – Не поминай лихом и не забывай! Первый раз я такого человека встретила! Прощай!

- Прощай, Маша…

Прощально зазвенели колокольчики, надрывая сердце, и быстрые кони понесли Марию Дмитриевну прочь, в непроглядную ночную темень, в неведомую даль… И звёзды мерцали вслед её, провожая в дальний путь. Достоевский ещё долго стоял, как вкопанный, посреди дороги, низко склонив голову, безмолвно глотая слёзы. Тихо подошедший Врангель взял его под руку и усадил в экипаж, знаком велев кучеру трогать. За всю дорогу друзья не проронили ни слова: один - обессилев от свалившегося на него нежданного горя; другой – молча сострадая ему.

Лето пролетело скоро, пришла осень. И без того печальная, на сей раз она казалась печальной вдвойне. Работа над «Мёртвым домом» шла тяжело – мешали постоянные мысли о судьбе самого дорогого существа, Маши, Марии Дмитриевны, от которой приходили горькие, веявшие безнадёжностью письма, приводившие в отчаяние. Тусклой вереницей тянулись серые дни, проводимые в казарме. «Я одинок, как камень отброшённый!» - жаловался Фёдор Михайлович. Лишь один человек скрашивал теперь это одиночество, верный и всегда готовый прийти на выручку Александр Егорович Врангель. И именно к нему примчался в тот день Достоевский и задыхающимся голосом сообщил с порога:

- Исаев скончался! Получил письмо… Она в отчаянии, бедняжка! Больна! Денег ни гроша: одни долги. Им с сыном нечего есть! Положение крайнее! Хуже крайнего! Александр Егорович, я должен ехать к ней! Немедленно!

- Да что вы, Фёдор Михайлович! – развёл руками Врангель. – Остыньте, пожалуйста! Куда вы поедете? Нельзя вам! По суд же отдадут!

- Да хоть бы и под суд! Послушайте, что пишет она: ей кто-то прислал три рубля серебром… - Достоевский извлек письмо и прочитал: - Нужда руку толкала принять, и приняла подаяние! Несчастная! Не отговаривайте меня, дорогой друг! Я поеду…

Александр Егорович подошёл к Достоевскому и, тряхнув его за плечи, сказал тихо, но твёрдо:

- Я никуда не пущу вас. Давайте рассуждать здраво. Ваш приезд ничем ей не поможет. Для вас же побег – конец всему. Вас отдадут под суд, и тогда никакой надежды на снисхождение. Каково ей будет тогда? Подумайте, Фёдор Михайлович!

Достоевский провёл рукой по лбу и тяжело опустился на стул.

- Вы правы… - проронил он сдавленно. – Ничего-то я не могу! Точно мой же герой из «Бедных людей». И даже хуже… Сам себе напророчил! Но что же делать, Александр Егорович? Я просто теряю рассудок! Ведь её же спасать надо! Ведь она пропадёт!

«Измучает она его…» - печально подумал Врангель, а вслух сказал, желая ободрить друга:

- Её материальному положению поспособствовать легко. Я завтра же вышлю ей денег…

- Только умоляю вас…

- Разумеется, анонимно!

- Спасибо. Ведь она такая гордая… Страшно вообразить, что значит для неё принимать подаяние! Немыслимо… Несправедливо! У неё душа прекрасная! А прекрасные души счастливы быть должны! А несчастны только злые… Едва понимаю, как живу и что мне говорят. О, не дай, Господи, никому этого страшного, грозного чувства. Велика радость любви, но страдания её так ужасны, что лучше бы никогда не любить… Всё кругом мрак кромешный… Ещё и вы уезжаете! Вы даже не представляете, как горек мне ваш отъезд.

- Мне и самому жаль оставить вас, - отозвался Врангель. – Однако, нет худа без добра. Находясь в Петербурге, я лично смогу ходатайствовать за вас и передать письмо ваше Тотлебену. Вы, кстати, написали письмо?

- Да, да, - кивнул Достоевский и, пошарив в карманах, извлёк конверт. – Вот, возьмите. Здесь изложил я, сколь невозможно моё теперешнее положение. Я желаю быть полезным, и трудно, имея в душе силы, а на плечах голову, не страдать от бездействия. Написал так же, что лишь на поприще писательском, кое я всегда считал благороднейшим, я мог бы истинно быть полезным. Военное же дело чуждо мне, и я мечтаю быть от него уволенным…

- Уверен, что это письмо поможет! Слово Эдуарда Ивановича значит много! – обнадёжил Александр Егорович, убирая письмо в шкатулку для важных бумаг.

- Как жаль Александра Ивановича! – вдруг вымолвил Фёдор Михайлович. – Может быть, я только один из здешних и умел ценить его. Если были в нём недостатки, наполовину виновата в них его чёрная судьба. Желал бы я видеть, у кого хватило терпения при таких неудачах? Зато сколько доброты, сколько истинного благородства! Он умер в нестерпимых страданиях, но прекрасно, как дай бог умереть и нам с вами. И смерть красна на человека. Он умер твёрдо, благословляя жену и сына и томясь лишь об их участи… Боюсь, не виноват ли я перед ним, что подчас в желчную минуту передавал вам и, может быть, с излишним увлечением одни только дурные его стороны… Да простит он меня за то! Господи, упокой его душу! – Достоевский перекрестился.

Ему всё-таки удалось увидеться с ней. В июне следующего года, получив командировку для лечения падучей в Барнаул, он, рискуя быть отданным под суд, свернул-таки в Кузнецк… Ехал Фёдор Михайлович с камнем на сердце, ибо совсем недавно получил от Марии Дмитриевны письмо, в котором уведомляла она его о своём желании выйти замуж за другого и просила обсудить дело хладнокровно, как следует другу, и дать ей совет… Сердце билось в смятенье, и ком подкатывал к горлу, но упрёков в её адрес не было.

«Что же было делать тебе, бедная моя, заброшенной и болезненно мнительной, потерявшей всякую надежду на устройство судьбы моей? – думал Достоевский, глядя невидящим взором на дорогу и расстилающиеся вокруг бесконечные просторы. – Ведь не за солдата же выходить тебе… Пусть теперь даже и унтера… Много ли это изменяет? И кто бы выдержал на твоём месте?»

Она встретила его на пороге своей крохотной, обнажающей всю беспросветную нищету, квартирке, похудевшая, бледная, но всё ещё прекрасная, и глаза её обожгли Фёдора Михайловича так же, как и в первую их встречу. Он и теперь не мог их вынести. Губы Марии Дмитриевны дрогнули в бледном подобии улыбки:

- Здравствуй, милый… Проходи в комнату…

Окно комнаты было занавешено каким-то тряпьём, и Достоевского до боли поразила убогость её, степени которой он не мог представить по письмам…

- Вот, теперь ты видишь воочию, как мы живём, - сказала Исаева.

Они сели за стол, и Фёдор Михайлович, собравшись с духом, спросил сходу:

- Кто он?

- Вергунов… Николай Борисович… - тихо отозвалась Мария Дмитриевна.

- Я не понимаю, Маша! – поразился Достоевский. – Ведь ты писала, что отказываешь мне лишь из-за моей бедности! Что тебе надо устроить судьбу сына и старого отца! Так при чём же здесь этот молодой человек? Он едва сводит концы с концами! Даже своё место учителя получил он благодаря моей протекции! А я… Я работать буду, Маша! Я всё для тебя сделаю!

- Я люблю его, - отозвалась Мария Дмитриевна.

На это Фёдору Михайловичу возразить было нечего. Он собрался уже уходить, но Мария Дмитриевна удержала его:

- Не плачь, не грусти, не всё ещё решено… Умоляю тебя, брат, встреться с ним! Объяснись! Только ты один помочь можешь! Он убьёт себя, если я не выйду за него!

- С чего бы вдруг убьёт?

- Он так сказал! Ты не знаешь его. Он тоже одержимый! О, поверь, он сдержит слово!

- Не волнуйся, Маша, я поговорю с ним, - пообещал Фёдор Михайлович, пожимая Исаевой руку и стараясь унять бешено забившееся от этого прикосновения сердце.

От Марии Дмитриевны Достоевский отправился к Вергунову, который, несмотря на свою внешнюю привлекательность, сразу же ему не понравился: было что-то отталкивающее в этом смазливом и, видимо, весьма самолюбивом юноше, который вначале отнекивался от разговора, а затем и вовсе расплакался:

- Умоляю вас, Фёдор Михайлович, не мешайте нашему счастью!

- Счастью? Но будет ли она с вами счастлива? На какую жизнь вы хотите обречь её? – спросил Достоевский, уже внутренне жалея молодого человека.

Николай Борисович ответил не сразу, но предельно конкретно:

- Вы спрашиваете, на какую жизнь я её обрекаю? Но те самые двадцать четыре года, которые вы используете против меня, можно обратить и в мою пользу – ведь, если мне двадцать четыре года, то у меня ещё всё впереди! И неужели же ей лучше будет с вами, тридцатипятилетним пожилым человеком, у которого всё уже позади, уже отличившимся, не в хорошем, а в плохом смысле, и тем самым закрывшим себе все пути? Наконец – не сердитесь, что она и об этом мне рассказала, - человеком больным, всегда мрачным и с дурным настроением! Она любит меня, а не вас, и странно было бы, если бы это было иначе!

Достоевский покинул Кузнецк с ещё большей тяжестью на душе, чем прежде. Всю дорогу прокручивал он в памяти всё, о чём говорили с ней и с ним, и пришёл к неутешительному выводу, которым поделился в письме с Александром Егоровичем: «Дурное сердце у него, я так думаю. У ней же сердце рыцарское: сгубит она себя. Не знает она себя, а я её знаю!..» Но тут же попросил своего неизменного друга похлопотать о сопернике: «Ради Бога, ради света небесного, не откажите! Она не должна страдать! Если уж выйдет за него, то пусть хоть бы деньги были. А для того ему надо место, перетащить его куда-нибудь… Это всё для неё, для неё одной. Хоть бы в бедности-то она не была, вот что! У него ничего нет, у неё тоже. Брак потребует издержек, от которых они оба года два не поправятся… За что же она, бедная, страдать будет? На коленях готов просить за него. Теперь он мне дороже брата родного…»

Александр Егорович Врангель, оказавшись в столице, не терял даром времени. Глубоко тревожимый отчаянными письмами друга, отчётливо представляя себе его душевное состояние, он делал всё возможное, чтобы помочь ему, в частности передал-таки письмо Эдуарду Тотлебену и убедил его ходатайствовать перед Государем. Благодаря этим усилиям, дело сдвинулось с мёртвой точки, и Фёдор Михайлович был произведён в прапорщики с правом выхода в отставку.

Все предшествующие этому событию месяцы Достоевский получал письма от Марии Дмитриевны, в которых она то объявляла о своём разрыве с Вергуновым, то снова рассказывала о любви к этому юноше. «Хоть в воду, хоть вино начать пить!» - с отчаянием думал Фёдор Михайлович, осознавая, что, если б дела его пошли в гору, то он был бы предпочтён всем и каждому. И, вот, наконец, замаячил свет в конце тоннеля. Получив радостное известие, Достоевский немедля отпросился в Барнаул и снова свернул в Кузнецк, на этот раз – с предложением руки и сердца.

Мария Дмитриевна ждала его и, едва он вошёл, усадила пить чай «с холода», а сама глядела напряжённо и выжидающе. Достоевский отпил несколько глотков и, прокашлявшись, произнёс:

- Маша, ты явилась мне в самую грустную пору моей жизни… Ты знаешь, как сильно я люблю тебя. Моя любовь переросла уже в болезнь… Пощади же несчастного сумасшедшего! Я теперь офицер. Могу уйти в отставку. Недалёк тот час, когда мне разрешат вернуться из изгнания. Послушай меня, Маша! Я буду работать, как проклятый! Адски работать! Мы с тобой поедем в Петербург! У нас всё будет хорошо! Выходи за меня замуж, Маша! Я займу денег у всех знакомых, и мы сможем обвенчаться в ближайшее же время! Прошу тебя, не отказывай!

Мария Дмитриевна вспыхнула, резко поднялась и подошла к окну.

- А как же Вергунов? – прошептала она. – Жаль его…

- Маша! – умоляюще воскликнул Фёдор Михайлович.

- Хорошо, - отозвалась Исаева. – Я согласна.

Достоевский вскочил с места и, заключив Марию Дмитриевну в объятья, поцеловал её:

- Спасибо, Маша. Милая моя, спасибо. Больше я тебя не отпущу, никому не отдам, никому…

- Только одно условие, - вдруг сказала Мария Дмитриевна.

- Всё, что угодно!

- Одним из моих поручителей на нашем венчании будет… Вергунов!

Фёдор Михайлович вздрогнул и изумлённо взглянул на невесту:

- Ты действительно хочешь этого?

- Да!

- Как тебе угодно, Маша, - растерянно ответил Достоевский, с ужасом представляя, как будут смотреть на них обыватели, знавшие о том, какие отношения связывали Марию Дмитриевну с Вергуновым… Господи Боже, для чего же ей это унижение понадобилось?

Венчание было назначено на пятнадцатое февраля 1857-го года в Кузнецке. Деньги удалось собрать с миру по нитке. Помог и Александр Егорович, до последнего пытавшийся отговорить друга от безумной, с его точки зрения, затеи. Однако, там, где говорит страсть, рассудок умолкает.

Накануне разыгралась метель. Всю ночь Фёдор Михайлович прислушивался к тоскливым, похожим на плач, завываниям её, изредка поднимался, подходил к окну, вглядывался напряжённо в непроглядную мглу, чувствуя лёгкий озноб и свинцовую тяжесть в голове. «Не к добру…» - не оставляла в покое навязчивая мысль. Чтобы как-то успокоить раздражённые нервы Достоевский открыл своё каторжное, заветное Евангелие, подаренное ему по пути в острог жёнами декабристов, и прочёл несколько страниц. Стало немного легче, и Фёдор Михайлович задремал.

Под утро приснился кошмарный сон, от которого сделалось ещё страшнее. Привиделось, будто бы посреди венчания Вергунов хватает Марию Дмитриевну за руку, и та кричит ему: «Увези меня, увези!» Толпа хохочет и тычет в него пальцем, а его Маша вместе с Николаем Борисовичем, тоже смеясь над ним, уносится прочь в санях, запряжённых тройкой коней, исчезает в метели, и слышится лишь страшная, похожая скорее на какофонию, музыка, от которой бросает в дрожь. И грохот, и чей-то издевательский смех, громоподобный, страшный… Сани уносятся прочь, а он бежит за ними, увязая в сугробах, спотыкаясь, падая… «Не позовёт ли он её к смерти?» - мелькнуло, как ножом полоснуло, в голове при пробуждении. От этой мысли сделалось нестерпимо жутко. Фёдор Михайлович дрожащими руками зажёг свечу и стал молиться, чтобы приснившийся кошмар не сбылся наяву.

Однако, вопреки опасениям, венчание прошло благополучно. Из церкви молодожёны поехали на квартиру Марии Дмитриевны. Едва переступив порог, Фёдор Михайлович вдруг ощутил знакомое недомогание. Через несколько мгновений с пронзительным криком он повалился на пол, сражённый эпилептическим припадком. Мария Дмитриевна в ужасе отскочила в сторону, закрыв руками лицо.

- Господи! – прошептала она. – Этого ещё не доставало! Что же со мной теперь будет?

Через несколько дней супруги отбыли в Семипалатинск. В дороге ослабевший после приступа Достоевский терзался внушённой странным поведением жены во время его болезни мыслью: «А любит ли она меня? Или же просто вышла замуж за офицера? А любит всё-таки его?» Фёдор Михайлович старательно гнал от себя чёрные мысли, но они не отпускали его. Через несколько дней припадок повторился снова… Ничего хорошего такое начало семейной жизни не сулило…

                                                                                                    ***

За окном расцвело, и свеча, напоследок громко затрещав, погасла. Фёдор Михайлович вздрогнул, тяжело поднялся на ноги и, склонившись к покойнице, коснулся губами её холодного лба.

- Прощай, Маша! – сказал он и с тоской поглядел за окно. Впереди был трудный, наполненный хлопотами о похоронах день. А следом – жизнь, полная тягостей и волнений, новая жизнь, жизнь без Маши…



Читая Достоевского

Размышления, заметки на полях, цитаты…

1. Воскрешение Лазаря

(Роман «Преступление и Наказание»)

19-й век – век расцвета различных теорий и философий. На Западе сформировалась философия эгоцентризма, основу которой сформулировал Макс Штирнер в своей книге «Единственный и его достояние», широко обсуждавшаяся в русском интеллигентном обществе.

«Не ищите свободы, - декларировал Штирнер, - ищите себя самих, станьте эгоистами; путь каждый из вас станет всемогущим «я»…

Я сам решаю, имею ли я на что-нибудь право; вне меня нет никакого права… Я… сам создаю себе цену и сам назначаю её…

Эгоисту принадлежит весь мир, ибо эгоист не принадлежит и не подчиняется никакой власти в мире… Наслаждение жизнью – вот цель жизни… Каков человек, таково и его отношение ко всему. «Как ты глядишь на мир, так и он глядит на тебя…»

Вывод, который я делаю, следующий: не человек мера всему, а «я» - эта мера…»

Именно этот трактат послужил основой теории Раскольникова. Сия теория в целом есть теория своеволия: «Право имею!» - равно как и теория другого персонажа Достоевского – идейного самоубийцы Кириллова. Для Кириллова своеволие, доказательство собственного «человекобожия» заключается в убийстве себя. Для Раскольникова – в убийстве другого человека. Великий человек вправе пролить кровь во имя высших целей! Сколько таких самозваных «наполеонов» даст миру век 20-й… Но зарождалась эта болезнь в 19-м, и симптомы её сразу же уловил Достоевский.

Надо сказать, что Фёдор Михайлович в совершенстве проник в душу своего героя, вжился в его образ. По ночам он ходил по кабинету и вслух проговаривал монологи Раскольникова. Он говорил так страстно, что слуга, остававшийся с ним на ночь на случай припадка эпилепсии, отказался от этой обязанности, заявив, что «барин не в себе и, кажется, кого-то убил, какую-то старуху…»

Обратимся же к личности Родиона Романовича Раскольникова. Молодой человек с амбициями, наделённый от природы подвижным умом, оказывается в чужом городе, где он никому не нужен, сама атмосфера которого давит его, где ростовщик господствует надо всеми. Оказывается в нищете, больно язвящей его гордую душу (уж это-то Достоевский знал по себе), в сознании, что единственные дорогие ему люди, мать и сестра, приносят себя ему в жертву. Что может быть нестерпимее? Часто Родион сидит в своей душной комнатушке, похожей на гроб, и в воспалённом и отчаявшемся сознании его рождается навязчивая идея об особенных людях, которым всё дозволено… Нищий студент примеряет на себя одежды Наполеона: «Вошь ли я, или человек? Тварь ли я дрожащая, или право имею?!»

Собственно, нет ничего удивительного в появлении этой идеи. Вспомним ещё раз, какое время наступало тогда в России. Через какие-то пятнадцать лет революционером-народником будет убит Император Александр-Освободитель. Среди народников также было много студентов, страстно рвущихся из пут отведённой им судьбой серой и обыденной жизни. Лучшим средством выпрыгнуть из собственных биографий было преступление. Своеволие. Один выстрел – и ты в истории! Культ разрушения овладевал душами. Дух бунта. Бунта против Бога, против основ мирозданья.

Показательно, что Родион решается на своё страшное дело, можно сказать, из лучших побуждений. Старухиными деньгами он надеется помочь не только себе, сестре, матери, но и другим несчастным. Ведь Раскольников, несмотря ни на что, остаётся чуток к чужой беде. Вспомним, как отдал он последние деньги жене Мармеладова, вовсе посторонней ему. Но оправдывает ли цель средства?.. Душа Родиона расколота надвое: с одной стороны это человек, страдающий и сострадающий, щедрый и желающий блага, а, с другой, в его истерзанном сердце поселился уже кто-то новый, кто-то, кто начинает руководить им и диктовать безумные идеи.

Расплата за содеянное наступает почти сразу. Душа Раскольникова не может вынести груза совершённого злодеяния, груза этой страшной тайны. Он сторонится родных, он не может вынести их присутствия, точно они обличают его. Ему нужно излить кому-то душу, и для этого он избирает Сонечку Мармеладову, оттого, что она тоже преступила, значит, способна простить и понять… Сам же Раскольников сознаётся, что «слёз её просить» пришёл. И Сонечка… жалеет его. И жалость эта, любовь её смогли дать толчок к воскрешению погибшей души Раскольникова, подобно тому, как был воскрешён из гроба Лазарь… Видимо, нужно было метущейся раскольниковской душе прежде умереть, чтобы воскреснуть затем в подлинной чистоте своей!

Весь роман «Преступление и наказание» построен на принципе двойников. Большинство персонажей, в той или иной степени, являются двойниками Раскольникова, через которых раскрывается более зримо он сам, а потому обратимся к ним.

«Надобно, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти…» - говорит Мармеладов Раскольникову. Непременно так! Человеку нужно место, куда б не только мог прийти он, но где бы его выслушали со вниманием, осудили, быть может, но и пожалели бы, простили бы… Человек ведь не зверь дикий и в одиночку существовать не может.

Мармеладов – человек опустившийся и пропащий, сам себя презирающий. Но ведь и есть же в нём ещё остаток совести! Ведь и сам же он страдает! Но и, осудив себя бесповоротно, душа его жаждет прощения, ищет его, стучится в каждую дверь, заглядывает в безучастные лица людей и вопиет к ним: «Се человек! Я брат твой! Я подлец и ничтожество, но я человек!»

Может быть, нет на свете ничего тяжелее, чем сознание того, что идти некуда, не к кому, что никому не нужен ты, никому от тебя пользы нет, а только вред, никто не ждёт тебя и всякому ты лишь в тягость. Невыносимо таковое себя сознание! И равнодушие убивает…

Покарай да и пожалей за тем! Мармеладову не столь страшны побои и ругань жены, сколь молчание её да смиренный образ Сонечки. Сознание неискупленной вины страшно. И эта боль требует быть высказанной. И Мармеладов раскрывает душу Раскольникову. Почему бы именно ему? Или душу родственную почувствовал? Ведь пройдёт немного времени, и нищий этот студент совершит преступление не менее страшное (мысленно он уже свершил его). И тогда сознание себя изгоем, неудержимое желание вернуться к людям станет толкать его идти куда-то, к кому-то, чтобы выговориться… И пойдёт он к дочери Мармеладова всё с тем же неосознанным желанием: осуди да и пожалей затем!

Мармеладов один из двойников Раскольникова. Только ему, в отличие от Родиона, так и не достанет сил встать на путь искупления…

Другим двойником является Свидригайлов. Здесь тоже преступление и мука отчуждения, подсознательное понимание себя, как существа, выпавшего из общества, из очерченного круга, мука неприкаянности и бесприютности, невозможности высказаться. Эту муку лучше всего сформулировала Соня, обращаясь к Раскольникову: «Ну как же, как же без человека-то прожить! (…) Замучаешься!» Свидригайлов, приехав в Петербург, делает слабые попытки объясниться с Дуней, но у него не выходит и этого. Свидригайлов – крайняя, последняя стадия распада личности, гибели души. Оттого он, единственный, совершает грех самый страшный – самоубийство. Примечательно, что прежде чем застрелиться, Свидригайлов произносит: «Скажите, что в Америку уехал…» Для Фёдора Михайловича таковой отъезд был синонимом самоубийства духовного.

Любопытно, что в 19-м веке актёры обращались за помощью к двум святым – Родиону и Парфирию. И это очень важно для понимания спора Раскольникова с Парфирием Петровичем. Тут не конфликт двух противоположных мировоззрений. Тут – игра. Поединок двух таланливейших актёров, не по профессии, но по сути, двух тонких психологов, хорошо чувствующих друг друга. В этом актёрстве их духовное родство. И Парфирию Петровичу оно, пожалуй, даже более свойственно, нежели взвинченному и болезненному Раскольникову. Он исполняет свою роль, не волнуясь, играя со своим противником, как кот с мышью, зная точно: он от него психологически сбежать не может. Таким образом, спор этих двух персонажей есть своеобразный спектакль, когда как подлинный конфликт, конфликт идейный, разворачивается между Раскольниковым и Сонечкой Мармеладовой. Фактически, она – единственный оппонент его во всём романе, единственная противоположность.

Сонечка - другая грань преступления. Она тоже преступила, но мотивы её обратны. Если преступления всех прочих вызваны гордынею, слабостью, эгоизмом, то её падение происходят по причинам противоположным: смирения, силы духа и жертвенности. Соня в своём преступлении не разрушается, но возвышается. Она, подобно отцу своему, всецело сознаёт грех свой и презирает себя. Но она сильна, ибо душа её сохранилась в чистоте. Все скорби Соня переносит смиренно, не теряя веры в Бога («Бог не попустит!»), в его справедливость. А ведь и ей приходила мысль покончить всё разом! Остановило сознание долга перед больной мачехой и её детками. «С ними-то что будет?» Не для себя живёт Соня, но для других, забывает себя ради них и приносит себя им в жертву. Не тут ли подлинное величие души? Здесь не теория лукавого разума, но одно лишь живое сострадание чистого сердца.

Соня – антипод Раскольникова. Она – его воплотившаяся совесть, и оттого так интересен разговор их, судьбоносный для обоих: спор мёртвой идеи и живой души.

Раскольников чувствует всю высоту Сонечки и неслучайно говорит ей, что сестре своей честь оказал, посадив её рядом с Мармеладовой, неслучайно становится перед ней на колени и целует ей ногу, хотя и говорит:

- Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился.

Но и Сонечку пытается обратить Раскольников в свою веру:

- …Надо же, наконец, рассудить серьезно и прямо, а не по-детски плакать и кричать, что бог не допустит! Та не в уме и чахоточная, умрет скоро, а дети? Разве Полечка не погибнет? Неужели не видала ты здесь детей, по углам, которых матери милостыню высылают просить? Я узнавал, где живут эти матери и в какой обстановке. Там детям нельзя оставаться детьми. Там семилетний развратен и вор. А ведь дети - образ Христов: "Сих есть царствие божие". Он велел их чтить и любить, они будущее человечество… (…)

Что делать? Сломать, что надо, раз навсегда, да и только: и страдание взять на себя! Что? Не понимаешь? После поймешь... Свободу и власть, а главное власть! Над всею дрожащею тварью и над всем муравейником!.. Вот цель!

                                                                                                     (…)

- Представьте себе, Соня, что вы знали бы все намерения Лужина заранее, знали бы (то есть наверно), что через них погибла бы совсем Катерина Ивановна, да и дети; вы тоже, впридачу (так как вы себя ни за что считаете, так впридачу). Полечка также... потому ей та же дорога. Ну-с; так вот: если бы вдруг все это теперь на ваше решение отдали: тому или тем жить на свете, то есть Лужину ли жить и делать мерзости, или умирать Катерине Ивановне? То как бы вы решили: кому из них умереть?

Но Соня не поддаётся на эту человеческую «правду», человеческим умом вымышленную справедливость:

- Зачем вы спрашиваете, чему быть невозможно? Я божьего промысла знать не могу... И к чему вы спрашиваете, чего нельзя спрашивать? К чему такие пустые вопросы? Как может случиться, чтоб это от моего решения зависело? И кто меня тут судьей поставил: кому жить, кому не жить?

И Раскольников сдаётся и рассказывает Соне о своём страшном злодеянии. И что же? Сонечка бросается к нему, обнимает его и… жалеет его:

- Что вы, что вы это над собой сделали! Нет, нет тебя несчастнее никого теперь в целом свете!

- Так не оставишь меня, Соня? – с надеждой спрашивает Раскольников.

- Нет, нет; никогда и нигде! За тобой пойду, всюду пойду! О господи!.. Ох, я несчастная!.. И зачем, зачем я тебя прежде не знала! Зачем ты прежде не приходил? О господи!

- Вот и пришел.

- Теперь-то! О, что теперь делать!.. Вместе, вместе в каторгу с тобой вместе пойду!

Но тут в Раскольникове снова просыпается бунтарь. Он не желает идти на каторгу, он не чувствует себя виновным. Он вновь пытается разъяснить Соне свою теорию:

- Власть дается только тому, кто посмеет наклониться и взять ее. Тут одно только, одно: стоит только посметь! У меня тогда одна мысль выдумалась, в первый раз в жизни, которую никто и никогда еще до меня не выдумывал! Никто! Мне вдруг ясно, как солнце, представилось, что как же это ни единый до сих пор не посмел и не смеет, проходя мимо всей этой нелепости, взять просто-запросто все за хвост и стряхнуть к черту! Я... я захотел осмелиться и убил... я только осмелиться захотел, Соня, вот вся причина!

И Соня мгновенно понимает истинную причину не только раскольниковской теории, но всех других, ей сродных:

- От бога вы отошли, и бог вас поразил, дьяволу предал!.. Экое страдание! – и наставляет отступника на путь спасения: - Встань! Поди сейчас, сию же минуту, стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем, вслух: "Я убил!" Тогда бог опять тебе жизни пошлет. Страдание принять и искупить себя им, вот что надо.

«Встань и иди!» - вот, фактически, напутствие Сони, им, и своим состраданием и прощением спасает она гибнущую душу Раскольникова.

                                                                                                 ***

Немаловажная часть романа «Преступление и Наказание» - сны Раскольникова. Сны эти являются прозрениями гения Достоевского, пророчествами, сбывшимися и сбывающимся на наших глазах.

«…из кабака выходят с криками, с песнями, с балалайками пьяные-препьяные большие такие мужики в красных и синих рубашках, с армяками в накидку. «Садись, все садись! – кричит один, ещё молодой, с толстою такой шеей и с мясистым, красным, как морковь, лицом, - всех довезу, садись!» (…)

- Да ты, Миколка, в уме, что ли: этаку кобылёнку в таку телегу запряг!

                                                                                               (…)

- Садись, всех довезу! – опять кричит Миколка, прыгая первый в телегу, берёт вожжи и становится на передке во весь рост. – Гнедой даве с Матвеем ушёл, - кричит он с телеги, - а кобылёнка эта, братцы, только сердце моё надрывает: так бы, кажись, её и убил, даром хлеб ест! Говорю, садись! Вскачь пущу! Вскачь пойдёт! – И он берёт в руки кнут, с наслаждением готовясь сечь савраску.

                                                                                             (…)

- Она вскачь-то уж десять лет поди не прыгала.

- Запрыгает!

- Не жалей, братцы, бери всяк кнуты, заготовляй!

- И то! Секи её!

Все лезут в Миколкину телегу с хохотом и остротами. Налезло человек шесть, и ещё можно посадить. Берут с собою одну бабу, толстую и румяную. Она в кумачах с бисером, на ногах коты, щёлкает орешке и посмеивается. Кругом в толпе тоже смеются, да и впрямь, как не смеяться: этака ледащая кобылёнка да таку тягость вскачь везти будет! Два парня в телеге тотчас же берут по кнуту, чтобы помогать Миколке. Раздаётся: «ну!», клячонка дёргает изо всей силы, но не только вскачь, а даже и шагом-то чуть-чуть может справиться, только семенит ногами, кряхтит и приседает от ударов трёх кнутов, сыплющихся на неё, как горох.

                                                                                                     (…)

- Садись! Все садись! – кричит Миколка, - всех повезёт. Засеку! – И хлещет, хлещёт, и уже не знает, чем бить от остервенения».

Каждый раз, перечитывая этот эпизод внутренне содрогаешься. И на месте этой лошадёнки вдруг явственно видна вся Россия. А мужики в красных и синих рубашках – ни есть ли это вся та озверевшая от вседозволенности шваль, завладевшая всем без исключения? Величайшим пророком был Фёдор Михайлович! Предсказал всё в точности. Пришёл пьяный, красномордый мужик, запряг лошадёнку в несдвигаемую телегу, посадил в неё приспешников своих и взревел:

- Моё добро! Засеку! Всех повезёт!

А жирующая, осатаневшая толпа в телеге гогочет, подзуживает его:

- Топором её, чего! Покончить с ней разом!

И хлещут кнутами, и шумят, и злятся, что всё никак не упадёт она…

- Моё добро! Что хочу, то и делаю!

- По морде её! По глазам секи, по глазам! – беснуются.

И шатается кобылёнка под градом ударов, а на неё уж оглоблю тащат… И подогнулись уже ноги, но стоит ещё, упрямо, не падает…

- Живуча! – злобствуют.

Да, живуча… Сначала тех, что в красных рубашках тащила из последних сил, а теперь, вот, и синие подоспели… Кто из них страшнее, ещё вопрос… Наверно, одинаково страшны и те и другие. Из одного теста леплены, одному господину служат!

- Сейчас беспременно падёт, братцы, тут ей и конец! – орут.

Кровью обливается лошадёнка, а народ кругом безмолвствует, лишь головами покачивает.

- Креста на тебе нет!

Выдюжит ли наша кобылёнка, или добьют её, как «раскольниковском сне»? «Он стоит, как будто жалея, что уж некого больше бить». Будут ли пророческими и эти строки великого писателя и провидца? Остаётся только надеяться, что нет… Ведь пока, что трепыхается савраска из последних сил…

- Папочка, папочка, что они делают?!

И другой сон вспоминается. Сон, исполнение которого наяву особенно ярко увидели русские люди в 1917-м году. Сон, в котором и теперь живём мы, в определённой степени:

«Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, - но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и все погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса…»

2. Воплощённая Совесть

(Роман «Идиот»)

Достоевский долгое время вынашивал идею написания романа о «положительно прекрасном человеке», современном Иисусе Христе. Это едва ли не самая сложная задача в русской литературе, поскольку обрисовать порок гораздо легче, так как порочен, в то или иной мере, всякий человек. Н.В. Гоголь стремился вывести целую галерею лучших людей в 3-м томе «Мёртвых Душ», и считал необходимым для этой цели собственное духовное совершенствование, но огромная эта задача оказалась не по силам писателю. Достоевский воплотил эту идею в гениальном романе «Идиот».

Основной вопрос сего произведения – какова же судьба такого человека в современном мире? Роль его? Сможет ли он изменить людей? Готовы ли сами люди принять Христа?

Лев Николаевич Мышкин, конечно, не Христос, но образ, приближенный к нему. Не от мира сего. Отчасти юродивый, отчасти святой, отчасти обычный человек. Долгие годы прожил он вдали от мира, людей практически не зная. Он точно спустился с небес на грешную землю в нетронутой чистоте своей, с душой, готовой прощать и любить всякого ближнего, несмотря на его грехи, любить более себя самого, жертвовать собою ради этого ближнего. Князь Мышкин, подобно Сонечке Мармеладовой, есть воплощённая совесть. Но уже не одного конкретно взятого человека, но всякого, кто соприкасается с ним.

Лев Николаевич кажется простачком и дурачком. Но в реальности он наделён огромным умом. Только ум этот иной, чем у других людей, не земной ум, не рационалистически-потребительский, ум, не изуродованный догмами и теориями, не замутнённый ложью и корыстью, завистью и гордостью, в общем, всем тем, что разлагает человеческую душу. Ум Мышкина целостен и истинен. Это высший ум. Ум, живущий в мире с душой, а не разлаженно с нею, не оторванный от почвы. Есть разум житейский, поверхностный и расчётливый, разум книжников и дельцов, а есть некая высшая мудрость, мудрость иного измерения, которая совершенно не уживается с поверхностностью, но позволяет прозревать в глубь, постигать то, чего не видят другие. Таковая мудрость мало кому дана. Это мудрость прозорливцев и сердцеведов. Именно ей обладает князь Мышкин. Оттого-то он мастер разгадывать чужие души, самую суть человека видеть, но, зная её, не судить ни в коем случае. Его миссия иная – искуплять и утешать.

Всё, что говорит Лев Николаевич, истинно. Он говорит и поступает, руководствуясь не логикой, но чувством, которое в нём превалирует. И люди, узнавая его ближе, разводят руками: и почему вас называют идиотом?

Потрясающе, как умеет влиять князь на людей. Все они тянутся к нему, стыдясь этой тяги (смешно ведь дурачка любить), как стыдятся, по замечанию Мышкина, вообще, «лучших чувств своих». Ганечка объясняет эту тягу тем, что подлецы всегда к праведникам слабость имеют. И сам он, как и многие другие, именно Льву Николаевичу изливает душу, точно неосознанно желая услышать прощение. Именно прощения хотят все от явившегося «идиота». Над ним посмеиваются, иные за спиной его плетут против него козни, но, сойдясь с ним лицом к лицу, все сами непостижимым образом становятся чище. И не зря Рогожин говорил Мышкину, что, когда не видит его, так ненавидит, а, как увидит, так вся злоба улетучивается.

Но, однако же, не под силу одному праведнику своею чистотой исцелить все язвы мира, все исковерканные человеческие души. Эта задача за гранью человеческих возможностей. И это, в конце концов, приводит к трагическому финалу. Человек из иного измерения не выдерживает пылающих страстей мира сего, надрывается. И душа его, спасаясь, прячется под личиной безумия, в коем суждено провести остаток жизни «современному Христу».

Православное вероучение говорит нам, что то, что безумно в этом мире, то разумно в царствии Божием. Что безумец ближе всего стоит ко Христу, ибо в безумии остаётся невинен, как младенец, а ведь Господь завещал своим ученикам быть, как дети. Таков именно князь Лев Николаевич Мышкин.

Но есть безумцы другие. Безумцы мира сего. Безумцы разумные и себе на уме. Таких-то, восставших против Бога, обличает генеральша Епанчина:

- Требуют, а не просят! В Бога не веруют, в Христа не веруют! Он тебя по совести-то денег не возьмёт, а ночью придёт да зарежет!

И, словно подтверждением её слов умирающий от чахотки Ипполит замечает, что, убей он теперь хоть десять человек, не нашлось бы ему наказания! Потому как он всё равно умрёт через какие-то жалкие недели, может быть, даже дни…

Ипполит – одни из самых трагических персонажей романа «Идиот». Этот гордый, неглупый, амбициозный юноша, мечтавший говорить перед народом два часа и уверенный, что после этого люди бы пошли за ним, жаждущий действия, тоже, своего рода, «Наполеон», обречён скорой и глупейшей смерти. Каково же должно умирать 18-ти лет, полным идей и желаний, жизни и не узнав ещё?! Этот приговор, довлеющий над ним, наполняет душу Ипполита ядом. «Разлившаяся желчь на двух ногах!» - бросает ему Ганя.

Ипполит ненавидит окружающих уже за то лишь, что они будут жить тогда, когда он умрёт. И всё-таки признания именно этих людишек, их восхищения и поклонения жаждет он. Пусть только раз! Пусть единственный лишь раз выслушают и восхитятся, и восплачут о нём! Но нет: несчастный встречает равнодушие, а то и насмешки, к коим изъязвлённое сердце его особенно чутко. И тогда вопиёт он, задыхаясь:

- Вы очень жестоки! А знаете ли вы, что мне восемнадцать лет?! А знаете ли…?!

Но жалость Епанчиной гордая душа тоже вынести не может, и слёз своих стыдится…

Для Ипполита невыносима мысль, что он, талантливый, умный и деятельный, не успев ничего из того, что мог бы свершить, должен уйти, а прочие, бездарные и ленивые, будут жить в праздности и жалобах на жизнь! Да как смеют они жаловаться?! Они!! Кто виноват, что люди, имеющие в запасе не один десяток лет жизни, не умеют этой жизнь правильно распорядиться? Живут в нищете и жалобах?! Да ведь они почти преступники!

- О, если бы меня выкинули на улицу, одного, голодного, едва прикрытого, но здорового! Вот, тогда бы я и доказал…

Несправедливость судьбы доводит несчастного Ипполита до бешенства. И особенно ненавистен ему становится Ганя Иволгин – «воплощение самой пошлой, самой наглой ординарности», в голове которого нет «ни единой собственной идеи», хотя при этом считает он себя «величайшим гением», а когда сомнения в этом всё же посещают его, то он «злится и завидует». И этот ничтожный субъект, в ненависти к которому Ипполит признаётся открыто, обличая его с каким-то сладострастьем отмщения, тоже будет жить в полном здравии! Справедливо ли это?!

Сам Ганя, надо заметить, всё же не совсем пропащий человек. Он, как замечает Мышкин, «нисколько не оригинален» в своём стремлении стать «царём Иудейским», но ему никогда не осуществить этой мечты, ибо для того нужно крупным подлецом быть, а Ганечка, хотя и называет себя так, на деле способен лишь на мелкие пакости, на злодеяния большие духу не хватит ему. Да и «способен же он ещё на великодушные поступки»! Ведь стал же он на колени перед князем и не унизился, не полез в огонь за деньгами Настасьи Филипповны, а, получив их, возвратил ей… Есть, стало быть, гордость и в этом человеке! И душа Гани – душа страдающая от внутреннего, от самого себя скрываемого сознания собственной ничтожности. Оттого-то и жаждет он денег, что они «тем всего подлее и ненавистнее, что даже таланты дают». И не менее Ипполита грезит Ганечка о славе. Но такие люди, как он, не способны ни на что великое. Такой человек, узрев утопающего, никогда не бросится спасать его, но, когда это сделает кто-то другой и за то получит лавры героя, обозлится вначале на себя, что сам не бросился в реку, а после, снедаемый завистью, всей душой возненавидит смельчака. Такой человек, прознай он о чьей-то гениальной афёре, ужасно огорчился бы, что столь блестящая идея не пришла ему в голову, так как сам он банален и в подлости, даже тут идя проторенными дорогами.

Сестра Ганечки, Варвара, не менее бездарна, но она умнее своего брата и не столь тщеславна. Ганечкину же душу изводит бес тщеславия, а тщеславие и заносчивость, помноженные на бездарность и убогость существования, сопряжённое со стыдом за собственных родных, являет собой разрушительнейшую смесь, день за днём растравляющую слабую человеческую душу. Этой болезнью всецело поражена душа Гани. Однако, не забудем всё-таки, что сказал ему Лев Николаевич: «Я вас теперь за подлеца никогда считать не буду!»

Князь умеет найти нужные слова каждому. Измождённый Ипполит спрашивает его:

- Ну, скажите, как мне умереть, чтоб это вышло как можно добродетельнее?

- Пройдите мимо нас и простите нам наше счастье…

3. Пророчество о Русской Смуте

(Роман «Бесы»)

Свобода! Какая свобода? Одинаковая свобода всем делать всё, что угодно, в пределах закона. Когда можно делать всё, что угодно? Когда имеешь миллион. Даёт ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает всё, что угодно, а тот, с которым делают всё, что угодно.

Теме свободы Достоевский уделял всегда особое внимание, потому как именно ею обольщали русский народ различные политические коммивояжеры и шарлатаны. Устами старца Зосимы Фёдор Михайлович предрёк, что кончат сии «свободолюбцы» тем, что утопят всё в крови. Пророчество это в развёрнутом виде представлено в романе «Бесы», к коему и обратимся мы теперь.

Это произведение всё суть пророчество о русской смуте, сбывшееся с ужасающей точностью и до мелочей. В России трагедия непрочитанных книг. И, чтобы постичь Россию, прозреть не только прошлое её, но вечность, будущность и тем спастись хотя бы от повторения многих трагических ошибок, нужно читать великую русскую литературу. Достоевского – в первую очередь. Потому что никто, как он, не обладал таким фантастическим даром предвидения.

Надо сказать, что роман «Бесы» не только и не столько политический, сколь религиозный, символический. В нём нет ни одной случайной детали, но сплошь – символы. Весь он – мистерия и загадка. Ключом к ней является данный эпиграфом отрывок из Евангелия: «Тут на горе паслось большое стадо свиней, и они просили Его, чтоб позволил им войти в них. Он позволил им. Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней, и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло…»

В романе в роли бесноватого выступает Ставрогин. Прочие же персонажи суть пустые сосуды, люди без личностей, без лиц. Этот феномен о. Сергий Булгаков в своей гениальной статье «Русская трагедия» именует «медиумичностью души». Состоит она в том, что пустые души могут стать вместилищем для разного рода духов, чью волю станут тогда исполнять одержимые ими люди. Все бесы вышли из одного человека – Ставрогина, и вселились в разных людей: Верховенского, Кириллова, Шатова… Все они идейные чада его. Но, исторгнув из души своей всех бесов, сам Ставрогин остаётся пуст. Он уж и не человек вовсе, а лишь подобие его, лишь оболочка, под которой – ничего. Это чутко угадывает безумная Хромоножка, видит особым внутреннем зрением своим, оттого и прогоняет от себя со смехом Ставрогина, не узнав в нём своего князя. Она единственная разгадала самозванца. Все прочие продолжают страстно веровать в него, видя в нём своего учителя, а тому уже ничего не нужно, кроме разве что «сиделки», ибо он мёртв духовно.

Евангелийские свиньи бросились в пропасть. Та же участь ставрогинских бесов. Всем его порождениям суждено погибнуть, включая даже несчастную Хромоножку, познавшую его.

Все персонажи романа «Бесы» - самозванцы, ряженые, ненастоящие. И деталь эта весьма важна. И ещё одно: идеи ставрогинских «чад» различны, но мотив их один – Своеволие, о коем замечательно написал в той же своей работе о. С. Булгаков: «Как сатана есть карикатура Бога, так и своеволие есть карикатура свободы, так и религиозный бунт есть пародия мощи». Не свободу проповедуют они, но своеволие, подменяя одно другим.

Скоро-скоро настанут в России времена, когда на её политическом Олимпе прочно обоснуются, запляшут самозванцы-медиумы, одержимые бесами. И наступление таковых времён предвидел Фёдор Михайлович в своём романе: «В смутное время колебания или перехода всегда и везде появляются разные людишки. Я не про тех так называемых "передовых" говорю, которые всегда спешат прежде всех (главная забота) и хотя очень часто с глупейшею, но все же с определенною более или менее целью. Нет, я говорю лишь про сволочь. Во всякое переходное время подымается эта сволочь, которая есть в каждом обществе, и уже не только безо всякой цели, но даже не имея и признака мысли, а лишь выражая собою изо всех сил беспокойство и нетерпение. Между тем эта сволочь, сама не зная того, почти всегда подпадает под команду той малой кучки "передовых", которые действуют с определенною целью, и та направляет весь этот сор куда ей угодно, если только сама не состоит из совершенных идиотов, что впрочем тоже случается. (…) Солиднейшие из наших умов дивятся теперь на себя: как это они тогда вдруг оплошали? В чем состояло наше смутное время и от чего к чему был у нас переход - я не знаю, да и никто, я думаю, не знает - разве вот некоторые посторонние гости. А между тем дряннейшие людишки получили вдруг перевес, стали громко критиковать все священное, тогда как прежде и рта не смели раскрыть, а первейшие люди, до тех пор так благополучно державшие верх, стали вдруг их слушать, а сами молчать; а иные так позорнейшим образом подхихикивать. Какие-то Лямшины, Телятниковы, помещики Тентетниковы, доморощенные сопляки Радищевы, скорбно, но надменно улыбающиеся жидишки, хохотуны, заезжие путешественники, поэты с направлением из столицы, поэты взамен направления и таланта в поддевках и смазных сапогах, майоры и полковники, смеющиеся над бессмысленностию своего звания и за лишний рубль готовые тотчас же снять свою шпагу и улизнуть в писаря на железную дорогу; генералы, перебежавшие в адвокаты; развитые посредники, развивающиеся купчики, бесчисленные семинаристы, женщины, изображающие собою женский вопрос, - все это вдруг у нас взяло полный верх и над кем же? Над клубом, над почтенными сановниками, над генералами на деревянных ногах, над строжайшим и неприступнейшим нашим дамскими обществом…»; «Правда, было у нас нечто и весьма посерьёзнее одной лишь жажды скандала: было всеобщее раздражение, что-то неутолимо злобное; казалось, всем всё надоело ужасно. Воцарился какой-то всеобщий сбивчивый цинизм, цинизм через силу, как бы с натуги». Истинно так и случится всё через каких-то несколько десятилетий… Неизвестно откуда взявшуюся и обнаглевшую шваль поддержат лучшие представители либерально настроенной интеллигенции, что видим мы в романе на примере Кармазинова, которого Достоевский отчасти списал с И.С. Тургенева, имевшего большую слабость заигрывать с молодёжью с тем, чтобы быть в числе любимчиков её и гордиться взаимопониманием с ней. И, вот, маститый писатель Кармазинов является из Европы и в неудержимом стремлении казаться «прогрессивным» заискивает перед юнцом Верховенским, который чуть не в открытую насмехается над ним. Не так ли через несколько лет «властители дум» Д. Мережковский и З. Гиппиус станут обласкивать террориста Савинкова, а многие другие – жертвовать деньги на террор и революцию, не подозревая, что та в первую очередь безжалостно расправится с ними самими. Зато в тот момент любовались они собою, своим передовым мышлением, своею «борьбой»! Не интеллигенция, но именно «кармазиновщина» погубит, в конечном итоге, Россию.

И представители власти, заигрывавшие с революционерами и создававшие институты провокаторов. У Достоевского отображено и это. Верховенский, главный организатор, становится «совершенно своим» не где-нибудь, но в губернаторском доме, выдавая различную мелочь с тем, чтобы скрыть настоящее, основное дело. А ведь это уже Азеф, король провокации, вырисовывается! Власти пытались из тщеславных побуждений, усугублённых глупостью и слабостью, приручить бунтарей, забыв старую истину, что, сколько волка не корми… И в развернувшемся диком маскараде власть сливается воедино с отщепенцами, и тогда-то происходит взрыв. Как писала об этом замечательный исследователь Л. Сараскина: «Власть, запятнанная самозванством и своеволием, неминуемо порождает, плодит новых самозванцев-претендентов; эскалация самозванства приводит к эскалации произвола».

Но одно из самых потрясающих откровений, и сегодня звучащее набатом, это программа Верховенского, излагаемая им Ставрогину:

- Слушайте, мы сначала пустим смуту. Я уже вам говорил: мы проникнем в самый народ. Знаете ли, что мы уж и теперь ужасно сильны? Наши не те только, которые режут и жгут, да делают классические выстрелы или кусаются. Такие только мешают. Я без дисциплины ничего не понимаю. Я ведь мошенник, а не социалист, ха-ха! Слушайте, я их всех сосчитал: учитель, смеющийся с детьми над их богом и над их колыбелью, уже наш. Адвокат, защищающий образованного убийцу тем, что он развитее своих жертв и, чтобы денег добыть, не мог не убить, уже наш. Школьники, убивающие мужика, чтоб испытать ощущение, наши, наши. Присяжные, оправдывающие преступников сплошь наши. Прокурор, трепещущий в суде, что он недостаточно либерален, наш, наш. Администраторы, литераторы, о, наших много, ужасно много, и сами того не знают! С другой стороны, послушание школьников и дурачков достигло высшей черты; у наставников раздавлен пузырь с желчью; везде тщеславие размеров непомерных, аппетит зверский, неслыханный... Знаете ли, знаете ли, сколько мы одними готовыми идейками возьмем? Я поехал - свирепствовал тезис Littre, что преступление есть помешательство; приезжаю - и уже преступление не помешательство, а именно здравый-то смысл и есть, почти долг, по крайней мере благородный протест. "Ну как развитому убийце не убить, если ему денег надо!" Но это лишь ягодки. Русский бог уже спасовал пред "дешевкой". Народ пьян, матери пьяны, дети пьяны, церкви пусты, а на судах: "двести розог, или тащи ведро". О, дайте, дайте, взрасти поколению. Жаль только, что некогда ждать, а то пусть бы они еще попьянее стали! Ах как жаль, что нет пролетариев! Но будут, будут, к этому идет... (…) Мы провозгласим разрушение... почему, почему, опять-таки, эта идейка так обаятельна! Но надо, надо косточки поразмять. Мы пустим пожары... Мы пустим легенды... Тут каждая шелудивая "кучка" пригодится. Я вам в этих же самых кучках таких охотников отыщу, что на всякий выстрел пойдут, да еще за честь благодарны останутся. Ну-с, и начнется смута! Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал... Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам... [3]

А что же такое «свобода, равенство и братство» для перевёртышей? Что есть свобода для человека? Тяжелейший груз, груз страшный и неподъёмный. Только очень сильная личность способна вынести его, а таких меньшинство. Большинство же предпочитает подчиняться. Большинству нужен кто-то, кто бы управлял им. «Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, перед кем приклониться» - говорит Инквизитор в «Братьях Карамазовых». Ведь свобода – это величайшая ответственность, обязанность самому принимать решения. Задача не из лёгких! Куда проще покориться решению более сильного… Опять же, в случае неправильности его, будет кого винить, не придётся бичевать себя! Выходит, счастье не в свободе, но в повиновении? Так декларирует всё тот же Инквизитор: «Нет ничего обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее!» Свобода – удел немногих избранных, выделяющихся из общей массы за счёт необычайных своих духовных качеств. Негодяи не могут быть свободны, ибо сами в рабстве у «обезьяны Бога», но они могут диктовать слабым, навязывать им свою волю. И именно они пытаются проповедовать идею «рая на земле».

В романе «Бесы» таковым идеологом выступает Шигалёв, предтеча Инквизитора. «Выходя из безграничной свободы я заключаю безграничным деспотизмом» - говорит он. Идея его кажется дикой лишь на первый взгляд. На деле она довольно логична. А, если присмотреться, так ведь она уж реализована в нашей стране. С 17-го года мы живём при «шигалёвщине». В чём же состоит она? В чём идея Шигалёва? «У него хорошо в тетради, у него шпионство. У него каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное равенство. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей! Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами. Высшие способности не могут не быть деспотами и всегда развращали более, чем приносили пользы; их изгоняют или казнят. Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза. Шекспир побивается каменьями, вот Шигалевщина! (…) Не надо образования, довольно науки! И без науки хватит материалу на тысячу лет, но надо устроиться послушанию. В мире одного только недостает, послушания. Жажда образования есть уже жажда аристократическая. Чуть-чуть семейство или любовь, вот уже и желание собственности. Мы уморим желание: мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство. "Мы научились ремеслу, и мы честные люди, нам не надо ничего другого" - вот недавний ответ английских рабочих. Необходимо лишь необходимое, вот девиз земного шара отселе. Но нужна и судорога; об этом позаботимся мы, правители. У рабов должны быть правители. Полное послушание, полная безличность, но раз в тридцать лет Шигалев пускает и судорогу, и все вдруг начинают поедать друг друга, до известной черты, единственно чтобы не было скучно. Скука есть ощущение аристократическое; в Шигалевщине не будет желаний. Желание и страдание для нас, а для рабов Шигалевщина. Рабы должны быть равны: Без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство, и вот Шигалевщина!»

По Шигалёву «одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми…». Это и есть рай на земле. Рай рабов, каковым только и может он быть. А Лямшин предлагает и вовсе уничтожить эти 9/10 человек, а оставить только людей образованных, которые «начали бы жить-поживать по-учёному». К слову сказать, В.И. Ленин писал: «Пусть 90% русского народа погибнет, лишь бы 10% дожили до мировой революции»… Достоевский предрекал, что революция обойдётся России в 100 миллионов голов… Теперь, исследовав открытые, наконец, секретные документы, выясняется, что и это пророчество сбылось…

Всем этим человеконенавистническим, русофобским идеям как будто противостоит идея Шатова о народе-богоносце. Но вот беда: эта теория явилась из тех же недр. Она принадлежит Ставрогину. Шатов проповедует особость русского народа, как народа-богоносца. Всякий народ, по нему, велик своим богом, своей верой. Когда боги становятся общими, вера умирает. Чем сильнее народ, тем особливее у него Бог. Не может быть народ без религии. «Если великий народ не верует, что в нём одном истина (именно в одном и именно исключительно), если не верует, что он один способен и призван всех воскресить и спасти своею истиной, то он тотчас же перестаёт быть великим народом и тотчас же обращается в этнографический материал, а не в великий народ. Истинный великий народ никогда не может примириться со второстепенною ролью в человечестве или даже с первостепенною, а непременно и исключительно с первою. Кто теряет эту веру, тот уж не народ!» Всё правильно, всё верно. Но проповедь Бога в устах Шатова звучит странно, ибо сам он в Бога не верит. У Шатова произошло смещение понятий, у него – вера наоборот. У него не любовь к народу рождается из любви к Богу, как должно было бы быть, но любовь к Богу от любви к народу. Он говорит от том, чего понять окончательно не может, потому как для того уверовать надо. И сам же цитирует он своего учителя: «Атеист не может быть русским…» Стало быть, и сам Шатов не русский выходит? Достоевский неслучайно дал своему герою такую фамилию. Она говорящая, показывающая всю шаткость теории его. Шатовщина – это вера в народ-богоносец при неверии в Бога. Шатов отчасти и сам сознаёт несуразность этого факта, но может лишь сказать:

- Я буду веровать в Бога.

Это вполне возможно, так как Шатов – единственный персонаж, вставший на путь истины. Он единственный ударил своего «учителя», единственный, кого любит Хромоножка, единственный, кто порывает с Верховенским. Но Шатову не суждено успеть уверовать…

Товарищ же его по несчастью, в одно с ним время принявший в себя ставрогинского беса, Кириллов во Христа верит и даже жжёт лампадку. Только верит он во Христа без воскрешения. И свою идею он доводит-таки до конца. Поразительно, что и она ядром своим имеет свободу, а, вернее, своеволие:

- Вся свобода будет тогда, когда будет всё равно, жить или не жить. Вот всему цель.

- Цель? Да тогда никто, может, и не захочет жить?

- Никто.

Ещё одно понимание свободы, страшное и невообразимое…

            4. Здесь Бог с Дьяволом борются, а поле битвы – сердца людей

(Роман «Братья Карамазовы»)

«Русский либерализм не есть нападение на существующие порядки вещей, а есть нападение на самую сущность наших вещей, на самые вещи, а не на один только порядок, не на русские порядки, а на самую Россию. Мой либерал дошёл до того, что отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьёт свою мать. Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нём смех и чуть не восторг. Он ненавидит народные обычаи, русскую историю, всё. (…) Такого не может быть либерала нигде, который бы самое отечество своё ненавидел. Чем же это всё объяснить у нас? Тем самым, что и прежде, - тем, что русский либерал есть покамест ещё не русский либерал», - писал Фёдор Достоевский в романе «Идиот».

А своеобразным воплощением этой либеральной лакейщины, крайней степенью оной является персонаж уже другого произведения писателя… Есть в России с некоторых пор особого склада люди, зачастую полагающиеся прогрессивными и «новыми» за счёт своих «передовых» идей, как скорее истребить Россию и русский народ в угоду просвещённому Западу. Таковые господа имеют в нашей литературе весьма «достойного» предтечу – Смердякова. «Может ли русский мужик против образованного человека чувство иметь? По необразованности своей он никакого чувства не может иметь» - подобное отношение к народу и есть ни что иное, как смердяковщина. Смердяковщина – презрение и ненависть к России, ко всему русскому, отказ России в праве на собственное развитие, собственную мысль, собственную национальную самобытность. Все эти черты в той или иной степени были и ныне свойственны русским либералам. И дико смотрятся многочисленные лакеи в образе учителей да новоявленной «знати». Нынешние «смердяковы» образованны и лощёны в отличие от своего предшественника, надушены дорогим парфюмом, но и он не способен забить смрад от них исходящей. И суть их остаётся неизменной во все времена. «Я желаю уничтожения всех солдат-с. В 12-м году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, отца нынешнему, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с». Демократичнее было бы, цивилизованнее! Да, вот, вечная беда: народец – дрянь! Мешается! «Русский народ надо пороть-с!» И один известный либерал, современник Достоевского, ответил однажды своему оппоненту на довод, что «этого народ не допустит»: «Тогда уничтожим народ!» Просто и понятно. Смердяковщина – превалирующая идеология большой части либеральной публики. Сводится она к одному единственному признанию: «Я всю Россию ненавижу!»

Но откуда же берутся «смердяковы»? Из чего произрастают они? Их разум слишком мелок и неразвит для изобретения идей собственных. Идеи, в несколько изуродованном под себя виде, перенимают они от прелюбодеев мысли, лукавых мудрецов, надменных умников, кои, при полном неверии во что бы то ни было, проповедуют в зависимости от настроения то Бога, то чёрта, то либерализм, то социализм, противопоставляя теории свои, плоды ума человеческого, разуму высшему, подменяя человеческим судом Божию справедливость. Именно эти люди – духовные отцы «смердяковых».

И это в точности показано на примере Ивана Карамазова. Личность его весьма противоречива, ибо расколота сама в себе, а, как известно, «дом, расколовшийся в себе, не устоит». Иван яростно отрицает Бога, точнее, мир Божий, но он-то, быть может, пуще кого бы то ни было жаждет веры. Его трагедия в его безверии, в том, что надменная его душа не в силах уверовать во что-то, а оттого обречена вечным метаниям и сомнениям. Иван так страстно обличает мир, возможно, потому, что тем самым пытается оправдать себя. Он словно обижен на Бога за то, что мир его оказывается не таким справедливым, не тем, каковым должен был бы быть он в понимании Ивана Фёдоровича. Когда же он говорит о любви своей к детям, то лукавит. Ибо, если подлинно любишь детей, то следует иметь снисходительность и жалость ко взрослым. А этого у Ивана нет. И, вопия о страданиях детей, сам он никогда не станет облегчать их отдельно взятому ребёнку. Поэтому суждения его, отчасти справедливые и убедительные есть демагогия. Замечательно ещё, что Иван, подобно Свидригайлову, собирается уехать в Америку... Отступивший от Бога, в конечном итоге предаёт себя в руки дьяволу. Так происходит и с Иваном. И, вот, он, подобно другому персонажу Достоевского, Ставрогину, начинает верить… в беса. В канонического беса! Потому что последний ему является… Не может вынести душа Ивана собственного декларируемого принципа: «Всё дозволено!» - который восторженно впитывает в себя Смердяков и следует ему. Хотя даже последнему оказывается не по зубам идти по этому пути: «Они от дел своих казнятся!»

Груз вседозволенности оказывается не по силам и Ивану, надрывает его умственные и душевные силы, ведя к саморазрушению. Ведь Иван не Смердяков. В нём живо ещё и благородство, и совесть. И чувствует он после убийства отца свою сопричастность, хотя и пытается отрицать это вначале: «Да я и сам знаю, что не я убил…». И слышит сокрушающий ответ: «Знаете-с? В таком случае, вы-то и убили!» Мысль эта потрясает Ивана Федоровича, и он, этот проповедник вседозволенности, идёт в суд, чтобы признаться в убийстве и спасти столь нелюбимого брата: «Берите меня! Я убил! Отпустите его, изверги!» Это иной уже Иван. И, может быть, пройдя через горнило болезни, душа его, пребывавшая во мраке, но страдавшая о свете, свет этот всё-таки узрит…

А проводником к нему вполне может стать брат Ивана – Алёша, чистое сердце, за которое Бог с Дьяволом борется. Алёша – сын блудника Фёдора Павловича и любимый ученик праведного старца Зосимы. И для него середины быть не может: или быть с Богом всецело, или бунт. Однако, старец избирает для него испытание наиболее тяжкое – подвиг в миру, где придётся пройти смиреннику все возможные искусы. Первую брешь в нерушимой Алёшиной вере пытается пробить Иван. И спор их есть едва ли не самая существенная часть романа, ибо тут столкновение двух начал, веры истинной и лукавой теории, души чистой и разума гордого.

Примечательно, что в начале разговора Иван признаётся:

«- Братишка ты мой, не тебя я хочу развратить и сдвинуть с твоего устоя, я может быть себя хотел бы исцелить тобою, - этого исцеления Алёшей жаждут, пожалуй, все Карамазовы, и не только они, все они тянутся к нему. Может оттого, что подлецы всегда к чистоте тягу имеют?»

Далее Иван развивает свою идею:

«- Я тебе должен сделать одно признание - я никогда не мог понять, как можно любить своих ближних. Именно ближних-то по-моему и невозможно любить, а разве лишь дальних. Я читал вот как-то и где-то про "Иоанна Милостивого" (одного святого), что он, когда к нему пришел голодный и обмерзший прохожий и попросил согреть его, лег с ним вместе в постель, обнял его и начал дышать ему в гноящийся и зловонный от какой-то ужасной болезни рот его. Я убежден, что он это сделал с надрывом, с надрывом лжи, из-за заказанной долгом любви, из-за натащенной на себя эпитимии. Чтобы полюбить человека, надо чтобы тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо свое - пропала любовь. (…) По-моему Христова любовь к людям есть в своем роде невозможное на земле чудо. Правда, он был бог. Но мы-то не боги. Положим, я например глубоко могу страдать, но другой никогда ведь не может узнать, до какой степени я страдаю, потому что он другой, а не я, и сверх того редко человек согласится признать другого за страдальца (точно будто это чин). Почему не согласится, как ты думаешь? Потому, например, что от меня дурно пахнет, что у меня глупое лицо, потому что я раз когда-то отдавил ему ногу. К тому же страдание и страдание: унизительное страдание, унижающее меня, голод, например, еще допустит во мне мой благодетель, но чуть повыше страдание, за идею, например, нет, он это в редких разве случаях допустит, потому что он, например, посмотрит на меня и вдруг увидит, что у меня вовсе не то лицо, какое по его фантазии должно бы быть у человека, страдающего за такую-то, например, идею. Вот он и лишает меня сейчас же своих благодеяний и даже вовсе не от злого сердца. Нищие, особенно благородные нищие, должны бы были наружу никогда не показываться, а просить милостыню чрез газеты. Отвлеченно еще можно любить ближнего и даже иногда издали, но вблизи почти никогда. Если бы все было как на сцене, в балете, где нищие, когда они появляются, приходят в шелковых лохмотьях и рваных кружевах и просят милостыню, грациозно танцуя, ну тогда еще можно любоваться ими. Любоваться, но все-таки не любить. Но довольно об этом. Мне надо было лишь поставить тебя на мою точку. Я хотел заговорить о страдании человечества вообще, но лучше уж остановимся на страданиях одних детей. Это уменьшит размеры моей аргументации раз в десять, но лучше уже про одних детей. Тем не выгоднее для меня, разумеется. Но во-первых, деток можно любить даже и вблизи, даже и грязных, даже дурных лицом (мне однако же кажется, что детки никогда не бывают дурны лицом). Во-вторых, о больших я и потому еще говорить не буду, что, кроме того что они отвратительны и любви не заслуживают, у них есть и возмездие: они съели яблоко и познали добро и зло и стали "яко бози". Продолжают и теперь есть его. Но деточки ничего не съели и пока еще ни в чем невиновны. Любишь ты деток, Алеша? Знаю, что любишь, и тебе будет понятно, для чего я про них одних хочу теперь говорить. Если они на земле тоже ужасно страдают, то уж конечно за отцов своих, наказаны за отцов своих, съевших яблоко, - но ведь это рассуждение из другого мира, сердцу же человеческому здесь на земле непонятное. Нельзя страдать неповинному за другого, да еще такому неповинному! Подивись на меня, Алеша, я тоже ужасно люблю деточек. И заметь себе, жестокие люди, страстные, плотоядные, Карамазовы, иногда очень любят детей. Дети, пока дети, до семи лет, например, страшно отстоят от людей совсем будто другое существо и с другою природой. (…)

- Ты говоришь с странным видом, - замечает Алёша, - точно ты в каком безумии.

                                                                                                       (…)

- Одну, только одну еще картинку, и то из любопытства, очень уж характерная… (…)Ну вот живет генерал в своем поместье в две тысячи душ, чванится, третирует мелких соседей как приживальщиков и шутов своих. Псарня с сотнями собак и чуть не сотня псарей, все в мундирах, все на конях. И вот дворовый мальчик, маленький мальчик, всего восьми лет, пустил как-то играя камнем и зашиб ногу любимой генеральской гончей. "Почему собака моя любимая охромела?" Докладывают ему, что вот дескать этот самый мальчик камнем в нее пустил и ногу ей зашиб. "А, это ты, - оглядел его генерал, - взять его!" Взяли его, взяли у матери, всю ночь просидел в кутузке, на утро чем свет выезжает генерал во всем параде на охоту, сел на коня, кругом его приживальщики, собаки, псари, ловчие, все на конях. Вокруг собрана дворня для назидания, а впереди всех мать виновного мальчика. Выводят мальчика из кутузки. Мрачный, холодный, туманный осенний день, знатный для охоты. Мальчика генерал велит раздеть, ребеночка раздевают всего донага, он дрожит, обезумел от страха, не смеет пикнуть... "Гони его!" командует генерал, "беги, беги!" кричат ему псари, мальчик бежит... "Ату его!" вопит генерал и бросает на него всю стаю борзых собак. Затравил в глазах матери, и псы растерзали ребенка в клочки!.. Генерала, кажется, в опеку взяли. Ну... что же его? Расстрелять? Для удовлетворения нравственного чувства расстрелять? Говори, Алешка!

- Расстрелять! - тихо проговорил Алеша, с бледною, перекосившеюся какою-то улыбкой подняв взор на брата.

- Браво! - завопил Иван в каком-то восторге, - уж коли ты сказал, значит... Ай да схимник! Так вот какой у тебя бесенок в сердечке сидит, Алешка Карамазов!

- Я сказал нелепость, но...

- То-то и есть, что но... - кричал Иван. - Знай, послушник. Что нелепости слишком нужны на земле. На нелепостях мир стоит и без них может быть в нем совсем ничего бы и не произошло. Мы знаем что знаем!

- Что ты знаешь?

- Я ничего не понимаю, - продолжал Иван как бы в бреду, - я и не хочу теперь ничего понимать. Я хочу оставаться при факте. Я давно решил не понимать. Если я захочу что-нибудь понимать, то тотчас же изменю факту, а я решил оставаться при факте...

- Для чего ты меня испытуешь? - с надрывом горестно воскликнул Алеша, - скажешь ли мне наконец?

- Конечно скажу, к тому и вел, чтобы сказать. Ты мне дорог, я тебя упустить не хочу и не уступлю твоему Зосиме.

Иван помолчал с минуту, лицо его стало вдруг очень грустно.

- Слушай меня: я взял одних деток, для того чтобы вышло очевиднее. Об остальных слезах человеческих, которыми пропитана вся земля от коры до центра - я уж ни слова не говорю, я тему мою нарочно сузил. Я клоп и признаю со всем принижением, что ничего не могу понять, для чего все так устроено. Люди сами, значит, виноваты: им дан был рай, они захотели свободы и похитили огонь с небеси, сами зная, что станут несчастны, значит нечего их жалеть. О, по моему, по жалкому, земному эвклидовскому уму моему, я знаю лишь то, что страдание есть, что виновных нет, что все одно из другого выходит прямо и просто, что все течет и уравновешивается, - но ведь это лишь эвклидовская дичь, ведь я знаю же это, ведь жить по ней я не могу же согласиться! Что мне в том, что виновных нет и что все прямо и просто одно из другого выходит, и что я это знаю - мне надо возмездие, иначе ведь я истреблю себя. И возмездие не в бесконечности где-нибудь и когда-нибудь, а здесь уже на земле, и чтоб я его сам увидал. Я веровал, я хочу сам и видеть, а если к тому часу буду уже мертв, то пусть воскресят меня, ибо если все без меня произойдет, то будет слишком обидно. Не для того же я страдал, чтобы собой, злодействами и страданиями моими унавозить кому-то будущую гармонию. Я хочу видеть своими глазами, как лань ляжет подле льва и как зарезанный встанет и обнимется с убившим его. Я хочу быть тут, когда все вдруг узнают, для чего все так было. На этом желании зиждутся все религии на земле, а я верую. Но вот однако же детки, и что я с ними стану тогда делать? Это вопрос, который я не могу решить. В сотый раз повторяю - вопросов множество, но я взял одних деток, потому что тут неотразимо ясно то, что мне надо сказать. Слушай: если все должны страдать, чтобы страданием купить вечную гармонию, то при чем тут дети, скажи мне пожалуйста? Совсем непонятно, для чего должны были страдать и они, и зачем им покупать страданиями гармонию? Для чего они-то тоже попали в материал и унавозили собою для кого-то будущую гармонию? Солидарность в грехе между людьми я понимаю, понимаю солидарность и в возмездии, но не с детками же солидарность в грехе, и если правда в самом деле в том, что и они солидарны с отцами их во всех злодействах отцов, то уж конечно правда эта не от мира сего и мне непонятна. Иной шутник скажет пожалуй, что все равно дитя вырастет и успеет нагрешить, но вот же он не вырос, его восьмилетнего затравили собаками. О, Алеша, я не богохульствую! Понимаю же я, каково должно быть сотрясение вселенной, когда все на небе и под землею сольется в один хвалебный глас и все живое и жившее воскликнет: "Прав ты, господи, ибо открылись пути твои!" Уж когда мать обнимется с мучителем, растерзавшим псами сына ее, и все трое возгласят со слезами: "Прав ты, господи", то уж конечно настанет венец познания и все объяснится. Но вот тут-то и запятая, этого-то я и не могу принять. И пока я на земле, я спешу взять свои меры. Видишь ли, Алеша, ведь может быть и действительно так случится, что, когда я сам доживу до того момента, али воскресну, чтоб увидать его, то и сам я пожалуй воскликну со всеми, смотря на мать, обнявшуюся с мучителем ее дитяти: "Прав ты, господи!" но я не хочу тогда восклицать. Пока еще время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка, который бил себя кулаченком в грудь и молился в зловонной конуре своей неискупленными слезками своими к "боженьке"! Не стоит потому что слезки его остались неискупленными. Они должны быть искуплены, иначе не может быть и гармонии. Но чем, чем ты искупишь их? Разве это возможно? Неужто тем, что они будут отомщены? Но зачем мне их отмщение, зачем мне ад для мучителей, что тут ад может поправить, когда те уже замучены. И какая же гармония, если ад: я простить хочу и обнять хочу, я не хочу, чтобы страдали больше. И если страдания детей пошли на пополнение той суммы страданий, которая необходима была для покупки истины, то я утверждаю заранее, что вся истина не стоит такой цены. Не хочу я наконец, чтобы мать обнималась с мучителем, растерзавшим ее сына псами! Не смеет она прощать ему! Если хочет, пусть простит за себя, пусть простит мучителю материнское безмерное страдание свое; но страдания своего растерзанного ребенка она не имеет права простить, не смеет простить мучителя, хотя бы сам ребенок простил их ему! А если так, если они не смеют простить, где же гармония? Есть ли во всем мире существо, которое могло бы и имело право простить? Не хочу гармонии, из-за любви к человечеству не хочу. Я хочу оставаться лучше со страданиями не отомщенными.

Лучше уж я останусь при неотомщенном страдании моем и неутоленном негодовании моем, хотя бы я был и не прав. Да и слишком дорого оценили гармонию, не по карману нашему вовсе столько платить за вход. А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно. И если только я честный человек, то обязан возвратить его как можно заранее. Это и делаю. Не бога я не принимаю, Алеша, я только билет ему почтительнейше возвращаю.

- Это бунт, - тихо и потупившись проговорил Алеша.

- Бунт? Я бы не хотел от тебя такого слова, - проникновенно сказал Иван. - Можно ли жить бунтом, а я хочу жить. Скажи мне сам прямо, я зову тебя, - отвечай: Представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулаченком в грудь и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!

- Нет, не согласился бы, - тихо проговорил Алеша.

- И можешь ли ты допустить идею, что люди, для которых ты строишь, согласились бы сами принять свое счастие на неоправданной крови маленького замученного, а приняв, остаться навеки счастливыми?

- Нет, не могу допустить. Брат, - проговорил вдруг с засверкавшими глазами Алеша, - ты сказал сейчас: есть ли во всем мире существо, которое могло бы и имело право простить? Но Существо это есть, и оно может все простить, всех и вся и за все, потому что само отдало неповинную кровь свою за всех и за все. Ты забыл о нем, а на нем-то и зиждется здание, и это ему воскликнут: "Прав ты, господи, ибо открылись пути твои"».

И после этих слов Иван рассказывает брату свою поэму «Великий Инквизитор». Поразителен реакция Алёши, совершенно понявшего суть Инквизитора и ему подобных «умных людей», их «человеколюбия»:

«- Никакого у них нет такого ума, и никаких таких тайн и секретов... Одно только разве безбожие, вот и весь их секрет. Инквизитор твой не верует в бога, вот и весь его секрет! – и сокрушённо обращается он к брату, поняв страдание его: - Как же жить-то будешь, чем ты любить-то будешь? С таким адом в груди и в голове разве это возможно? (…)

- Есть такая сила, что все выдержит!

- Какая сила?

- Карамазовская... сила низости Карамазовской.

- Это потонуть в разврате, задавить душу в растлении, да, да?

- Пожалуй и это... только до тридцати лет может быть я избегну, а там...

- Как же избегнешь? Чем избегнешь? Это невозможно с твоими мыслями.

- Опять-таки по-карамазовски.

- Это чтобы "все позволено"? Все позволено, так ли, так ли?

Иван нахмурился и вдруг странно как-то побледнел.

- Да, пожалуй: "все позволено", если уж слово произнесено. Не отрекаюсь. (…) Я, брат, уезжая думал, что имею на всем свете хоть тебя, а теперь вижу, что и в твоем сердце мне нет места, мой милый отшельник. От формулы: "все позволено" я не отрекусь, ну и что же, за это ты от меня отречешься, да, да?

Алеша встал, подошел к нему, и молча, тихо поцеловал его в губы».

После выхода в печать романа «Братья Карамазовы» на Достоевского обрушился шквал критики. Фёдор Михайлович ответил хулителям: «Мерзавцы дразнили меня необразованною и ретроградною верою в Бога. Этим олухам и не снилось такой силы отрицание Бога, какое положено в «Инквизиторе»… которому ответом служит весь роман. Не дурак же (фанатик) я верую в Бога. И эти хотели меня учить и смеялись над моим неразвитием! Да их глупой природе и не снилось такой силы отрицание, которое перешёл я. Им ли меня учить!.. Инквизитор и глава о детях. Ввиду этих глав вы бы могли отнестись ко мне хотя бы научно, не столь высокомерно по части философии… И в Европе такой силы атеистических выражений нет и не было. Стало быть, не мальчик же я верую, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла…

В ваших душах такие трущобы мрака, которые никакой луч не озарит. Кого же вы просвещать думаете, кого?»

После «Братьев Карамазовых» Достоевский собирался написать новый роман – «Дети». О судьбе Алёши Карамазова, который, вернувшись, по завету старца Зосимы, в мир должен был попасть в среду революционеров, переболеть их идеей устроения справедливого общества, для реализации коей все средства хороши, и побороть в себе это искушение.

Ивану удалось таки посеять в душе брата семена сомнений, однако, силой направляющей для последнего навсегда останется старец Зосима, его поучения, кои недурно было бы помнить всякому. Чему же учил старец?

«Главное, самому себе не лгите. Лгущий самому себе и собственную ложь свою слушающий до того доходит, что уж никакой правды ни в себе, ни кругом не различает, а стало быть входит в неуважение и к себе и к другим. Не уважая же никого, перестает любить, а чтобы, не имея любви, занять себя и развлечь, предается страстям и грубым сладостям, и доходит совсем до скотства в пороках своих, а все от беспрерывной лжи и людям и себе самому. Лгущий себе самому прежде всех и обидеться может. Ведь обидеться иногда очень приятно, не так ли? И ведь знает человек, что никто не обидел его, а что он сам себе обиду навыдумал и налгал для красы, сам преувеличил, чтобы картину создать, к слову привязался и из горошинки сделал гору, - знает сам это, а все-таки самый первый обижается, обижается до приятности, до ощущения большего удовольствия, а тем самым доходит и до вражды истинной...»

«Народ божий любите, не отдавайте стада отбивать пришельцам, ибо если заснете в лени и в брезгливой гордости вашей, а пуще в корыстолюбии, то придут со всех стран и отобьют у вас стадо ваше. Толкуйте народу Евангелие неустанно... Не лихоимствуйте... Сребра и золота не любите, не держите... Веруйте и знамя держите. Высоко возносите его...»

«Провозгласил мир свободу, в последнее время особенно, и что же видим в этой свободе ихней: одно лишь рабство и самоубийство! Ибо мир говорит: "Имеешь потребности, а потому насыщай их, ибо имеешь права такие же, как и у знатнейших и богатейших людей. Не бойся насыщать их, но даже приумножай", - вот нынешнее учение мира. В этом и видят свободу. И что же выходит из сего права на приумножение потребностей? У богатых уединение и духовное самоубийство, а у бедных - зависть и убийство, ибо права-то дали, а средств насытить потребности еще не указали. Уверяют, что мир чем далее, тем более единится, слагается в братское общение, тем что сокращает расстояния, передает по воздуху мысли. Увы, не верьте таковому единению людей. Понимая свободу, как приумножение и скорое утоление потребностей, искажают природу свою, ибо зарождают в себе много бессмысленных и глупых желаний, привычек и нелепейших выдумок. Живут лишь для зависти друг к другу, для плотоугодия и чванства.

Иметь обеды, выезды, экипажи, чины и рабов-прислужников считается уже такою необходимостью, для которой жертвуют даже жизнью, честью и человеколюбием, чтоб утолить эту необходимость, и даже убивают себя, если не могут утолить ее. У тех, которые не богаты, то же самое видим, а у бедных неутоление потребностей, зависть пока заглушаются пьянством. Но вскоре вместо вина упьются и кровью, к тому их ведут. (…) И не дивно, что вместо свободы впали в рабство, а вместо служения братолюбию и человеческому единению впали напротив в отъединение и уединение, как говорил мне в юности моей таинственный гость и учитель мой. А потому в мире все более и более угасает мысль о служении человечеству, о братстве и целостности людей и воистину встречается мысль сия даже уже с насмешкой, ибо как отстать от привычек своих, куда пойдет сей невольник, если столь привык утолять бесчисленные потребности свои, которые сам же навыдумал? В уединении он, и какое ему дело до целого. И достигли того, что вещей накопили больше, а радости стало меньше.»

«Ад есть страдание о том, что нельзя уже более любить».

«О, есть и во аде пребывшие гордыми и свирепыми, несмотря уже на знание бесспорное и на созерцание правды неотразимой; есть страшные, приобщившиеся сатане и гордому духу его всецело. Для тех ад уже добровольный и ненасытимый; те уже доброхотные мученики. Ибо сами прокляли себя, прокляв бога и жизнь. Злобною гордостью своею питаются, как если бы голодный в пустыне кровь собственную свою сосать из своего же тела начал. Но ненасытимы во веки веков и прощение отвергают, бога, зовущего их, проклинают. Бога живаго без ненависти созерцать не могут и требуют, чтобы не было бога жизни, чтоб уничтожил себя бог, и все создание свое. И будут гореть в огне гнева своего вечно, жаждать смерти и небытия. Но не получат смерти...»

        5. Заветы Пророка

(Дневник Писателя)

О финансах: Для приобретения хороших государственных финансов в государстве, изведавшем известные потрясения, не думай слишком много о текущих потребностях, сколь бы сильно не вопияли они, а думай лишь об оздоровлении корней – и получишь финансы.

О земле: Не железнодорожники, не миллионеры, не банки, не жиды обладают (выдел. – Ф.Д.) землёю, а прежде всех лишь одни земледельцы; кто обрабатывает землю, тот и ведёт всё за собою, и что земледельцы и суть государство, ядро его, сердцевина. А так ли у нас, не навыворот ли в настоящую минуту, где наше ядро и в ком?

О пьянстве: Матери пьют, дети пьют, церкви пустеют, отцы разбойничают; бронзовую руку у Ивана Сусанина отпилили и в кабак снесли; а в кабак приняли! Спросите лишь одну медицину: какое может родиться поколение от таких пьяниц? Но пусть, пусть (и дай боже!), пусть это лишь одна мечта пессимиста, в десять раз преувеличившая беду! Верим и хотим веровать, но... если в текущие десять, пятнадцать лет наклонность народа к пьянству (которая все-таки несомненна) не уменьшится, удержится, а стало быть, еще более разовьется, то - не оправдается ли и вся мечта? Вот нам необходим бюджет великой державы, а потому очень, очень нужны деньги; спрашивается: кто же их будет выплачивать через эти пятнадцать лет, если настоящий порядок продолжится? Труд, промышленность? ибо правильный бюджет окупается лишь трудом и промышленностью. Но какой же образуется труд при таких кабаках? Настоящие, правильные капиталы возникают в стране не иначе как основываясь на всеобщем трудовом благосостоянии ее, иначе могут образоваться лишь капиталы кулаков и жидов. Так и будет, если дело продолжится, если сам народ не опомнится; а интеллигенция не поможет ему. Если не опомнится, то весь, целиком, в самое малое время очутится в руках у всевозможных жидов, и уж тут никакая община его не спасет: будут лишь общесолидарные нищие, заложившиеся и закабалившиеся всею общиной, а жиды и кулаки будут выплачивать за них бюджет. Явятся мелкие, подленькие, развратнейшие буржуа и бесконечное множество закабаленных им нищих рабов - вот картина! Жидки будут пить народную кровь и питаться развратом и унижением народным, но так как они будут платить бюджет, то, стало быть, их же надо будет поддерживать.

О либерализме: Любить общечеловека – значит наверно уж презирать, а подчас и ненавидеть стоящего подле себя настоящего человека.

Я слышу, я предчувствую, вижу даже, что возникают и идут новые элементы, жаждущие нового слова, истосковавшиеся от старого либерального подхихикивания над всяким словом надежды на Россию, от старого прежнего, либерально-беззубого скептицизма, от старых мертвецов, которых забыли похоронить и которые всё ещё считают себя за молодое поколение, от старого либерала – руководителя и спасителя России, который за всё 25-летие своего пребывания у нас обозначился наконец как «без толку кричащий на базаре человек», по выражению народному.

О Европе и России: Нам во что бы ни стало и как можно скорее надо стать великой европейской державой. Положим, мы и есть великая держава; но я только хочу сказать, что это нам слишком дорого стоит – гораздо дороже, чем другим великим державам, а это предурной признак.

Муравейник, давно уже созидавшийся в ней (Европе – Е.С.) без церкви и без Христа (ибо церковь, замутив идеал свой, давно уже и повсеместно перевоплотилась там в государство), с расшатанным до основания нравственным началом, утратившим всё, всё общее и всё абсолютное, - этот созидавшийся муравейник, говорю я, весь подкопан. Грядет четвертое сословие, стучится и ломится в дверь и, если ему не отворят, сломает дверь. Не хочет оно прежних идеалов, отвергает всяк доселе бывший закон. На компромисс, на уступочки не пойдет, подпорочками не спасете здания. Уступочки только разжигают, а оно хочет всего. Наступит нечто такое, чего никто и не мыслит. Все эти парламентаризмы, все исповедоваемые теперь гражданские теории, все накопленные богатства, банки, науки, жиды - всё это рухнет в один миг и бесследно - кроме разве жидов, которые и тогда найдутся как поступить, так что им даже в руку будет работа. Всё это "близко, при дверях".

Чем сильнее и самостоятельнее развились бы мы в национальном духе нашем, тем сильнее и ближе отозвались бы европейской душе и, породнившись с нею, стали бы ней понятнее. Тогда не отвёртывались бы от нас высокомерно, а выслушивали бы нас. Мы и на вид тогда станем совсем другие. Став самими собой, мы получим наконец облик человеческий, а не обезьяний. Мы получим вид свободного существа, а не раба, не лакея, не Потугина; нас сочтут тогда за людей, а не за международную обшмыгу…

Довольно увлекаться и пора бы уже рассудку послужить. И всё это, и вся эта заграница, и вся эта Европа ваша, все это одна фантазия, и все мы за границей одна фантазия…

О славянах: Не будет у России, и никогда ещё не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобождёнными! (…) Начнут же они, по освобождении, свою новую жизнь именно с того, что выпросят себе у Европы, у Англии и Германии, например, ручательство их свободе, и хоть в концерте европейских держав будет и Россия, но они именно в защиту от России это и сделают. Начнут они непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись при заключении мира вмешательством европейского концерта, а не вмешайся Европа, так Россия, отняв их у турок, поглотила бы их тотчас же, «имея в виду расширение границ и основание великой Всеславянской империи на порабощение славян жадному, хитрому и варварскому великорусскому племени». (…) Напротив, выставят как политическую, а потом и научную истину, что не будь во все эти сто лет освободительницы-России, так они бы давным-давно сами сумели освободиться от турок, своею доблестью или помощью Европы, которая, опять-таки не будь на свете России, не только бы не имела ничего против их освобождения, но и сама освободила бы их. (…) Мало того, даже с турками станут говорить с большим уважением, чем об России. Может быть, целое столетие, или ещё более, они будут непрерывно трепетать за свободу и бояться властолюбия России; они будут заискивать перед европейскими государствами, будут клеветать на Россию, сплетничать на неё и интриговать против неё. (…) Особенно приятно будет для освобождённых славян высказывать и трубить на весь свет, что они племена образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как Россия – страна варварская, мрачный северный колосс, даже не чистой славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации. (…) России надо серьёзно приготовится к тому, что все эти освобождённые славяне с упоением ринутся в Европу, до потери личности своей заразятся европейскими формами, политическими и социальными, и таким образом должны будут пережить целый и длинный период европеизма прежде, чем постигнуть хоть что-нибудь в своём славянском значении и в своём особом славянском призвании в среде человечества. Между собой эти землицы будут вечно ссориться, вечно друг другу завидовать и друг против друга интриговать. Разумеется, в минуту какой-нибудь серьезной беды они все непременно обратятся к России за помощью. (…) России надолго достанется тоска и забота мирить их, вразумлять их и даже, может быть, обнажать за них меч при случае.

(…) Но, выказав полнейшее бескорыстие, тем самым Россия и победит, и привлечёт, наконец, к себе славян; сначала в беде будут прибегать к ней, а потом, когда-нибудь, воротятся к ней и прильнут ней все, уже с полной, с детской доверчивостью. Все воротятся в родное гнездо.

О русской нации: Иной добрейший человек как-то вдруг может сделаться омерзительным безобразником и преступником, - стоит только попасть ему в этот вихрь, роковой для нас круговорот судорожного и моментального самоотрицания и саморазрушения, так свойственный русскому народному характеру в иные роковые минуты его жизни.

Самая главная, самая коренная духовная потребность русского народа есть потребность страдания, всегдашнего и неутолимого, везде и во всём.

О «еврейском вопросе»: И заметьте всеобщую черту: всё дело у нас теперь в первом шаге, в практике, а все, все до единого до единого, кричат и заботятся лишь о принципах, так что практика поневоле попалась в руки одним иудеям…

Трудно что-нибудь раздражительнее и щепетильнее образованного еврея и обидчивее его, как еврея.

Нет в мире другого народа, который бы столько жаловался на судьбу свою, поминутно, за каждым словом своим, на своё принижение, на своё страдание, на своё мученичество.

Евреи кричат, что они были столько веков угнетены и гонимы, угнетены и гонимы теперь, и что это, по крайней мере, надобно взять в расчёт русским при суждении о еврейском характере. (…) Ну, а евреи: брали ли и берут ли они в расчёт, жалуясь и обвиняя русских, сколько веков угнетений и гонений перенёс сам русский народ?

Укажите на какое-нибудь другое племя из русских инородцев, которое бы, по ужасному влиянию своему, могло бы равняться в этом смысле с евреем? Не найдёте такого; в этом смысле еврей сохраняет всю свою оригинальность перед другими русскими инородцами, а причина этому, конечно, этот status in statu его, дух которого дышит именно этой безжалостностью ко всему, что не есть еврей, к этому неуважению ко всякому народу и племени и ко всякому человеческому существу, кто не есть еврей.

Капитал есть накопленный труд; еврей любит торговать чужим трудом. Но всё же это пока ничего не изменяет; зато верхушка евреев воцаряется над миром всё сильнее и твёрже и стремится дать миру свой облик и свою суть.

О правосудии: Неужто вы думаете, что, отпуская всех сплошь невиновными или «достойными всякого снисхождения», вы тем даёте им шанс исправиться? Станет он вам исправляться! Какая ему беда? «Значит, пожалуй, я и не виновен был вовсе» - вот, что он скажет в конце концов. Сами же вы натолкнёте его на такой вывод.

Об образовании: Наши юные люди наших интеллигентных сословий, развитые в семействах своих, в которых всего чаще встречаете теперь недовольство, нетерпение, грубость невежества (несмотря на интеллигентность классов) и где почти повсеместно настоящее образование заменяется лишь нахальным отрицанием с чужого голоса; где материальные побуждения господствую над всякой высшей идеей; где дети воспитываются бес почвы, вне естественной правды, в неуважении или в равнодушии к отечеству и в насмешливом презрении к народу, так особенно распространяющемся в последнее время, - тут ли, из этого ли родника наши юные люди почерпнут правду и безошибочность направления своих первых шагов в жизни? Вот где начало зла: в предании, в преемстве идей, в вековом национальном подавлении в себе всякой независимости мысли, в понятии о сане европейца под непременным условием неуважения к самому себе, как к русскому человеку!


[1] Гасфорт Густав Христианович – военный губернатор областей степных киргизов.

[2] Тотлебен Эдуард Иванович – инженер-фортификатор, создатель севастопольских укреплений, герой обороны Севастополя.

[3] Примечание: Убийца студента Иванова, лидер и идеолог «Народной расправы» С. Нечаев писал в своём «Катехизисе революционера»: «Наше дело – всеобщее и беспощадное разрушение. Созидать будут другие…»


Источник: http://www.chitalnya.ru/work/1006653/

 

СИЯ ЛЮБВЕ

Вадим Виноградов

                                                                                                                Больши сея любве никтоже имать,

                                                                                                                да кто душу свою положитъ за други своя

                                                                                                                                                                  (Ин. 15. 13)

- Ты счастлив? Счастлив? - спрашивала Настасья Филипповна князя Мышкина.

- Мне только одно слово скажи, счастлив ты теперь? Сегодня, сейчас? Настасье Филипповне было необходимо, чтобы её возлюбленный был счастлив, пусть и с Аглаей. Это и возглас души каждого положительного героя Достоевского, пусть и не поставленного Федором Михайловичем в их прямую речь. А, прежде всего, это возглас самого Федора Михайловича. В нем выражена самая существенная черта русской души: готовность положить душу свою за другого, дарованная русской душе сразу по принятии ею в свое сердце Христа.

“Счастлив ли ты?” Настасьи Филипповны - это не вежливое обращение опустошенного сердца. Это вопрос всей жизни! Много лет формировалась душа, чтобы в нужный момент положить её за любимого человека. Причём плотская любовь при этом вопросе не существует. Любовь «за други своя» - это совсем иное, совсем противоположное нынешнему господству опустошенной души… «заниматься любовью». Чьё же это сердце открыл Ф.М. возгласом Настасьи Филипповны: «Ты счастлив? Счастлив?»? А свое сердце и открыл. И, чтобы хоть как-то, хотя бы умом ощутить, эту готовность положить свою душу за другую, хорошо бы найти её раскрытие у какой-нибудь другой поэтической души, созвучной душе Федора Михайловича. Русская классическая литература такую возможность может предоставить многократно.

Мы же обратимся лишь к душе Михаила Юрьевича Лермонтова. 17-тилетним он встречает юную Варвару Лопухину, которой тогда было 16 лет. И быстрые глаза, и кудри золотые, и звонкий голосок! Все её движенья, улыбка, речи и черты так полны жизни, вдохновенья, так полны чудной простоты. Варвара так же сильно любила поэта. Но семья Лопухиных выступила против их брака. Главным противником выступил отец. Когда Вареньке было 20 лет за неё посватался 37-летний помещик Бахметьев, и, как пишет племянница Лопухиной: «Не знаю, кто повлиял на бедную Вареньку, нопредложение Бахметьева было принято». А по свидетельству троюродного брата Лермонтова Акима Шан-Гирея, тот при известии о свадьбе Лопухиной «изменился в лице и побледнел». И вот, в этот бесспорно трагический длянего момент, он со всей искренностью открывает единственное то, чего больше всего сейчас желает его сердце.

            Я, Матерь Божия, ныне с молитвою

            Пред твоим образом, ярким сиянием,

            Не о спасении, не перед битвою,

            Не с благодарностью иль покаянием,

            Не за свою молю душу пустынную,

            За душу странника в свете безродного;

            Но я вручить хочу деву невинную

            Теплой заступнице мира холодного.

            Окружи счастьем душу достойную;

            Дай ей сопутников, полных внимания,

            Молодость светлую, старость покойную,

            Сердцу незлобному мир упования.

            Срок ли приблизится часу прощальному

            В утро ли шумное, в ночь ли безгласную -

            Ты восприять пошли к ложу печальному

            Лучшего ангела душу прекрасную.

Кто на практике так раскроет слова Господа Христа о самой большой любви, как эта русская душа?

Эти слова Лермонтова полностью раскрывают и душу Настасьи Филиппповны, которую она целиком вложила в свой вопрос: “Ты счастлив?”. А мы тоже думаем сейчас только об одном: как хорошо было бы присоединить это стихотворение в школьной программе к “Бородину” Лермонтова, чтобы не только на патриотическое воспитание могло бы повлиять сердце его, через великий его дар поэта, но и на воспитание чувств. Как было бы хорошо, если бы все русские мальчики, и все русские девочки знали бы это стихотворение наизусть  Любовь земная Достоевский - великий популяризатор Евангелия. Но настолько непростой, что его толкование Евангелия само требует, чтобы его истолковывали. И ни кто-нибудь, а такие великие аввы, как святитель Антоний Храповицкий и преподобный Iустин Попович.

А как толкует Евангелие Феодор Михайлович? Он толкует Евангелие, неимоверно усложняя его понятия до крайности. Он преподносит непростые Евангельские понятия через саму жизнь человека, через его страдания, мысли, чувства. Но, закручивая спираль своих головокружительных сюжетов, Феодор Михайлович ни на мгновение не прерывает нить евангельского духа, подчиняющую каждую малюсенькую деталь, каждую образную краску единой евангельской цели в каждом своем романе. Для чего так неимоверно всё усложняет Достоевский, а не говоритъ прямо (Ин. 16,29)? А вот, для того, чтобы любите друг друга! коснулась самого сердца и, может быть, и осталась бы в нем.

И как проникновенно преподобный Иустинъ Поповичъ начинает свой удивительный труд о Достоевском: "Начиная с моих пятнадцати лет Достоевский - мой учитель. Признаюсь - и мой мучитель. Уже тогда он увлёк меня и покорил своей проблематикой. Я понял, что его проблемы - это вечные проблемы человеческого духа. И если человек называется человеком, то он должен ими заниматься. А Достоевский весь в этих проблемах, и поэтому во всех своих изысканиях он - настоящий человек. Его превосходство в том, что в вечные проблемы человеческого духа он внес вдохновение пророка, пламень апостола, искренность мученика, грусть философа, прозорливость поэта".

Святой апостол и евангелист Iоаннъ Богослов в конце своей земной жизни, когда уже не мог и передвигаться, и его переносили его ученики, твердил им всего только одну фразу: любите друг друга. Ученикам надоело слушать это однообразие, и они сказали ему, наконец, что-то вроде: “Отче, ну, что уж ты заладил одно и тоже?” - “Так ведь, если будете это соблюдать, то больше ничего и не надо”- ответил он. В эту самую точку бьёт, совершенно, как и Iоаннъ Богослов, и Феодор Михайлович Достоевский. Только он повторяет эту фразу, не произнося её, а наоборот, закапывая всё глубже и глубже в людские страдания, в людские немощи, в людское неразумение. Для чего он это делает? А вот, для того, что, ежели, кому удастся самому докопаться до этой главной заповеди Христа через описанные им глубины людских страданий людской мерзости, то тот уже не скажет: “Ну, что заладил?” Но чтобы это состоялось, чтобы читатель его романов главную заповедь Христа: любите друг друга воспринял не как фразу, а как цель и смысл каждой человеческой жизни, да,необходимы толкователи Достоевского - святитель Антоний Храповицкий и преподобный Iустин Попович. Вот, после их анатомии творчества Достоевского все его хитросплетённые сюжеты отваливаются на второй план, и в сердце читателя проникает становящаяся доступной для этого проникновения главная заповедь Христа: любите друг друга (Ин. 13, 34).

Главнейшая мысль Достоевского та, что больше всего человеку в его земной жизни необходима любовь! Из всех ценностей самая большая – любовь. Такую фразачку Марины Гардениной: “Любовь земная - любви не знает”, Феодор Михайлович, что называется, отметал бы с порога. Хотя совершенно понятно, что вкладывала Марина Николаевна Гарденина в эту свою строку: “Любовь земная - любви не знает”. Конечно, богочеловеческую любовь не сравнить с земной. Лучше всего это объяснить может сам Феодор Михайлович. Есть много видов любви. Все они относительные, проходящие, смертные. Только одна из них - абсолютная и вечная. Это богочеловеческая любовь. Проверяется эта любовь Богочеловеком Христом. Конечно же, человек, возлюбивший Христа,  испытывает  такую любовь,  которая,  да, превосходит всякую земную  любовь.  Но, сказать,  что любовь земная - любви  не  знает…  чересчур  смело.  Любовь земная в этой фразе просто отвергнута. Получится, что любовь, например, Свидригайлова, Пульхерии Александровны, Разумихина… ну, какая это любовь? Для Федора же Михайловича такая мысль недопустима. Через земную любовь, только через земную, человек может возлюбить Господа Бога своего всем сердцем своим, и всей душею своею, и всем разумением своим. (Второзак. 6,5)  

И потому подтвердим мысль Достоевского известной притчей. «Один человек пришел к старцу и сказал:

 - Я хочу найти путь к Богу. Помогите мне!

Тот внимательно посмотрел на него и спросил: -

Скажи мне сначала, любил ли ты кого-нибудь?

Гость ответил:  - Я не интересуюсь мирскими делами, любовью и прочим. Я хочу прийти к Богу.

- Подумай ещё раз, пожалуйста, любил ли ты в своей жизни женщину, ребёнка или хотя бы кого-нибудь?

- Я ведь уже сказал тебе, что я необычный мирянин. Я - человек, желающий познать Бога. Все остальное меня не интересует.

Старец печально ответил:  - Тогда это невозможно. Сначала тебе следует познать, как это действительно по-настоящему полюбить кого-нибудь. Это и будет первая ступенька к Богу. Ты спрашиваешь меня про последнюю ступеньку, а сам  ещё не вступил на первую».

И вот, эту земную любовь, величайший Божiй дар людям, намного  превосходящий дар свободы, которым Он тоже снабдил людей, Достоевский и преподал мiру. Раскольников решился идти с повинной. И перед тем, как направиться в контору предавать себя, он идёт к матери, к которой не приходил несколько дней, запретив и ей приходить к нему, хорошо понимая, на какую муку он обрек её такой своей жестокостью. Что же теперь он идёт успокоить мать? Попросить прощения? Подготовить её к страшному известию, которое она узнает, когда он сознается в убийстве? Нет, это мог бы иметь в уме любой писатель, но не Достоевский! Родион Романович Раскольников перед каторгой идёт к матери, чтобы спросить её…

- Маменька, оставьте это, я сейчас пойду. Я не для того пришел. Пожалуйста, выслушайте меня. Пульхерия Александровна робко подошла к нему.

- Маменька, что бы ни случилось, что бы вы обо мне не услыхали, что бы вам обо мне ни сказали, будете ли вы любить меня так, как теперь? – спросил он вдруг от полноты сердца, как бы не думая о своих словах и не взвешивая их.  Но не только спросить об этом у своей маменьки пришел к ней Родион Раскольников, перед своей каторгой, он пришел к своей маманьке также и сказать ей:

- Я пришел вас уверить, что я вас всегда любил, и теперь рад, что мы одни, рад даже, что Дунечки нет, - продолжал он с тем же порывом, - я  пришел вам сказать прямо, что хоть вы и несчастны будете, но всё-таки знайте, что сын ваш любит вас теперь больше себя, и что всё, что вы думали про меня, что я жесток и не люблю вас, всё это была неправда. Вас я никогда не перестану любить… Ну, и довольно…

Вот, что необходимо Раскольникову в самый трудный момент его жизни - любовь тех, кого он любит. Это было необходимо самому Федору Михайловичу, когда он стоял на эшафоте. Это необходимо каждому человеку, хотя не каждый скажет, как Родион Раскольников, не каждый осознаёт это… но каждый это чувствует.

А как через земную любовь человек возлюбил Господа Бога своего всем сердцем своим, и всей душею своею, и всем разумением своим, Федор Михайлович показал на образе Степана Трофимовича Верховенского.

- Друзья мои, Богъ уже потому мне необходим, что это единственное существо, которое можно вечно любить... Мое бессмертие уже потому необходимо, что Богъ не захочет сделать неправды и погасить совсем огонь раз возгоревшийся к Нему любви в моем сердце. И что дороже любви? Любовь выше бытия, любовь венец бытия, и как же возможно, чтобы бытие было ей неподклонно? Если я полюбил Его и обрадовался любви моей – возможно ли, чтобы Он погасил и меня и радость мою и обратил нас в нуль? Если есть Богъ, то и я бессмертен! Вот мой символ веры.

К такой любви, к такому символу веры Степан Трофимович смог придти потому, что земной любовью он любил так искренно, так нежно, как дай Богъ так любить другим. Вот он, Феодор то Михайлович Достоевский, до сих пор колеблющий безбожный мiръ, не могущий справиться со своей душей христианкой, которая уже при полном разгуле плоти продолжает рваться к своему Творцу. Вот, она разгадка недоумения всего “образованного” мiра, узнавшего, что переведённый на японский язык роман “Братья Карамазовы” миллионным тиражом был сметён с японских прилавков в одно мгновение. И это во времена господства «гарри поттеров»! Кстати, говоря о распространении Православия в Японии наши святители, возглавлявшие там Православную Церковь, всегда обращали внимание на то, что часто всё начиналось с русской литературы. Через неё японцы усваивали практическую сторону христианства, и под её влиянием обращались к Евангелию и так приходили к вере.* Душа японцев, а не извращенное их сознание пакемонами и поттерами, заставила их и сегодня ринуться за откровением Достоевского. Потому что и в “Братьях Карамазовых” раскрывается этот же призыва Христа любите друг друга!, то есть, та любовь, которой любили и Сонечка, и Раскольников, и Алёша, и мальчики, и Илюшечка, и все-все персонажи, вышедшие из мученической души Феодора Михайловича Достоевского.

Отсюда исходит и определение ада, преподнесённое нам Достоевским: “Что есть адъ Рассуждаю так: “Страдание о том, что нельзя уже более любить”.

*Митрополит Иоанн (Ведланд) “Митрополит Гурий (Егоров)”

 

                                                                  * * *

 

ЧЕРНЫЕ ТУЧИ НАД АМЕРИКОЙ!

 Г.М. Солдатов

В 1884 году Ф. Энгельс опубликовал свой труд, в котором высказался о происхождении семьи, частной собственности и государства.  По мнению его и К. Маркса никто из людей не родятся богатыми или бедными, но равными. Родители им при их рождении не передают им свое имущество, которое должно не переходить наследственно, а принадлежать всем людям.  При такой системе имущества все люди смогли бы получать одинаковое по качеству образование, которое по идее марксистов должно быть бесплатным, по разработанной программе, когда дети собраны не в семье, а все в одно место в школе,  или детском саду.  Как женщины, так и мужчины должны зарабатывать одинаковую зарплату за работу, и никто из них не обязан делать бесплатно домашнюю работу,  включая воспитание детей что, является социальным обязательством, исполняемым профессиональными платными служащими. При такой организации женщине становится доступным обратить свое внимание на занимаемую ими профессиональную обязанность и члены общества, как мужчины, так и женщины не будут более беспокоиться как прежде о поддержании брачных обязательств ради обеспечения детей необходимым, так как эта обязанность будет поручена обществу.  Родители могут если желают по причине или без нее сходиться или брать развод, продолжая свою жизнь независимо. Семья в таком обществе не является  основной единицей, а ее обязанности переходят к  государству, а состав семьи как это было принято,  состоял только из мужчины и женщины.  Энгельс предлагает семейное полное «раскрепощение» женщины  и экономическую  зависимость от мужчины.

Первой жертвой применения идей Ф. Энгельса произошло после революции в России, где в 1917 г.  коммунистическое правительство права на частное имущество  объявило незаконным, а в 1918 году провело «сексуальную революцию» объявив о декриминализации гомосексуализма,  и предоставило женщинам в обязанность работать не в своем хозяйстве, а на заводах, фабриках и в сельском хозяйстве. На самом деле чего не предполагали идеологи коммунизма,  женщинам пришлось, имея семьи работать вне дома а, придя, домой также исполнять домашние работы. В 1920 году были разрешены бесплатные аборты и государственные служащие начали назначаться для частных домашних работ, приготовления пищи  и стирки белья. Главной проповедницей «свободной любви» в Советской России была известная большевистка - «Комиссар Призрения» Александра Коллонтай, заявлявшая о том,  что традиционная семья потеряла свою традиционную экономическую функцию и поэтому женщина свободно может выбирать для себя партнеров. В 1919 году она опубликовала книгу о новой моральности и рабочем классе,  в которой она писала о том, что женщина должна быть эмансипирована не только экономически, но также и психологически. Она предлагала проведение «игр любви» с эротической дружбой, что стало бы изменением среди населения  взаимной зависимости. Всякое половое взаимоотношение по ее предложению допускалось  при введении полигамии. 

Традиционная семья в России начала во многих районах страны распадаться, что соответствовало планам коммунистических правительственных идеологов, но также по причине  большой потери на войнах мужчин. В стране возникло большое затруднение ввиду миллионов сирот и бездомных детей и «освобожденных» женщин.  Правительству пришлось перенести утопическую семейную «реформу» на будущее, все же на время признав основным семейным блоком мужчину с женщиной и детьми.

В Европе в 1926 году итальянский диктатор Бенито Муссолини заключил в тюрьму Грамсци в тюрьму, где он пробыл 11 лет. За эти годы он разработал политический план ставший известным как «Тюремные записки» о том, как провести в жизнь на Западе планы Ф. Энгельса.  Его труды стали известны не только среди коммунистических деятелей,  но также и между членами различных профсоюзов заводов и фабрик, стремившихся проводить свои собрания по утрам воскресных дней.   В своем труде Грамсци  писал, что в Западных странах необходимо бороться с христианской культурой, которая держится на семейном основании, которое необходимо поколебать. Для этого  нужно культуру изменить,  подготовив  изменение правительства не силой а «пассивной революцией»  так как если сделать силой захват, то люди в оппозиции чрез проведение выборов вернут прежнее правительство. Но если создать положение, когда население страны будет зависеть экономически от государства, то легко будет провести желательное правительственное изменение. Для этого нужно прежде создать в стране различные правительственные учреждения помощи:  малоимущим, калекам, пенсионерам, многосемейным, женщинам оставшимся с детьми без мужа, лишившимся работы ввиду закрытия местных фабрик и заводов, учащимся в университетах, научным учреждениям, изобретателям, военным конструкторам и т.д.

 Во многих  странах населению политиками делались предложения изменить правление страны,  проведя сделанные предложения К. Маркса и Ф. Энгельса. Во всех предложениях  были пункты деления между всем населением имущества состоятельных людей, полного экономического и политического контроля правительством и лишение духовенства влияния на жизнь населения. Во всех предложениях было желание создания различных организаций для контроля жизни населения, включая семейную жизнь. Прежде эти программы предлагались населению СШ Американской Коммунистической партией, но теперь за эту деятельность принялись социалисты (Самый известный из них конгрессмен  Б. Сандерс считающий, что патриархальный семейный строй является главным источником порабощения) и организаций чернокожего населения. То, что ранее предлагалось во многом осуществилось, так как более 40% населения СШ получает от государства различную помощь как, например продуктовые карточки, немного или полностью оплаченное медицинское обеспечение, еду для детей в школах и т.д. В это же время духовенство ограничено также как и американские граждане,  в свободном выражении мнения,  ввиду опасения быть обвиненными в дискриминации. В храмах духовенство почти не напоминает о сделанных в Священном Писании осуждения за половые извращения и  различные другие грехи, перечисленные в 10 заповедях.

В течение последних нескольких месяцев, после того как был поднят вопрос об убийствах в США полицейскими чернокожих,  в стране организовалось около 50 различных организаций для защиты от «полицейского произвола» черных жителей страны. Самая известная из них “Black Life Matter” (Черная Жизнь Имеет Значение). Организаторы не скрывают факта, что  они хотят изменить правление и жизнь населения в Америке согласно учению марксизма и уничтожить то, что еще осталось в практике от американской конституции и законов страны. Нигде в их обращениях к населению нет упоминания о Боге и совету обращении к Нему с молитвой за помощью. В своих 6 идеологических требованиях правительству изменений в стране идеологи организаций ознакомили, как они представляют жизнь чернокожих в США с соблюдением «свободы и справедливости»: прекращение известных и неизвестных войн против черных людей, включая криминальности, заключения в тюрьмы и убийств. Они требуют репарации с возмещением от вреда, причиненного черным людям колониализмом и рабством чрез распределение продуктов питания и жилья, прекращения  массового  заключения и надзора.  Они требуют капиталовложения для образования, здравоохранения и безопасности черных людей вместо материальных трат на криминализацию, заключения в тюрьмы и причинение вреда черным людям,  для всех   экономической справедливости и экономических реформ для гарантии, чтобы местам с черным населением было предоставлено общее владение имущества, а не только пользование,  предоставление контроля соблюдения законов, учреждений и организаций которые должны их обслуживать, полной  политической силы и права на независимость во всех областях общества.

Мало кто обращает внимание на общие отчеты шерифов страны, в которых описывается состояние тюрем. Действительно большинство заключенных в тюрьмы чернокожие, но почему они в тюрьмах мало кто интересуется. После федерального акта в 1963 году распалась  в стране система обслуживания наркоманов и алкоголиков. От 230 шерифов страны известно, что 16% или более процентов заключенных в тюрьмы серьезно психически больные люди. Как шериф города Чикаго Том Дарт в выступлении на конференции сказал «можете ли вы подумать более необдуманное действие как обходиться с кем-либо,  кто болен, чем поместить их в тюрьму?» Эти люди уже предположены совершать незначительные нарушения законов как, например забывчивости заплатить в магазине или вхождении в чужой дом или двор и помещение их в тюрьму, а не лечение  только ухудшает их состояние. Нужно отметить, что православные жители в Америке стараются таким больным людям помочь. Как, например в одном из мест в Бруклине – Брайтон Бич был о. Вадимом Арефьевым создан с храмом «Дом Трудолюбия Св. Иоанна Кронштадтского»,  где собраны больные люди русского происхождения, которых наставляют в православии и готовят к исполнению легких работ. Также известны другие места,  где православное духовенство и верующие,  отвечая на заповедь Бога,  оказывает помощь нуждающимся, больным и заключенным в тюрьмы людям.

По мнению руководителей черных организаций, избранные чиновники не могут более игнорировать постоянно продолжающую эксплуатацию и угнетение цветного населения страны. Поэтому они требуют новых конституционных прав на свободное образование на всех степенях, бесплатные детские ясли и сады, бесплатную медицинскую помощь и ликвидацию всех прошлых долгов и угроз за неплатеж собственности черными владельцами ферм, восстановление землевладения с прекращением эксплуатации  при приватизации земных ресурсов и репарацию  за угнетение при «соблюдении получения и контроля пищевых продуктов, житья и земли».

В «черном манифесте» также содержатся требования  к полиции: Прекращение употребления  криминальных сведений для аренды, образования, лицензий, прав при голосовании, банковских займов, получении работы и т.д., перевода средств употребляемых для полицейской службы и тюремного заключения для использования их на образование и предоставление людям работы, ретроспективную декриминализацию, немедленное открытие и прощение всех наркотических и проституционных нарушений, прямое местное демократическое  управление  штатных и федеральных учреждений.

Руководители организаций ЧЖИЗ заявляют, что Мартин Лютер Кинг при просмотре американской декларации независимости  в словах «права на жизнь, свободу и стремление к счастью» пропустил неконституционные пункты так как «конституция» писалась исключительно белыми людьми, которые не интересовались правами черных людей и по этой причине конституцию Америки нужно изменить. Интересным фактом свидетельствует участие в проводимых ЧЖИЗ демонстраций большое количество белой молодежи и сексуальных извращенцев, привлеченных  пропагандистами возможностью «борьбы за равноправие всех людей». Начались протесты в защиту чернокожих от произвола полиции но в течение демонстраций антирасисты сами превратились в антибелых расистов и людей обладающих имуществом. Во время демонстраций часто делаются ораторами заявления о том что «религия пошла по неправильному пути».

Таким образом, при внесении изменений, которых требуют организации ЧЖИЗ  Соединенные Штаты,  как мы их знаем, прекратили бы свое существование,  став во многом похожими на то,  как себе представляли атеистическое государство и ее жителей идеологи коммунизма Ф. Энгельс, К. Маркс по рецептам Грамсци предложеным как подходящих западным странам.   В Америке создалось положение отхода от заповедей Господа и увлечение богоборческими идеями,  могущее вызвать революцию, которая принесет населению,  как белому, так и цветному, как бедному, так и зажиточному,  также как это было в России страдания.
 

* * *

                                            ARTICLES IN ENGLISH

THE RACE OF LIFE

Dr. Vladimir Moss

     Life is a race for the prize of salvation; and few there be who win it. We are reminded of this in the service for today’s feast, that of the 40 Martyrs of Sebaste: “With steadfast intent the Christ-loving mother took upon her should him to whom she had given birth; and she offered him up as a fruit of piety, a martyr among martyrs, emulating the sacred action of Abraham. ‘Make thy journey straight to everlasting life, O my son, the Christ-loving mother cried out to her Christ-loving child, ‘for I could not bear see thee appear in second place before Christ, the Judge of the contest!’”[1][1]

     If this is an unexpected metaphor for some, let us remind ourselves that it occurs frequently in the epistles of the holy Apostle Paul. Thus “Do you not know that those who run in a race all run, but one receives the prize? Run in such a way that you may obtain it.” (I Corinthians 9.24) And again: “Let us run with endurance the race that is set before us.” (Hebrews 12.1) And again: “I have fought the good fight, I have finished the race, I have kept the faith.” (II Timothy 4.7)

     Let us pursue this metaphor a little…

     What are the rules of the race of life? There are rules of faith and of conduct.

     The rule of faith is the correct map to the finishing line. Such a map is given to us by the race organizer, God, through the holy Apostles and holy Fathers of the Church. Unfortunately, there are many fake maps in existence given out by pseudo-guides and race organizers. Like some modern satnavs, which lead those who follow them to the edge of a cliff, these fake maps may be wrong in only one turn, but this false turn is sufficient to ruin any chance of winning the race of life. The Lord warned about such false guides: “Those who lead you cause you to err, and destroy the way of your path” (Isaiah 3.12). And again: “Every plant which My heavenly Father has not planted will be uprooted. They [the Pharisees, the heretics, the pseudo-guides] are blind leaders of the blind. And if the blind leads the blind, both will fall into a ditch.” (Matthew 15.14).And again: “Hold fast what you have, that no man take your crown” (Revelation 3.11)… Some think that following fake guides and maps should not disqualify a runner – he should be allowed to start the race again – or be rewarded for his speed of foot alone (i.e. be saved by his works alone), even if it is in the wrong direction (the wrong faith). But God has warned against false prophets, so we cannot avoid blame if we follow them. As Bishop Nikolai Velimirovich writes: "Are the people at fault if godless elders and false prophets lead them onto foreign paths? The people are not at fault to as great an extent as their elders and the false prophets, but they are at fault to some extent. For God gave to the people also to know the right path, both through their conscience and through the preaching of the word of God, so that people should not blindly have followed their blind guides, who led them by false paths that alienated them from God and His Laws."[2][2]

     Then there are the rules of conduct. The first of these relate to registration: legitimate runners must confess the true faith and have received the bath of baptism. They will then be given special colours which indicate to the angels, the race stewards, that they have been written in the list of legitimate contestants – that is, the book of life – from which, however, they can still be erased at a later stage. The rules of conduct allow runners to have coaches and doctors – priests and holy intercessors. In fact, they stand little chance of winning without them. Also necessary is the use of rest-points, the churches, where vital food is given, the Most Holy Body and Blood of Christ. Without this, the runners will soon collapse from exhaustion, for the race is long and hard… However, by the side of the road there are also illegitimate rest-points with quack doctors, and even pleasure parks and bordellos, which competitors must avoid… Since the runners will be attacked along the way by snakes and wild beasts, the evil passions, they are given special instruments – the sword of faith, in particular – to ward them off. If, however, they are wounded by these animals, they are allowed to stop in at a legitimate rest-point and receive treatment from properly trained doctors. A special danger is other runners – wolves in sheep’s clothing – who try and trip up the legitimate runners. The latter are given special instructions on how to ward them off (the breastplate of righteousness is a vital defence). They are warned, however, that they must not retaliate against these false brethren, but must rather help them if they fall into trouble. This rule has been considered unfair by many competitors, but the race organizer has insisted that refusal to help fellow competitors leads to disqualification. And to encourage competitors, they are told that, if they help a fellow competitor, and especially a hostile fellow competitor, they will be given special wings that take them several miles ahead in the twinkling of any eye… Indeed, it is an open secret that even very unfit and sluggish competitors can win the race of life by this means alone…

     Special problems arise for competitors in the last times. First, the race in that period is almost empty of competitors; the roads look very empty. This removes a certain incentive to race hard, instils thoughts of loneliness, even despair, and also tempts competitors to think that they must be on the wrong path. For in the distance they see many competitors running joyfully in the opposite direction - but do not see them falling over the cliff because of their false satnavs… However, they have been warned at the beginning: “Do not follow thousands to destruction.” To make things worse, there are very few correct maps, and almost no properly qualified doctors or rest-points. However, this generation of competitors are consoled by the knowledge that the race organizer is aware of the special difficulties of their struggle and takes account of them in His final judgements…

     When the competitors cross the finishing line, the process of adjudication begins, and lasts a few days. The stewards examine all complaints of foul play, and the race organizer, assisted by the holy Apostles sitting on special thrones, gives the final verdicts, crown and punishments. There is no appeal process…

    March 9/22, 2016.

    Holy Forty Martyrs of Sebaste.

[1] Menaion, March 9, Service to the 40 Martyrs of Sebaste, Mattins, Canon, Ode 8, troparia.

[2] Bishop Nikolai Velimirovich, The Prologue from Ohrid.

* * *

 

THE CHRISTIAN CASE FOR BREXIT

Dr. Vladimir Moss

     Introduction.

The Kingdom of Christ is not of this world (John 18.36), and it is in general not wise for a Christian to become involved in the dirtiest aspect of the modern world – politics. Nevertheless, there are moments when politics impinges on the faith and spiritual life, whether we like it or not (usually not). Such a moment was the Russian revolution of 1917, when the failure of the Christian people to defend their most Christian emperor against his anti-Christian political opponents led to a catastrophe of enormous proportions that has yet to play itself out to the end. Another such moment is today’s crisis in Britain and Europe, when the British people’s decision to leave the European Union is clearly going to have major political and economic consequences around the world. But what appears to have been overlooked is that it may well have major long-term spiritual consequences, too.

     We sometimes forget that while Christ’s Kingdom, the inner Kingdom of Grace, is not of this world, He most certainly has complete power also over the kingdoms of this world. As He said to Pilate before His crucifixion: “You would have no power at all against Me if it had not been given you from above” (John 19.11).  And as He said after His Resurrection and just before His Ascension into heaven: “All power hath been given unto Me in heaven and on earth” (Matthew 28.18). All power means just that: power over both angels and men, both believers and unbelievers, both souls and bodies. Jesus Christ is the supreme King of kings and Lord of lords, “the prince of the kings of the earth” (Revelation 1.5): there is nothing created that is not ruled by Him.

     What we also tend to forget is that today there are no rulers or nations today that can be called Christian even in the broadest sense of that word. Of course, there are individual politicians who call themselves Christian; there are even parties that call themselves Christian, like the Christian Democrats of Germany or Greece. But all governments – all without exception – are now anti-christian in their dominant tendencies; for all are engaged in implementing, to a greater or lesser degree, the anti-christian programme of what we loosely but conveniently call the New World Order. Some would argue that Russia, for example, is an exception to this rule, in that it openly condemns “Eurosodom” and the godlessness of the West. But anyone even slightly acquainted with the reality of contemporary Russia knows that this is a sham and the grossest hypocrisy: Russia has all the vices of the West, while proudly and impenitently claiming to be the successor of the most evil and anti-christian state in world history – the Soviet Union. Almost all other “Orthodox Christian” countries belong now to the EU – and make no attempt to modify or fight against its “Eurosodomite” tendencies and laws.

     Does this mean that the Lord, while holding all power in His hands, has judged that the world is not worthy of salvation, and that the Antichrist is just round the corner? This would be a natural conclusion to draw from the present, absolutely catastrophic spiritual condition of the world. However, it would be unwise to conclude that the Lord has abandoned His people. Apart from anything else, we must remember that there are still several prophecies to be fulfilled before the Coming of the Antichrist – including the small matter of World War Three. In any case, the Lord is acting in and through international politics – if only we had eyes to see it…

     The purpose of this article is to show how the Lord may be accomplishing His own holy purpose through the political crisis created by Brexit…

     How it All Began. The distinguished journalist Simon Heffer writes: “A senior Ukip figure told me that it wasn’t Mr. Cameron’s pitiful and failed renegotiation [of the relationship between Britain and the EU] that drove Conservatives into the Farage camp, it was his determination to put same-sex marriage on the statute book.”[1][1] Because of this determination to put same-sex marriage on the statute book, Cameron was facing a massive loss of support from ordinary Conservatives, especially those living in “the Shires”. So he offered them a quid pro quo: in partial compensation for his pushing through same-sex legislation, he offered them a referendum on Europe (many Conservatives who oppose same-sex marriage also oppose the European Union), over-confidently believing - and promising to his European colleagues - that the country as a whole would never vote to leave Europe.

     But he miscalculated: not only most Conservatives, but also large numbers of Labour supporters voted to leave the EU, the Brexiteers won the vote – and Cameron resigned… This, as Jeremy Paxman notes, was probably the worst mistake of any British Prime Minister since the invasion of Suez in 1956[2][2]. But, as I shall try to demonstrate, it was a providential mistake, creating a causal link between Cameron’s shameful anti-Christian decision radically and not only Britain’s departure from the European Union but also something much more important – the possible collapse of the entire anti-christian civilization of the West.

     And if this seems extreme, let us listen to the words of EU President Donald Tusk, who goes so far as to say that Brexit could spell the end of “western political civilization itself.”But how could that be? How could the friendly (or at any rate, non-violent) separation of one middle-sized country from the EU threaten the collapse of “western political civilization itself”?

     In order to answer this question, we have to know a little about how the EU was formed. At the beginning, the European Project could hardly be described as tyrannical. It began in 1950 with the foundation of the European Coal and Steel Community, which created a supra-national organization that controlled the coal and steel industries of France and Germany on a mutually beneficial basis. In itself, the organization was neither big, powerful, nor obviously sinister: on the contrary, the fact that two countries that had been at war with each other so recently were now creating such symbols of mutual trust was plausibly seen as a good sign. But “mighty oaks from acorns do grow”; and the European Coal and Steel Community, which constituted a mini-model of the future EU (it even contained its own Court of Justice), was destined to grow into something much bigger and definitely sinister.

     In 1957 the Treaty of Rome creating the European Economic Community (EEC) was signed. Describing it as an “economic” community was accurate insofar as its main activity at this time was economic; essentially it was a cartel, facilitating trade among the member-states while making it more difficult for non-members to trade with the EEC. Nevertheless, the leading Eurocrats were unanimous that economic unity would be followed by political union. When Britain voted to join the EEC (later the EU) in 1973, this political aspect was carefully hidden from the voting public by the Prime Minister, Edward Heath; some figures on the Right, such as Enoch Powell, and on the Left, such as Tony Benn, protested and warned, but they were ignored. Soon their warnings were being fulfilled: the Single European Act of 1985, the Maastricht Treaty of 1992, the establishment of the single currency of the euro (to which Britain secured an opt-out) in 1999 and the Lisbon Treaty of 2007 progressively stripped the member-nations of their veto powers; the unelected Commission became progressively more powerful, while the European Court of Justice, and European legislation in general, took precedence over the laws of the individual states. Soviet President Michael Gorbachev joked that the EU was “the old Soviet Union dressed in Western clothes” or “the new prison of the peoples”. But it was no joke to the British… For over half a century British politics has been racked by huge turmoil over this question. Thus in the early decades the Conservative Party was pro-EU and the Labour Party – anti-EU. Later the roles were reversed: the Conservative Party was anti-EU and the Labour Party – pro-EU. Finally, in the referendum campaign of 2016 both main parties proclaimed their loyalty to the EU – but the British people voted against both parties to leave the EU…

     Let us now approach the question in a little more detail, and from three different directions: economic, political and spiritual.

     I. Economics. The European Union is part of the New World Order, and the essential point about the economic aspect of the New World Order, which was made many years ago by Bishop Gregory Grabbe, is its fragility. In spite of its massive external appearance, and the astonishing growth in prosperity that has taken place all round the world for several decades now, a downturn in one part of the system can threaten the downfall of the whole. This is owing to the extreme interconnectedness of its parts, and also to the fact that almost all countries are massively in debt – a debt so unprecedentedly vast and so difficult to reduce, let alone remit completely, that, in the opinion of many, a world slump on the scale of the 1930s Depression is only a matter of time. Already the banking crisis of 2007-08 very nearly brought the whole world economy to its knees. The Greek crisis of recent years has threatened something similar - the mainly French and German banks that have been over-exposed to Greece have survived (so far) only thanks to the enforced impoverishment and effective economic enslavement of the Greeks. Still more recently, the Italian banks have looked on the edge of crashing… In the opinion of most economists and bankers, another disturbance in trading relations such as Brexit represents could also bring disaster. Hence the extreme volatility of exchange rates and stock markets in the first few days after the Brexit referendum. Some distinguished economists (Patrick Minver, Roger Bootle) have been sanguine about Britain’s prospects: after some initial turmoil, they think that Britain’s economy, freed from the European cartel system, will be able to expand its trading links and prosper even more than before. But that, of course, is on the assumption that the world economic system as a whole does not collapse…

     Now this might seem like a powerful argument against Brexit: “Don’t rock the already unstable boat!” But this fails to take into account another important aspect of the world economic system – its unpredictability. Every purchase, or decision not to purchase, has consequences for the whole system and for the long-term. The problem is: we don’t know what they will be. In meteorology, according to “chaos theory”, even the fluttering of a butterfly’s wings could cause a hurricane in some other part of the world – or drive it away. More likely it will have no discernible effect. But the point is that tiny causes can have huge effects. It is only recently that we have learned that large events such as volcanoes can have huge effects on the weather for many years. The problem is: we understand these effects only in hindsight; we are still a long way from predicting them in advance… Similarly, in the vastly more complex world of human economic actors, where economic decisions are determined by a vast variety of factors, only some of which are purely rational and economic, it is impossible to predict what the long-term consequences of something like Brexit – in itself, an enormously complex change - will be. Even short-term predictions are dicey, as the spectacular failures of most recent economic forecasting (for example, in relation to the disastrous effects of the introduction of the euro) has demonstrated. Of course, one has to do the best one can according to the knowledge one has. But the mind-boggling complexities mentioned above should fill decision-makers with a little more humility than they currently display. Brexit may destabilize the world economic system. On the other hand, it may do the opposite; it may begin the process of removing one of the main distorting and destabilizing factors in the world economy – the economic cartel that is the European Union.

     Consider one small fact: Indonesia is inhibited from exporting cocoa beans to Europe because of the prohibitively high tariffs that the European cartel sets up. This is the flip-side of the free market inside Europe: an unfree, tariff-protected market for poor countries outside Europe. That is why several African countries, frustrated by European protectionism, have welcomed Brexit… Or consider another serious distorting factor: the fact that poor countries inside the Union cannot devalue their currencies in order to make themselves more competitive with the richer countries, because they are all tied in to the single currency of the euro. Hence the terrible economic devastation that we see in Greece today – with all the still more terrible consequences that may have for the survival of Orthodox Christian civilization. Nor can the Greeks pay off their enormous debts to the French and German banks because the Eurocrats are demanding that they sell off – at rock-bottom prices – those very economic assets that would enable them to pay off their debts. Even the IMF agrees that this is a crazy policy. (We are not denying that the Greeks’ economic profligacy in earlier decades is partly to blame for their present plight, but the fact remains that the European economic system, dominated by Germany, has made that plight much worse.)

     The European Union today is the worst-performing economic continent in the world – except Antarctica; it has 50,000 bureaucrats on huge salaries and gold-plated pensions, and is almost mythically corrupt (10% of its income disappears God only knows where, and auditors have refused to sign off on it for the last 19 years). For years, British eurosceptics and others have been warning, cajoling, pleading – with no effect. As Nigel Farage said in the European parliament this week, the Europeans are “in denial” – in denial of the failure of their utopian, neo-Marxian project.

     How can the British be blamed for trying to free themselves from their economic chains – and thereby help other European countries to free themselves also? The jury is out on whether they will succeed; there is no question that it will be difficult, especially since the European elites, the health of whose bank balances depends on the present system, have already indicated that they are not going to make things easy for them. But nobody can say for certain that they will not succeed: only God knows the future…

     II. Politics. We have mentioned that EU President Donald Tusk has said that Brexit could spell the end of “western political civilization itself.” Political, not economic civilization. And he is right: the heart of the debate is not about economics, but about politics. As Ambrose Evans-Pritchard writes: “Stripped of distractions, [the referendum] comes down to an elemental choice: whether to restore the full self-government of this nation, or to continue living under a higher supranational regime, ruled by a European Council that we do not elect in any meaningful sense, and that the British people can never remove, even when it persists in error.

     “… We are deciding whether to be guided by a Commission with quasi-executive powers that operates more like the priesthood of the 13th Century papacy than a modern civil service; and whether to submit to a European Court of Justice (ECJ) that claims sweeping supremacy, with no right of appeal.” [3][3]

     As Nigel Farage, leader of the United Kingdom Independence Party, put it, the referendum was about “getting our country back”.

     This is a completely understandable motive – but one that the European elites completely fail to understand. The reason is clear: the New World Order, of which the European Union is a part, has placed the destruction of national sovereignty as one of its main goals. On the excuse that nationalism leads to war, the denationalized Euro elites shout: Cartago delenda est – the nation-state with all its local patriotisms and loyalties and attachments must be destroyed.

     And they are very, very passionate about it – almost as passionate as to start a war over it. Thus the President of Golden Sachs has declared that Brexit must be overturned “in one way or another” – a somewhat sinister threat. Again, Tony Blair has “demanded” a new referendum, and already 2-3 million signatures on a petition for a new referendum (including 77,000 forgeries) have been created. So much for democracy… But then the EU was never a democratic project…

     The journalist Sarah Vine, the wife of Michael Gove, one of the leading Brexit politicians, has described her experience: “The referendum was always going to be a close call. One side was always going to be disappointed. What I had not anticipated, though, was quite how bitterly.

     “The way Remain campaigners have reacted to being unexpectedly on the losing side has shocked even a Twitter-hardened old hack like me.

     “I think it’s because many of the most passionate Remainers are well-educated, articulate people in positions of authority, used to getting their own way.

     “Unlike your average troll, they don’t rely on blunt invective to wound their opponents. Their anger takes the form of keenly worded, rapier-sharp attacks that cut deep.

     “Almost overnight, those of us on the winning side suddenly found ourselves re-cast as knuckle-dragging thugs, small-minded Little Englanders whose shortsighted bigotry had brought the nation to its knees, while making sweet Italian waitresses cry and stopping small Polish children from going to school…”[4][4]

     We can go a little deeper into the cause of the anti-Brexiteers’ violent passion. Paradoxically, it is a kind of nationalism. For the country of these people, even if they are English by birth and education, is in fact not England but the supra-nation of Europe. Like the socialists who place the unity of the workers of all nations above their own nation, they scorn their birthplace – “Little England” is decidedly not their country. They are true cosmopolitans, “citizens of the world”; but until a world government comes into being they have to be content with the smaller world of the European Union…

     This illustrates an important principle of political psychology: that everyone needs a political home of some kind, a home nation with which they can identify. This need is as ineluctable as sex or food; it cannot be eradicated. And there is nothing wrong with it if two opposing perversions can be avoided. The first is the murderous nationalism of the last two centuries that pits nation against nation in a war to the death; in its most extreme form this is Fascism. The other is the desire to destroy all the local attachments, traditions and patriotisms that have been built up over centuries in favour of an atomized, deracinated conglomerate of all the peoples of the earth; in its most extreme form this is Communism.

     Post-war European democracy was supposed to be a blessed “third way” avoiding both these extremes. And it must be admitted that it had some success for a few decades. But there was a worm in the apple: the socialism of the EU’s real godfather, Jean Monnet, a protιgι of American President Franklin D. Roosevelt – the real founder of the United Nations and admirer of “Uncle Joe” Stalin. And so the Treaty of Rome in 1957 prescribed “ever-closer union” between the member-states of the new Union. Since the EU is governed by an unelected bureaucracy that appoints itself and cannot be removed by the people, this is a recipe for despotism…

     Indeed, as that distinguished veteran of the Soviet Gulag living in England, Vladimir Bukovsky, has pointed out, there are many remarkable similarities between the European Union and the Soviet Union; the former is a (so far) softer, more sophisticated, “up-market” version of the latter, but its despotic essence is the same. He sees only one major difference: the Soviet Union was built up by force, while the European Union has grown peacefully. But, he warns, it has other methods of coercion, and its own kind of Gulag – the ever-growing mental Gulag of political correctness, which increasingly forces dissidents, patriots and traditionalists of all kinds to keep their mouths shut...[5][5]

     Another important political issue, but one little discussed in the campaign, is a proposed European army of which all the national armies will be parts. This is, of course, a direct threat to the viability of NATO, since it will draw scarce resources away from it. Putin must like the idea enormously…

     But the most important political issue, closely connected with that of sovereignty and independence, is immigration. Stephen Glover writes that large parts of working-class England voted for Brexit because “they feel let down by successive governments which have allowed mass immigration to run out of control, with consequent pressure on public services such as schools and hospitals, a downward effect on wages and, in some cases, the transformation of communities.”[6][6] Moreover, control of that flow was impossible as long as Britain was in the European Union and subscribed to its principle of free movement across the continent. Now a country that cannot control its own borders is not really an independent, sovereign state. Therefore recovery of control of Britain’s borders is felt to be both a condition and a criterion of the recovery of British sovereignty.

     III. Religion. There was a quasi-religious motivation for the original decision under Tony Blair’s Labour government to open the doors to mass immigration. “According to Andrew Neather, a former adviser to Tony Blair and Jack Straw, New Labour threw open Britain’s borders to mass immigration to help socially engineer a ‘truly multi-cultural country’.”[7][7] But “multiculturalism” is a code-word for the destruction of the old “mono-culture”, i.e. Christianity; in religious language it is called “ecumenism”. It works in the following way: the Christians are outnumbered and – out of fear of being accused of “racism” or “hate-crimes”, which now go with prison sentences – coerced into a demoralizing acceptance of the immigrant cultures. The only problem with this plan is that if the new immigrants are mainly Muslim, they create a new “mono-culture” which is itself the enemy of all other cultures, including the multiculturism of the European elites…[8][8]

     It is above all through this multiculturism and ecumenism that the European Tower of Babel is being constructed… But God destroyed the original Tower of Babel – and through Brexit He may be withdrawing the first brick from the unholy building of the new, twenty-first century Babylon; for the European Union is a fundamentally atheist and anti-theist project.

     Let us see how this is so by comparing the ancient and modern Babylons.

     The State religion of Babylon under her first king, Nimrod, was a mixture of nature-worship and ancestor-worship. Thus, on the one hand, the Babylonians worshipped the stars and planets, and practised astrology as a means of discovering the will of the gods. "They believed," writes Ninian Smart, "that they could predict not merely by earthly methods of divination, but also by a study of the stars and of planets and the moon".[9][9]  One of the purposes of the temples or towers or ziggurats, whose remains can still be seen in the Iraqi desert, may have been as platforms from which to observe the signs of the zodiac. According to Herodotus, at the top of the Tower was a 23.5-ton statue to Marduk and representations of the signs of the Zodiac.

     On the other hand, the chief god, Marduk or Merodach, “brightness of the day”, seems to have been identified with Nimrod himself. We know, moreover, that the later kings of Babylon were also identified with the god Marduk. [10][10] This is ancestor-worship. It was probably Nimrod who invented both nature- and ancestor-worship. First he rose to power as a hunter or leader in war; he is described in the Holy Scriptures as “a mighty hunter before the Lord” (Genesis 10.9). Then he consolidated his power by giving himself divine honours. By imposing false religion in this way he led men away from God, which earned him the title given him by the Jerusalem Targum of “hunter of the sons of men”. For he said: “Depart from the judgement of the Lord, and adhere to the judgement of Nimrod!” [11][11] According to Blessed Jerome, “Nimrod was the first to seize despotic rule over the people, which men were not yet accustomed to”.[12][12]

     “Nimrod” means "let us rebel", and "it was Nimrod,” according to Josephus, “who excited them to… contempt of God; he was the grandson of Ham, the son of Noah, a bold man, and of great strength of hand. He persuaded them not to ascribe it to God, as if it were through his means that they were happy, but to believe that it was their own courage that procured their happiness. He also gradually changed the government into tyranny, seeing no other method of turning men from the fear of God, but to bring them into a constant dependence on his own power.

     “Now the multitude were very ready to follow the determination of Nimrod, and to esteem it a piece of cowardice to submit to God; and they built a tower, neither sparing any pains, nor being in any degree negligent about the work: and, by reason of the multitude of hands employed in it, it grew very high, sooner than any one could expect; but the thickness of it was so great, and it was so strongly built, that thereby its great height seemed, upon the view, to be less than it really was. It was built of burnt brick, cemented together with mortar, made of bitumen, that it might not be liable to admit water. When God saw that they acted so madly, he did not resolve to destroy them utterly, since they were not grown wiser by the destruction of the former sinners [in the Flood]; but he caused a tumult among them, by producing in them diverse languages, and causing that, through the multitude of those languages, they should not be able to understand one another. The place wherein they built the tower is now called Babylon, because of the confusion of that language which they readily understood before; for the Hebrews mean by the word Babel, confusion...” [13][13]

     The modern Babylon of the New World Order shows a clear kinship with the old Babylon. Of course, the modern Babylonians do not practise astrology - at least, not officially; and officially they are very tolerant of all religions. But they do worship matter as the cause of all being, and they show an inordinate interest in outer space and cosmology (the modern equivalent of astrology, and hardly less deluded). There is even a popular theory that life came to earth from outer space; hence the exorbitant excitement when water was found on a comet. The existence of God is not denied, but they do not “do God”, as the expression goes – and, much to the Pope’s exasperation, there is no mention of God in the European constitution. 

     Nor do God’s commandments have any part in the morality of the New World Order as expressed in the United Nations’ Universal Declaration of Human Rights (1948) and the European Convention on Human Rights (1950). Liberal Christians have a tendency to view human rights as a kind of secular version of the New Testament commandments. Nothing could be further from the truth – the philosophy of human rights is designed to replace and utterly destroy Christian morality; it is a Nimrodian act of defiant rebellion against the living God.

     This is most clearly seen in its sexual anti-morality. Under the rainbow-coloured banner of “the LGBT community”, every kind of sexual activity, even the most perverse, is not only permitted, but even “celebrated” as if it were something to be proud of. The only restriction is that the perverse sex should be undertaken between consenting adults. But who knows how long before even paedophilia will be generally permitted?

     The family, the foundation of every state, and the chief object of its care and protection, is being deliberately and ruthlessly destroyed on the grounds, as the cultural Marxists put it, that it is an out-of-date, patriarchal, repressive institution. And so, just as the Tower of Babel was followed, in the Biblical narrative, by Sodom and Gomorrah, so the modern Babylon, the New World Order, is now proceeding to the new Sodom of universal licence…

     Conclusion.

We know what happened to the Tower of Babel, and we know what happened to Sodom and Gomorrah. Therefore the only rational response of the Christian who wishes to save his soul as well as his body is to flee – flee from the whore of Babylon, flee from the burning heat of Sodom. “Come out of her, My people, lest you share in her sins, and receive of her plagues” (Revelation 18.4).

     But what relevance has Brexit to this? In what way could Brexit help us to flee the modern Babylon, seeing that even its most fervent supporters want it for economic and political, not spiritual, reasons? And how could Britain lead the way in exiting the universal Sodom when she was a founding member of the New World Order, and one of its most enthusiastic advocates?

     For spiritual leadership, it must be admitted, we cannot look to Britain; that light can only come from the east, from the Orthodox Christian countries – especially from Russia after she has made her “Russexit” from the final phase of the Russian revolution that Putin’s regime represents. But any rebellion against the New World Order, even if it is inchoate, disorganized, not knowing where it is going or what the ultimate issues are – is to be welcomed. For one thing can lead to another: having asserted her independence in the political field, the British may be encouraged – and encourage others – to think more independently, and then to think more deeply.

     Let us recall Josephus’ remark that Nimrod “gradually changed the government into tyranny, seeing no other method of turning men from the fear of God, but to bring them into a constant dependence on his own power”. This exactly reflects the reality of the modern European Babylon. As we have seen, the progression from the tiny European Coal and Steel Community in 1950 to the present 28-nation supranational Union has been gradual, and only a few saw that the original economic free-trade area was turning into a political tyranny. Now almost every aspect of political and economic and religious life in the member-states is dependent on the power of the European Commission, which constantly issues “directives” to them – some trivial (like the correct shape of cucumbers), but others very far from trivial (like enforcing the supposed rights of multiculturalism or sexual perversity).

     Having seen the political evil of the European Union, and hence of the whole New World Order, the Brexiteers and those who follow them in other countries may begin to see its evil in the religious sphere also. For one cannot see the good before one has departed, at any rate to a small degree, from the evil: “Depart from evil and do good” (Psalm 36.27). And having departed from the evil they can already see, they will see more clearly to depart from the profounder evil they cannot yet see.

     The first step is to destroy their “constant dependence on his [the NWO’s] power”: this they have begun to do through the Brexit vote. Now they have to hold on to that sliver of independence against the ferocious backlash which will begin – indeed, it has already begun – from the NWO. If they win this defensive battle – and the British, as their history demonstrates, are well suited to defensive warfare by their individualistic, stubborn, rebellious nature – then, if God wills it, their hearts will be gradually opened to the fear of God and they will return in willing and conscious subjection to the one “Ruler over the princes of the earth,.. Who loved us and washed from our sins in His own blood” (Revelation 1.5), the Lord Jesus Christ…

        June 18 / July 1, 2016 


[1][1] Heffer, “We can unite Britain – but only if our politicians respect the people,” The Sunday Telegraph, June 26, 2016, p. 34.

[2][2] Paxman, “Worst error a PM has made since Suez”, The Sunday Telegraph, June 26, 2016, p. 14.

[3][3] Evans-Pritchard, “The Brexit Vote is about the Supremacy of Parliament and Nothing Else”, The Daily Telegraph, June 12, 2016. See also James Corbett, “Banks Threaten Brits: Don’t Brexit… Or Else!”, The Corbett Report, June 15, 2016, https://www.corbettreport.com/banksters-threaten-brits-dont-brexit-or-else/#36227717.

[4][4] Vine, “Victory, vitriol and the craziest few days of my life”, Daily Mail, June 29, 2016, p. 17.

[5][5] Bukovsky, https://www.youtube.com/watch?v=bM2Ql3wOGcU

[6][6] Glover, “Don’t blame Corbyn for Labour voters backing Brexit. It was Blair and his cronies who betrayed them on immigration”, The Daily Mail, June 29, 2016, p. 19.

[7][7] Glover, op. cit.

[9][9] Smart, The Religious Experience of Mankind, London: Fontana, 1971, p. 299.

[10][10] I.R. Shafarevich, Sotzializm kak Iavlenie Mirovoj Istorii (Socialism as a Phenomenon of World History), Paris: YMCA Press, 1977; Smart, op. cit., p. 299.

[11] Henry Morris, The Genesis Record, Grand Rapids, Mich.: Baker Book House, 1976, p. 252.

[12] St. Jerome, Hebrew Questions on Genesis, 10.9.

[13] Josephus, Antiquities of the Jews, I, 4.

 

 

 

THE CONTRADICTIONS OF WESTERN MORALITY

Dr.  Vladimir Moss

     One could be forgiven for believing that our society is the most hedonist and all-permissive in human history. Vice of all kinds is not simply tolerated but positively encouraged. Sodom and Gomorrah had nothing on the present-day Babylon… And yet man is not so much, as Aristotle said, a political animal, as the moral animal; that is, he cannot help thinking in terms of good and evil, right and wrong. Even a gang of thieves and murderers has its system of morality – and woe to those who transgress its rules. So if you look closely at the way the modern West conceives of morality, you will see that while very much that was considered evil in the past is now considered good, there are some things that are condemned with an extraordinary and wildly excessive zeal. It is as if we have to compensate for so much evil by being excessively censorious about something, even if that something is really quite innocent.

     A case in point is child sexuality. In an article entitled “Aged five, and accused of sexual crimes”, Peter Stanford writes: “Joanne, let’s call her, teaches eight- and nine-year-olds in an inner-city state primary. She doesn’t want to give her real name or that of the school, she explains, because safeguarding is such a sensitive area of a teacher’s work.

     “The curriculum requires her to take swimming lessons. ‘One of the boys recently pulled down another boy’s swimming shorts as a joke,’ she recalls. ‘He was just being ridiculous and I knew there was 100 per cent no sexual motive in what he had done. But still I filled in the form, because it’s better to report something – and it be nothing – than the alternative.’

     “Joanne is highlighting the pressures and additional workload now being placed on primary-school teachers around the issue of safeguarding. Her comments to some way towards the almost tripling in reporting of ‘sex crimes’ in schools over three years that was revealed this week. In 2011-12, the number stood at 719. In 2014-15, it had risen to 1,955…”[1][1]

     Of course, seemingly reasonable reasons can be given for this criminalizing of children. Child abuse has grown enormously in Britain, as in the whole of the West; the recent apprehension of a paedophile ring discovered millions of photographs of child abuse on the ring’s computers. The police, who are overburdened already, now have to take on an enormously increased work-load in order to satisfy the horrified public’s quite understandable demand for justice and prevention. In order to help them, they need to identify potential child abusers at an early age. Then, if and when one of them is brought before the courts in later life, the reports of their “safeguarding” by primary school-teachers will be invaluable in order to secure a conviction.

     Paedophilia is indeed a horrific crime. It should be targeted and punished with the full weight of the law. But has it occurred to modern legislators that the vast apparent increase in paedophilia, along with many other adult sex-crimes, such as rape, are the result of the collapse in Christian morality that we see throughout the western world? It seems intuitively likely, for example, that paedophilia and homosexuality are psychologically related, and that the legalization of homosexuality among adults should have encouraged the sexual abuse of children; for in the mind of a pervert there must seem little difference between the “legal” vice of homosexuality and the “illegal” vice of child abuse. Therefore the licence given to adult homosexuals may be being paid for by the abuse of children.

     Christian morality is simple and easy to understand, even if difficult to fulfill. All sexual activity is forbidden outside the lawful marriage of a (non-transgender) man and woman. So a man who is trying to follow the Law of God will check his sexual impulses, whatever the age or sex of the object of his lust. Modern “morality”, on the other hand, says: “You can do this and this and this (which was forbidden for your parents), and you can even “come out” about it and be proud of it, but you can’t do that unless you want to land up in prison (because he or she is too young). At first sight, there appears to be little logic in these distinctions, and no motivation to fulfill this “law”.

     Nevertheless, let us try and find some logic in modern morality. The general principle seems to be: you can do what you want provided you do not harm another person in doing it (this is a version of John Stuart Mill’s “Harm Principle”). Therefore all sexual acts involving just yourself are permitted. However, sexual acts with another person must be consensual. Rape is by definition non-consensual; sex with children must be presumed to be non-consensual because the child is probably too immature to understand what is happening and too weak to resist if he does. In accordance with this criterion, adultery is wrong because it harms the betrayed husband or wife. However, fornication and polygamy (for Muslims) are alright. 

     Now let us examine the contradictions here… First, why should all sexual acts involving just yourself be harmless? In Christian societies masturbation (or onanism, the sin of the Biblical figure Onan) was always assumed to be harmful, stunting and warping a man’s sexual development because it placed sexual pleasure outside the context of a loving married relationship. This idea has been mocked by modern liberal educationalists. However, recent psychological research suggests that the watching of online pornography leading to masturbation leads also to impotence. One young man found that he had to watch more and more extreme and violent pornography in order to produce the same physical reaction, and that he had trouble finding girls attractive as his sexuality “was completely wired to porn”.[2][2]

     Now it is already well-known that there is a direct connection between watching violent porn and paedophilia. This new research suggests that it also damages the man himself, making him impotent. So there is truth in the traditional view after all – and we have not even begun to talk about the consequences for a man’s relationship with God…

     What about homosexuality? It is said that this is “moral” so long as it is between two consenting adults, and that it does harm neither to them nor to society as a whole. But is that true?

     One obvious harmful effect is HIV, which is clearly that `”penalty” of which St. Paul says: “men with men committing that which is shameful, receiving in themselves [i.e. in their own bodies] the penalty of their error which was due” (Romans 1.27). HIV is mainly, although not exclusively, spread by homosexual activity. For that very rational reason homosexuality remains a criminal offence in several African countries. Not so in the West! Why? It is difficult to find a rational answer to this question. After all, smoking has long ago been banned in the West because of its proven links to lung cancer; it is a health threat both to smokers and to those “passive smokers” who inhale their smoke. For similar reasons we place severe restrictions on the use of poisons and (except in the USA) guns; and we do not allow people to drive faulty cars or other kinds of potentially lethal machinery. But no restrictions whatsoever are placed on homosexual behavior, which kills just as surely (on average, homosexuals die much younger than heterosexuals). Of course, “safe sex” is encouraged in our society - but is not compulsory, and very often not practised. Moreover, vast amounts of money are poured into research on HIV, and HIV patients demand to have the latest medicines even if they are very expensive – and that money could be used more cost-effectively on other kinds of illness. Again, homosexual couples are allowed and even encouraged to adopt children, although this deprives the child of the vitally important experience – vitally important for his normal psychological development - of growing up with both a mother and a father. 

     Another example of the inconsistencies of western sexual morality is abortion. Not only in Christian societies, but in very many other cultures, this is considered a crime and murder. It harms both the mother, who very often suffers profound psychological consequences, and of course the child, who is murdered in an excruciatingly painful way and is deprived of the possibility of life on earth (if not in heaven – there is some evidence that God counts aborted babies as having been baptized in their own blood). The usual argument in favour of abortion is that it is the woman’s own body and she can do what she likes with it. But even from a purely physiological point of view it is manifestly not her own body, since its cells have a different DNA from hers.

     Between them, abortion and homosexuality are turning the West into a giant geriatric hospital from which the young people are disappearing. Soon, if it is not destroyed by nuclear bombs, the West will perish for these causes alone. So why are they tolerated, and even celebrated?

     “Human rights” cannot be the answer. For human rights is simply the philosophy that everything I want I have the right to have. Behind this adult infantilism, this philosophical “justification” of complete selfishness and hedonism, there must lie something deeper…

     That something deeper is: Satan. Being, as the Lord says, “a murderer from the beginning” (John 8.44), he wishes to kill us – first spiritually, by either making us commit mortal sins that lead us after death into hell and the fire of gehenna, or simply by “approving of those who commit them” (Romans 1.31), and then physically, through abortion, homosexuality, euthanasia and suicide (another mortal sin that the West no longer disapproves of, but considers a “right”) – all justified through the insanely cruel and stupid philosophy of “human rights”. Indeed, the West may be said to have been seduced by Satan into committing a slow collective suicide through its new, disastrous and completely irrational and contradictory system of “morality”. And the root of it all is its loss of faith in the one True God, Who alone can be the foundation of a true and consistent morality.

     Nietzsche said, already over 150 years ago, that “God is dead”. But, madman and antichrist though he was, it is often forgotten that he said this with regret and even in despair, for he knew that it would lead to also to the death of all that was great and heroic in human life. Hence his desperate attempt to build a new system of morality going beyond the old system of good and evil. It would be based on pride in man alone, but would still exalt self-sacrificial heroism and denigrate the cheap materialism that he saw all around him. His contemporary Dostoyevsky said, “Without God, everything is permitted”. But Nietzsche spent his tragic life trying to prove the great Russian wrong, that although God was dead, some things were still not permitted. He failed, and yet it is not Nietzsche’s failure, but the contemporary West’s “success”, that has conclusively proved Dostoyevsky right. For it has shown that one can build a godless society in which everything is permitted, that there is a kind of “morality” that involves no sacrifice or self-restraint whatsoever, and that there is absolutely no heroism, or anything even remotely honourable, in hedonism…

August 4/17, 2106.

The Seven Sleepers of Ephesus.

                                                                                                                                                 

[1] Stanford, The Sunday Telegraph (London), August 14, 2016, p. 23.

[2] Rosie Taylor, “Online porn harms young men’s health”, Daily Mail (London), August 16, 2016, p. 7.

 

* * *

 

ROMANIA VERSUS THE NEW CALENDAR

Dr. Vladimir Moss

         1. Before the Calendar Change.

     The Romanian Church first encountered the temptation of the new calendar in 1864, when Prince Alexandru Ioan Cuza “convoked a Church Synod at which he recommended that the Romanian Orthodox Church change from the Julian Calendar to the Gregorian Calendar. Also present at this Synod was Saint Calinic of Cernica (1787-1868), one of the most dauntless strugglers for the triumph of the truth and for the preservation of the True Faith. He was categorically opposed to the calendar innovation and exclaimed as he was leaving the hall in which the Synod was meeting: ‘I will not be reckoned with transgressors!’ Thus, the Prince did not succeed in implementing this recommendation, which had been imposed on him by Freemasons.”[1][1]

      However, Cuza succeeded in getting some leading hierarchs sent to foreign heterodox institutions for training. The bad fruits of this became manifest many years later, in 1916, when two-thirds of Romania was occupied by the Germans, Austro-Hungarians, Bulgarians and Turks. King Ferdinand I (1865-1927) withdrew to Iaşi, while Germany appointed a military governor for Wallachia. The Germans then introduced a decree that Christmas of 1916 and New Year’s Day of 1917 should be celebrated according to the western calendar.

      On December 29, 1916 (Old Style) Archimandrite Galaction (Cordun) wrote to Metropolitan Primate Conon: “The issue that today preoccupies all strata of Romanian society in the territories under foreign occupation is, without doubt, the introduction of the Gregorian Calendar, imposed on us by the German government for use by our Church, even after the passing of the New Year and our Orthodox Theophany. From the standpoint of the traditional law and practice observed in the Eastern Orthodox Church from time immemorial, this innovation, which does not involve, in and of itself, an immutable dogma, but rather a difference of eleven or thirteen days between one calendar and the other, will nonetheless be a great moral blow for our Orthodox people, but, at the same time, a huge success for the Roman Catholic Church, whose hand can be seen here, too, in that, by availing herself of the German authorities, she is now endeavouring to force us to adopt her calendar, especially in the present circumstances, when the mission of the occupying body and its concerns are directed towards something totally different from what Romanians celebrate at Pascha, Christmas, and New Year, and especially when we can anticipate that even the occupation of our territory will not remain in effect once peace has been established and measures are taken to ensure the proper administration of our territory.”

      It was not only the Catholics that Fr. Galaction feared, but also the “renegades” from the ranks of the Orthodox: “In the hand that is trying to orchestrate this arrangement, I can detect hiding with the greatest of caution under the mask of Catholicism the shadows of those renegades from our ranks who left because their exaggerated personal expectations were not fulfilled. Serving the cause of the enemy Church in this way, they are yearning to win there some miserable glory and a recompense greater than the thirty pieces of silver, the price of selling the traditions of the Lord’s Church. For this reason, as Your Eminence’s humble servant, I declare that you must energetically defend our traditional rights, and that I am ready to defend you, even at the price of my life, sacrificing the last drop of my blood out of respect for our ecclesiastical institutions and for the traditions inherited from our forefathers. Therefore, Your Eminence, make a grand gesture. Stretch forth your Archpastoral staff and defend with all courage the holy treasure that is entrusted to you. You are living in an age and in a situation in which you can no longer expect anything from the world. Out of respect for the position that you occupy, you must be willing to unite with the Lord in the struggle to preserve what He has established. If you come forth to fight with zeal, you will revive the memory of the great Metropolitans and patriots of our past, who were ready to die defending our traditional rights and ecclesiastical traditions with their pastoral staffs.”[2][2]

     In another pastoral letter, Archimandrite Galaction wrote further about the Judases among the Romanian Orthodox clergy during the German occupation, and prophesied about the coming period of unparalleled suffering in the history of Orthodox Church.[3][3]

     “For his opposition to the interference in Church affairs by the German occupying forces, [Archimandrite Galaction] was detained on January 18/31, 1917, by the German Central Police and interned as a hostage...

     “This was the beginning of sufferings for the man who would become the founder of the Hierarchy of the Old Calendar Church of Romania.”[4][4]

        2. The Calendar Change.

     A few years later, the leader of the Romanian Church was Metropolitan Miron (Cristea), a former uniate. On December 17, 1923, as head of the Romanian Orthodox Church, wrote to the Patriarch of Constantinople that the Romanian Church accepted the decision of the “Pan-Orthodox Council” on the new calendar, and that it would be introduced in 1924.[5][5]

     And so in Romania, the new calendar was introduced in the same year as in Greece, October 1, 1924 becoming October 14. In reward for this, on February 4, 1925, the Romanian Church was proclaimed a patriarchate by Constantinople, and on November 1 Metropolitan Miron was enthroned as patriarch of Romania. Then he changed the date of Pascha in 1926 and 1929 to bring it into conformity with the western Paschalion.

     The new calendar innovation was pushed through by Alexandru Lapedatu, the Minister of Cults. Nicolae Iorga, the future President of the Council of Ministers, writes that it “did not bring about the expected results. People were beaten even in front of altars, and on the following day, after these desperate measures, the congregations were mostly empty, and the few people who were present – mainly clergy – were content to listen to proceedings of the driest imperial tradition.”[6][6]

     “These,” as Constantin Bujor writes, “were reports written in advance, in which the Faithful ‘begged’ for the use of the Gregorian Calendar in the Church, just as the peasants of Romania later ‘begged’ to enter en masse the collective agricultural cooperatives patterned after Soviet collective farms, according to the Congress of the Romanian Workers’ Party of February 18-20/March 3-5, 1949. Iorga continues: ‘Nevertheless, this decision to adopt the Western Calendar was taken too lightly and without recognition of the complex, conservative, and mystical psychology of the people, and it provoked a schism that still continues not only in Basarabia but also in the mountainous regions of old Moldavia.’ The population living in the extensive mountain regions remained steadfast in the ancestral Orthodox Tradition, from one generation to the next, from great-grandparents to grandparents, parents, children, and grandchildren, and so on, by recounting stories about the sacrifices made in the past, in the hope that such sufferings would leave memories and kindle the flame of the traditional Orthodox Faith everywhere. The press of this period mentions an eloquent declaration in this regard from some of the Faithful living in the vicinity of Cluj: ‘We, the whole village, will not abandon the Tradition and Faith into which we were born. It is up to the Priests to decide which religion they wish to join; we will have no part in this. But if we find that any of them want to introduce innovations here, such a one will no longer be our Priest.’”[7][7]

     In fact, only one hierarch rejected the calendar innovation - Metropolitan Visarion (Puiu) of Bucovina. He went into exile and died in Paris in 1964.[8][8]

     Resistance to the reform was particularly strong in Bessarabia, where there had already been strong resistance to the union with Romania and the removal of Church Slavonic from the churches.

     “The patriotically minded Bessarabian population,” writes Glazkov, “who took a very cautious attitude to any attempt by the Bessarabian authorities to liquidate the national particularities of the Moldavian people, met the reform with protests. ‘The Union of Orthodox Christians’ immediately condemned Metropolitan Gurias, who carried out the decision of the Synod, and began an active campaign against the new calendar style by publishing apologetic literature and conducting popular meetings and processions. Some of the Bessarabian priests who considered the reform of the calendar to be uncanonical supported the protests of the laity and rejected the Gregorian calendar. Around the churches where the Church Slavonic language and the Julian calendar were preserved (for example, the church of the Alexander Nevsky brotherhood), there gathered priests and laity. Thus in April, 1926 thousands of believers gathered at the church of St. Panteleimon in Kishinev for a pannikhida for Tsar-Martyr Nicholas II. Some priests openly celebrated all the feasts according to the old style in front of a large number of believers, which was defined by the authorities as rebellion, for many lay Old Calendarists were subjected to direct humiliations by the new style clergy. There was an attempt to build, in Kishinev, a church in direct submission to the Patriarch of Jerusalem, who had remained faithful to the old style. According to the police, the majority of the population resisted the ecclesiastical reform, only individual parishes passed over to the Gregorian calendar. It is noteworthy that if, at the beginning, the civil authorities were quite conciliatory towards the Old Calendarists, allowing them to celebrate Pascha and other Church feasts according to the old and new styles, the official Romanian Church authorities took upon themselves police-fiscal functions in exposing and repressing them…”[9][9]

     In Bessarabia, the leadership of the movement against the new style had been taken up by the white clergy and the city intelligentsia. In other parts of Romania, however, the leaders were the monks. Out of the 14,000 parish priests, almost none stood up against the calendar reform.

     The only exception to this, as Metropolitan Blaise writes, was “Archimandrite Galaction (Cordun), who at that time was serving as parish priest in the metropolitan cathedral in Bucharest and who used to preach there when there was no bishop… Fr. Galaction, who later became our first metropolitan, fought against the reform, but was unable to do anything, since he was only an archimandrite. He was very capable, and had studied in Petersburg with the future Patriarchs Alexis of Moscow and Cyril of Bulgaria, graduating with the degree of doctor of theology. Later, in 1935, he was consecrated to the episcopate – they thought he had changed his views. Three bishops who had been consecrated before the change of calendar participated in the consecration, so [apostolic] succession was not broken…

     “This is what happened, for example, in Neamţ monastery, where St. Paisius Velichkovsky was once the abbot. When the reform took place there were about 200 monks in the monastery, 80 of whom were clergy. This was the biggest monastery in Romania. It was here that the strongest movement against the new style arose. Two months before the reform the abbot warned the brotherhood: be careful, reforms are coming, do not accept them. This was as it were a prophecy. But out of the 80 hieromonks only 30 (not counting the monks) were against the reform; and of these 30 only 6 stood out openly in opposition – the rest did not separate for material reasons. By a decree of the metropolitan of Moldavia all the clergy who did not accept the new style were threatened with deposition, exile from the monastery and confiscation of their property – the man would be outlawed. Then a small group of monks with the most devoted and zealous priests left the monastery, and it is from this group that our Church begins its history. Neamţ monastery as a whole accepted the new style, later they also renounced St. Paisius’ rule, for the keeping of which the monastery was renowned. Our monastery of Slatioara, which is not far from Neamţ, inherited this rule and tradition.

     “Here are the names of the (clerical) inhabitants of the monastery who resisted all their lives: Hieromonk Fr. Glycerius (later metropolitan)[10][10], Hierodeacon David (the first abbot of the monastery at Slatioara), Hieromonk Pambo, Fr. Baruch, Fr. Gimnasius, Fr. Zosima, Fr. Gamaliel, Fr. Damascene, who died in the woods near the monastery. We also know the names of other monks of Neamţ who resisted the new style. There were also nuns: Mother Macaria, who was the helper of the abbess of the biggest women’s monastery in the country, Agapia, which became new calendarist (it now has 450 nuns), and who with her nuns founded the first women’s monastery in our Church.

     “The small groups of clergy and monastics of these men’s and women’s monasteries – the purest, who had God in their hearts and not their property -- rejected the reforms and were driven out of the monasteries, being forced to live in the world. The pious laity who supported them became like bees constructing hives, the churches, while these clerics were like queen-bees. That was how our Church came into being.”[11][11]

     “Two months before the calendar change,” writes Metropolitan Blaise, “something very momentous happened in the great Church of the Neamţ Monastery. It was on the Eve of the Dormition of the Mother of God. The Ecclesiarch went to the Church to prepare all that was needed and to light the candles and kandelia for the Midnight Service. The weather was calm, with clear skies and numerous stars; no cloud was in sight. Suddenly, a great bolt of lightning came down from the heavens and, passing through a window in the dome of the Church, struck in front of the Miracle-working Icon of the Mother of God. It hit the stone floor, and a section of stone collapsed; from the impact, the candlestand that was affixed to this slab in front of the Icon was knocked over. [Cf. the words of the Lord in Revelation (2.5): “Repent and do the first works, or else I will come to you quickly and remove your lampstand from its place”]. When the Fathers and Brothers came to Church, the Priest who was serving told them what had happened; seeing the damage done by the lightning strike, they all concluded that it was a Divine sign.

     “Here is another incident. When Father Glycherie reached the Coroi Ravine, a spiritual uneasiness overcame him. One night, after lengthy prayer, he was beset by heavy thoughts. ‘How is it possible,’ he said, ‘that in our country many Priests with advanced theological training, together with a large number of intellectuals, are leaving the Old Calendar, as it was bequeathed to the people by the Holy Fathers of the Orthodox Church, who have honoured it from times of old? Should I not abandon the Old Calendar and be one of these? Am I making a mistake before God by not changing?’ Late in the night, he had a beautiful vision: from the West, a dark cloud appeared; it tried to cover the whole world and was moving furiously towards the East, howling like a monster. In front of the cloud, a powerful storm formed, adorned with a chain as black as tar, on which black Crosses appeared. Everyone was frightened. But looking towards the East, he saw a snow-white cloud, glittering like gold; before it was a chain of gold, from which there were hanging Crosses of gold.

     “A choir of Hierarchs also appeared – all with golden vestments, - walking towards the black cloud. In a designated place, the two clouds collided and the dark cloud fell; and in its place, a sea of water appeared, engulfing the earth…”[12][12]

     In 1926, two shepherds, Ioan and Mihail Urzică found Hieromonk Pamvu and Monks Galaction and Veniamin hiding in the Coroi Ravine. They then led them to Fr. Glycherie and Fr. David. The Old Calendarist monks were received with rejoicing by the faithful of Vānători, and it was decided to build a church. When it was built, Fr. Glycherie appointed Hieromonk Pamvu and his Monks Galaction and Veniamin to look after it.

             3. The Persecution of the Old Calendarists.

     In this way a beginning was made to the Old Calendarist movement in Romania. In spite of continual persecution by the police and the new calendarists, it flourished. By 1936 Fr. Glycherie had built about forty large churches, most of them in Moldavia.

     Metropolitan Cyprian writes: “The Romanian Patriarchate, both in 1926 and 1929, celebrated Pascha with the Latins, constituting an infringement of the Orthodox tradition of centuries. Indeed, on the second occasion that this was done, Patriarch Miron, having the undivided support of the Uniate (Greek-Catholic) prime minister, Julius Maniu, and several others among the clergy, compelled all of the Romanian Metropolises to proceed with the common celebration of Pascha with the Papists, a fact which evoked great commotion in the ranks of the Romanian Church. Metropolitan Gurias of Bessarabia openly criticized Miron and, ignoring the Patriarchal decree, ordered his churches to celebrate with the other autocephalous Orthodox Churches (i.e. with the entire Orthodox world, with the exception of the innovative Church of Finland). Patriarch Miron’s action also scandalized these other Orthodox Churches, many of which reacted in protest. As well, the White Russian clergy of Bucharest took a particularly strong position during those trying days, ignoring the Patriarchal order and celebrating Pascha in accordance with the traditional canonical decrees.”[13][13]

     The Romanian monks on Mount Athos fully supported their co-religionists in the homeland. Two hieromonks returned from the Holy Mountain to support their co-religionists in the homeland. However, the new calendarists prepared counter-measures.

     Thus in 1930, “there arrived in the Moldavian skete [of the Forerunner] from Romania one of the skete’s hieromonks, Simeon, a fifty-year-old who had been sent by Patriarch Miron to propagandise the new style on Athos. He brought with him a lot of money… from Romania. He also brought with him from Romania a lawyer, who was armed with an agreement obtained in Athens to conduct negotiations over the return of the metochion on the island of Thasos. The skete-dwellers received him with honour. They promised to gather the brotherhood and speak to them in the church about accepting the new style. But they prepared a trap for him. They summoned him to the hall, cut off his beard and pigtail, took the money sent for propaganda, put a jacket and hat on him and drove him out… He appealed to the police in Karyes for help, but they replied that this did not come within the compass of their responsibilities. This was the end of the propaganda for the new style on Athos. This was already the Romanians’ second piece of trickery. The first time they had received a letter from the patriarch suggesting that they change to the new style. The skete-dwellers, on receiving this letter, served a triumphant all-night vigil, and, on the next day, a liturgy with a moleben, after which they pronounced an anathema on the patriarch, composing an official document which they sent on to him.”[14][14]

     In the 1920s and 1930s many Romanians fled from the new calendarists in Romania and Bessarabia. They constituted the majority of the new postulants in the Russian monasteries of the Holy Land.[15][15] Among these was the famous priest-hermit Fr. John the Romanian (+1960), whose relics are still incorrupt... 

     “The first and foremost problem” for the True Orthodox, writes Constantin Bujor, “was the lack of Priests. Religious persecution against the clergy and Faithful was in full swing, especially in Moldavia. Great sacrifice and an unwavering will were needed in order to uphold the True Faith. The organization of the Old Calendar Church started with the construction of the Church in Vānători, Neamţ County, and afterwards in other places; and alongside this, religious assistance was provided for the Faithful in various localities in the houses of trustworthy Christians. In addition to Vānători and Rādăşeni, Brusturi, Răşca, Slătioara, Cucova, and Angheleşti were among the first places to oppose the calendar innovation, and strong communities of true believers formed in these localities. It was in Rādăşeni that Hieromonk Glicherie first established himself. At the outset, the Divine services were held in the village Church, but this situation was not allowed to continue. In normal circumstances, the Church could have been used by both the Old and the New Calendarist communities, because all of the Faithful had contributed to its construction. However, Father Haralambie Teodorus, the Priest who served the New Calendarist community, locked the Old Calendarists out of the Church and removed the clapper from the bell so as to prevent them from holding services. He incited the locals to pelt the Old Calendarist Faithful with rocks, and on one particular day he told them, ‘If you need a Church, go build your own.’

     “This hatred was fomented by New Calendarist clergymen and subsequently degenerated into acts of violence and aggression. The celebration of Holy Pascha according to the Gregorian Paschalion in 1926 and 1929 convinced the Faithful that the New Calendar was, in fact, just the first step in a process that had as its goal the destruction of the Orthodox ethos. In 1931, Hieromonk Glicherie came to Rādăşeni and began to organize an Old Calendar parish in response to a decision made by the local Faithful. On May 8/21, 1932, he blessed the place where the new Church of Saints Peter and Paul was to be built and laid the foundation stone. The Church was built out of wood in twenty-eight days, covered with sheet metal, and then stuccoed in a single day. But in June of that same year, the local New Calendarist Priest sent two men under the cover of darkness to set the Church on fire. However, the Church was saved by the father of Father Nicolae Onofrei, Vasile Onofrei, who was alerted and awakened. Along with Nicolae (then a child) and his two sisters, by barking dogs. One of the malefactors, Teodor Sandu, fell very ill later on and was carried on a stretcher to Church to ask for forgiveness. On October 14/27, 1933, the Church was Consecrated.

     “In later 1930, Hieromonk Glicherie and Hierodeacon David went to Jerusalem to discuss with Patriarch Damianos of Jerusalem (1848-1931) the situation of the Romanian Orthodox Christians who wished to continue observing the Julian Calendar. The Patriarch blessed them to continue their struggle and to build and Consecrate new Churches, for which purpose he provided them with Holy Chrism. To this day, in the home of Father Nicholae Onofrei there is a photograph of Father Glicherie serving with Patriarch Damianos. On returning to Romania, Father Glicherie continued the struggle with greater zeal and invigorated the Old Calendar Church by building over thirty new Churches. He went to many places in the country, including Basarabia, accompanied by a group of monks from both Romania and Mount Athos, who helped him in convincing the Faithful to keep alive love, hope, and confidence in the power of the traditional Faith.

     “For the service of blessing the site for a new Church or of Consecrating finished Churches, the Faithful, dressed in festal attire, would come on pilgrimage from all over the country in convoys of carriages. Led by Father Glicherie and his Synodeia, journeys to these sites were permeated with spiritual joy. Father Nicolae Onofrei remembers that when he was a child, he and his brother Onofrei Onofrei (later to become Metropolitan Silvestru [1924-1992]) were taken by their father (who later became a monk at the Slătioara Monastery with the name ‘Varlaam’) on such pilgrimages when Churches or sites for Churches were to be blessed. While travelling towards Oglinzi, Neamţ County, to bless the site for a new Church at Vadu in Moldavia, they met convoys of carriages from Mălini, Drăguşeni, and other places. Father Glicherie stood up and greeted the Faithful with ‘Christ is Risen!’, to which the crowd responded with ‘Truly He is Risen!’ so loudly that the entire Moldavian valley they were crossing echoed with the shouting. Because it was the Paschal season, the Faithful sang ‘Christ is Risen’ the entire way to the new Church. They were all overcome with spiritual joy and wanted to glorify God.

     “This unity displayed by the Old Calendarist Faithful, which lent a note of greater splendour to their religious celebrations, was not viewed favourably by the authorities or the representatives of the official Church. Thus, on June 29/July 12, 1932, the Old Calendar Feast of the Holy Apostles Peter and Paul, strong action was taken to stifle the celebration and especially to discourage the organization of such events. At the end of the service, the mayor of Rādăşeni, Costică Grigorescu, deceitfully and cunningly said, ‘All the men of your parish have to go to the Prefecture in Fălticeni in order to receive approval for the functioning of your Church.’ Since the people respected the mayor as being a sober individual, they joyfully left on foot for Fălticeni, a distance of two or three kilometres over a hill. Although Father Glicherie did not trust the mayor, he approved the departure of the people for Fălticeni, placing all his hope in God.

     “After the Faithful had departed and had gone some distance, the Church was surrounded by forty gendarmes, all of them drunk, who had entered the courtyard in search of Father Glicherie. When he saw the danger, Father Glicherie ran into the backyard and hid among the potato plants. However, he was spotted by the gendarmes, who brutally pounced on him. They tried to haul him over the fence, but they were seen by a few nuns, who alerted Vasile Onofrei by their cries. Together with Toader Amariei and Anica Grecu, he sprang to Father Glicherie’s assistance and yelled at the gendarmes, ‘What are you doing in my backyard!’ One of the gendarmes answered with a warning shot; but as the gendarme tried to reload his gun, he lost his balance dodging Anica Grecu, who had lunged at him with a pitchfork. He was disarmed by Vasile Onofrei, who in turn freed Father Glicherie. During this vicious attack, the gendarmes brutally kicked Hieromonk Glicerie’s legs with their boots, leaving him with an incurable wound for the rest of his life. Vasile Onofrei hid the gun used by the gendarme and kept it for two weeks, intending to take it with him to the Ministry of Internal Affairs to denounce the abuses committed by the Gendarmerie.

     “The Faithful who lived close to the Church made haste to alert the people by tolling the bells, and one of them went on horseback to catch up with the believers who had left for Fălticeni. Meanwhile, the Church was defended by women, who blocked the gate and prevented the gendarmes from entering the courtyard. The gendarmes withdrew only upon the return of those who had gone to the Prefecture and were now angry at having been deceived by the mayor. Later on, it turned out that the gendarmes had been hiding in the house of the New Calendarist Priest, Father Haralambie Teodoru, waiting for the Faithful to depart for Fălticeni. The same Father Teodoru had gotten the gendarmes drunk, thereby becoming an accomplice to their criminal action.”[16][16]

     There were other Old Calendarists in Romania besides Fr. Glycherie’s Church. Thus in Bessarabia there was Fr. Gamail Papil. After the war, his spiritual children joined Bishop Vasily-Victor (Leu), who had been consecrated by Metropolitan Seraphim (Lyade) of ROCOR.Also, writes Glazkov, “the priests Fathers Boris Binetsky, Demetrius Stitskevich and Vladimir Polyakov were put on trial for serving according to the old style.” [17][17]

     In 1935, the leader of the Romanian Old Calendarists, Hieromonk Glycherie, heard of the return of the three bishops to the Old Calendar in Greece. And so late in the autumn he “travelled again to Mount Athos, accompanied by Monk Ghimnazie, who knew Greek… Their purpose was to bring an Old Calendarist Hierarch to Romania to perform Ordinations, or to have Father Ghimnazie or any other Romanian living on Mount Athos Consecrated to serve the Church back home.”[18][18]

     However, when they “asked the Old Calendar Greek bishops to consecrate Fr. Ghimnazie to the episcopate, the bishops could do nothing without their first-hierarch, Metropolitan Chrysostom of Florina, who, at the insistence of the newcalendarist Metropolitan of Athens, had been detained by the English authorities in Palestine...

     “St. Glycherie set off for Yugoslavia. He visited the church of the Russian Church Abroad in Belgrade, where Metropolitan Anastasy was serving. Metropolitan Anastasy advised Fr. Glycherie to turn to Bishop Seraphim (Lyade) of the Russian Church Abroad, and ask him to go to Romania to order Old Calendar priests. Bishop Seraphim at that time was in Vienna. St. Glycherie set off there, but Vladyka Seraphim did not decide to go to Romania, knowing how dangerous it was.”[19][19]

     After returning to Romania, on September 1, 1936 Fr. Glycherie came to the consecration of a church in the village of Bukhalniţa-Neamţ. He was accompanied by 4000 peasants on 500 wagons. When the procession was passing through the town of Piatra Neamţ, the road was blocked by soldiers with machine guns. St. Glycherie and many other monks and laypeople were arrested. Many were killed. Glycherie was savagely beaten on the head with various clubs. Deacon David Bidascu was also beaten, and suffered from his wounds for the rest of his days.[20][20]

     Metropolitan Cyprian writes: “Hieromonk Glycherie… was taken under guard to Bucharest and there condemned to death. He was, however, miraculously saved, in that the Theotokos appeared to the wife of the Minister of Justice and gave her an order to intercede with her husband on Father Glycherie’ behalf. Her husband did not react in the manner of Pilate, but rather commuted Father Glycherie’s death sentence and ordered him imprisoned in a distant monastery…

     “[Patriarch Miron] ordered all of the churches of the True Orthodox Christians razed, and imprisoned any cleric or monastic who refused to submit to his authority. The monks and nuns were incarcerated in two monasteries, where they were treated with unheard of barbarity. Some of them, such as Hieromonk Pambo, founder of the Monastery of Dobru (which was demolished and rebuilt three times), met with a martyr’s end. During the destruction of the Monastery of Cucova, five lay people were thrown into the monastery well and drowned. By such tactics the Patriarch wished to rid himself of the Old Calendarist problem!”[21][21]

     In fact, over ten priests were killed or died in prison, including Fathers Pambo, Gideon and Theophanes.[22][22] “Take, for example, Fr. Euthymius – he was in a concentration camp for 3 years with Fr. Pambo, and he told us how they tortured him. They threw him into a stream and forced other prisoners to walk over him as over a bridge; he was at that time about 27 years old.”[23][23]

     In February, 1938 Patriarch Miron became prime minister of Romania. Immediately there began a severe persecution of the Legionnaires, a patriotic movement within the new calendar church. In April Codreanu was arrested and sentenced to ten years in prison, and in November he was killed… Although the Romanian True Orthodox Church, unlike the Legionnaire movement, was a purely spiritual organization, it is not surprising that its leaders should have been put into the same category. Thus in 1938 the authorities now decided to accuse the True Orthodox leader Fr. Glycherie of being an Iron Guard (Legionnaire). “After Father Glicherie was arrested in 1936,” writes Constantin Bujor, “all means of intimidation were employed to shatter his nervous system. He was incarcerated for more than two years in a variety of prisons, being transferred from one jail to another; Bucharest, Iezeru, Rāmnicu Vālcea, Iezeru, Rāmnicu Vālcea, Craiova, Bucharest, Iaşi, Iezeru, and Piatra Niamţ. The accusation of being an Old Calendarist could not carry too long a sentence, and Father Glicherie was thus finally set at liberty in 1938 – much to the chagrin of those who had gone to such great lengths to have him arrested. So, once again, they fabricated false charges, this time accusing him of more serious infractions in order to have him decisively condemned. Thus, Hieromonk Glicherie was falsely accused of being active in the Legionary Movement. Although Legionnaires were highly regarded and visible in Romanian political life at this time, the Monarch had dictatorially abolished all political parties. Ironically, Father Glicherie was also falsely accused at the same time of Communist or Bolshevik activity, because the Russian Orthodox Church followed the Julian Calendar. This, too, was a serious charge: the Communists were mortal enemies of Romania, and therefore, through guilt by association, the Old Calendarists were enemies of the State. Accusations of these kinds provoked a variety of reactions and even frightened many people, who came to believe that the Old Calendarists posed a danger to society. To discourage supporters of the Old Calendar Church, appropriate punishments were levied. Plenty of ‘witnesses’, denunciations, and contrived ‘facts’ could easily be produced; the elimination of inconvenient opponents by such methods was the order of the day. Thus, in 1938, Father Glicherie was arrested and sent to Miercurea Ciuc to a death camp for political prisoners. After nine months’ imprisonment, he was scheduled for execution with a group of Legionnaires. Miraculously, at the very moment that he was to face the firing squad, he was saved by the government’s unexpected amnesty of the camp’s remaining detainees…”[24][24]

     While Fr. Glycherie was in this camp “there came an order to divide all the prisoners into two parts and shoot one part and then the other. When the first group had been shot, Fr. Glycherie and several legionnaires in the second group prayed a thanksgiving moleben to the Lord God and the Mother of God for counting them worthy of death in the Orthodox faith. The Lord worked a miracle – suddenly there arrived a governmental order decreeing clemency.”[25][25]

     “With the outbreak of World War II in 1939, Father Glycherie was set free and, along with his beloved co-struggler, Deacon David Bidascu, fled into the forest. There the two lived in indescribable deprivation and hardship, especially during the winter. In the midst of heavy snows, when their few secret supporters could not get frugal provisions to them, the Fathers were obliged to eat worms! However, Divine Providence protected them from their persecutors and, directed by that same Providence, the birds of the sky would erase traces of the Fathers’ footprints in the snow by flying about and flapping their wings in the snow. And despite the harsh cold, not once did they light a fire, lest the smoke might betray their refuge. (The cold often approaches thirty degrees below zero during the winter in Romania.) Other ascetics were also hidden in the deserts, among them Father Damascene, Father Paisius, et al.”[26][26]

             4. The Old Calendarists under Communism.

     After the war, the Romanian Old Calendarists led by Hieromonk Glycherie continued to be fiercely persecuted. Nevertheless, as Metropolitan Cyprian writes, “the work of building churches was begun anew, since all of those formerly built had been demolished. In as short an interval of time, between the end of the war and 1950, almost all of the razed churches, as well as the ruins of the Monastery of Dobru, had been rebuilt. Between 1947 and 1948, the large Monastery of Slatioara (for men) was constructed, along with the monasteries of Bradatel Neamt and Bradatel Suceava (both for women).”[27][27]

     Metropolitan Blaise writes: “In 1947 some people from our village went to Archimandrite Glycherie and said: something like freedom has come. The point was that the communists at first tried to win over the people to their side. They told them that they could come out of the woods and build a monastery. And in 1947 they built the monastery of Slatioara – the spiritual centre of our Church.

     “It is difficult to say whether our position got worse under the communists or not. But essentially things remained the same – the persecutions continued. The communists destroyed only eight of our churches – not all of them. They were comparatively moderate.

     “Before the war the Church was almost completely annihilated. Before the coming of the communists in 1944 we were accused of being Bolsheviks because we had the same calendar as the ‘Russians’. Under the communists, after 1944, they called us followers of Antonescu, Iron Guardists, fascists, enemies of the people. In fact we took part in no political movements or parties. We entered into agreements neither with the civil authorities, nor with the monarchy, nor with the Iron Guardists, nor with the communists, nor with the Masons…

     “1947-52 was a period of comparative freedom. The communist authorities even compelled the official church to return to us the icons, iconostases, bells and church utensils which they had removed. But in 1952, at two o’clock in the night of February 1st to 2nd, two lorries loaded with security police came to the monastery and arrested almost all the young monks together with the igumen, sparing only the very aged. They were sentenced to two years’ imprisonment. Four of them died in camp.”[28][28]

     “The aim of this raid,” writes Constantin Bujor, “was to destroy the organization of the Old Calendarist Church, to put a stop to her activities, and thus to abolish her. Arrests were carried out in an abusive manner because the Securitate had unlimited powers – it was a manifestation of Communist totalitarianism under the notorious ‘dictatorship of the proletariat’ promoted nationwide by the Romanian Workers’ Party. During these years, thousands of arrests were made without any legal warrant in order to populate the forced labor camps. But the inhuman treatment of those detained in prisons and labor camps – the nation’s leaders had always turned a blind eye to these abuses – had a negative impact on foreign relations for Romania, which was striving at the time to become a member of the United Nations. In order to extricate themselves from this mess, the Communist leaders sought a scapegoat by organizing a secret trial for a group of officers in charge of the labor camps. One of these officers, Cormoş from Cluj, testified that the officers did not consider themselves culpable, since they were under direct order from the higher authorities, who now were trying to wash their hands of any guilt. Needless to say, the leadership of the country accepted no culpability, and instead condemned the officers either to death or to years of harsh imprisonment. Then, in 1954, after two years, all of the Old Calendarists arrested were set free, together with numerous other political prisoners.

     “While the clergy and some of the Faithful of the Old Calendar Church were serving time in prisons and labor camps, in Ardeal more and more believers were returning to the Church Calendar…

     “[Nevertheless,] a careful analysis of the situation demonstrated that the persecution was now being intensified, especially against the leaders of the Church, who had already undergone years of harsh imprisonment and other sufferings at the hands of the previous regime. In order to ensure continuity in the leadership, it became necessary to Ordain Priests and Hierarchs to take up the banner of the struggle for the truth. The presence of a Hierarch was absolutely indispensable for the Old Calendar Church. To this end, contact was established with Bishop Galaction in Bucharest, who had in the past expressed his attachment to the Old Calendar, for which he had been condemned at the time of the German Occupation during the First World War.[29][29] He promised that when conditions at the Slatioara Monastery were favourable, he would come and assume the leadership of the Old Calendar Church. Thus, a delegation of Priests who formed part of the leadership and were personally known to Bishop Galaction was sent to Bucharest – Father Dionisie, Father Evloghie, and Father (later Metropolitan) Silvestru - and persuaded him to come to Slatioara Monastery.”[30][30]

     On April 5/18, 1955 Bishop Galaction publicly declared in a letter to the newcalendarist synod that he had accepted to be the head of the Old Calendarist Church, and on May 8/21 he arrived in Slatioara Monastery, where the people greeted him with the cry: “Axios!”, “He is worthy!” Thus was fulfilled a prophetic vision that Hieromonk Glycherie had had during the war, while in a forest being pursued by enemies: “It was night. Before him, he saw a beautiful Church. Metropolitan Galacteon (Cordun)… appeared. Vladyka was holding Icons and a Cross in his hands, and he was giving each believer in the Church an Icon. When he reached the pious Father Glycherie, he gave him the Cross.”[31][31]

     In November Metropolitan Galaction and Fr. Glycherie were summoned to the police to register and legalise the Church. The faithful were against them going, sensing a trap, but the metropolitan insisted. The result: he was placed under house arrest in the monastery of St. Callinicus at Cernica, while Fr. Glycherie was exiled. However, under the pretext of visiting his doctor, the metropolitan went several times to Moarea Domneasca, which belonged to the Old Calendarists, and consecrated two bishops (Evloghie and Meftodie[32][32]) and several priests. When this was discovered, about a year later, he was placed under stronger observation in Căldăruşani Monastery. But on Good Friday, 1959, Metropolitan Galaction was abducted by Fr. Pavel Mogβrzan, Georghe Hincu and the advocate Albu, disguised as Securitate agents. He went the next day to Slatioara… “When, two or three hours [later], the patriarch phoned to find out what the metropolitan was doing, they told him that two officers of the security police had taken him. The patriarch shouted: ‘I didn’t send any officers!’ But the metropolitan was already far away.” [33][33]

     This was not the first abduction carried out by the Romanian Old Calendarists in this period. “During the night of November 17, 1956, Archimandrite Glycherie, who had been abducted from his forced labour, was secretly consecrated a bishop [in Moara Domnească]. Then they hid in our monastery, where every day ordinations took place. A year later they were again arrested.”[34][34]

     At about this time, the future Bishop Pahomie “and Hierodeacon Paisie (Urdă) travelled to Alba County to celebrate the Feast of Saint Nicholas at one of the Churches there. It was soon after the anti-Communist uprising in the Third Hungarian Revolution (October 10/23-October 22/November 4, 1956), had been crushed by Soviet tanks. The Romanian Securitate was monitoring all activities, making arrests, and trying and sentencing individuals. The intention of the monks was apparently known to Securitate forces, because on the way to Rβmeţ, Fathers Pahomie and Paisie were detained and taken to Securitate headquarters in Alba Iulia. After a few hours of interrogation, the Fathers were transported later than same night to Aiud, where, the next day, the interrogation continued. The monks began a hunger strike to protest their innocence. After five days of questioning, Father Pahomie was granted a vision at night in his cell, in which the Holy Hieromartyr Cyprian (+304) appeared to him and said, ‘Brother, why have you been arrested, and why are you so distressed?’ Father Pahomie replied that he was distressed because he had been illegally detained. Saint Cyprian told him not to be upset, but to pray to him, and they would be allowed to go home. With much difficulty, Father Pahomie succeeded in communicating his vision to Father Paisie, and both agreed to spend the whole night in prayer. In the morning, they were interrogated once more, signed the transcripts, and were then taken to the prosecutor’s office. After their dossiers had been examined, the monks were released, although by that time it was too late for them to perform the Divine Services for Saint Nicholas’ Day as they had planned…

     “The monks returned to Bucharest, where they celebrated the Divine Services for Theophany. The news that in the Bucharest area a ‘hotbed’ of Old Calendarists had been established under the leadership of Bishop Evloghie swiftly reached the Patriarchate, which in turn notified the Securitate. Thus, Father Pahomie and Father Paisie were arrested again, while Bishop Evloghie went into hiding. Taken back to Aiud, where only two months earlier they had been set free, they were sentenced to eight months in prison…”[35][35]

     After being abducted from captivity, Metropolitan Galaction “returned to Slatioara, where he was so weighed down with his sufferings that he was unable to serve the Divine Liturgy”, and died on July 12, 1959.[36][36]

     “The majority of the clergy who had been ordained were however arrested, and were not finally liberated until the amnesty of 1963, when Ceaucescu came to power. In 1958, the Romanian authorities ordered that all the monks under 60 and all the nuns under 55 should leave their monasteries, but, as always in these cases, the order had to be given through the local Metropolitans. Those of the new calendar complied (with one exception) and thousands of monks and nuns found themselves on the streets after a lifetime in their monasteries; the authorities, however, met with an absolute refusal from Saint Glicherie, who declared himself happy to return to prison rather than betray those under his care. Before this, the authorities bowed, though harassment of the monasteries continued, and several monasteries were closed by force…”[37][37]

     About 4000 monastics were expelled from their communities.One of those who suffered at this time was Father (now Bishop) Demosthenes (Ionita): “In 1957 Metropolitan Glycherie ordained him to the priesthood. Within a month after his ordination, Fr. Demosthenes went to Bucharest to assist Bishop Evloghie who was in hiding. There he was betrayed by an Old Calendar priest and arrested. The authorities demanded that Fr. Demosthenes reveal the whereabouts of the bishop, which he refused to do.

     “On July 23, 1958, Fr. Demosthenes was again arrested. He, with a group of chanters, had served a funeral for his cousin in a closed church. A New Calendar priest reported this to the authorities, which resulted in his and the chanters’ arrest. Six officers took Fr. Demosthenes to the city Tirgu-Mures. Upon his arrival, he was led to a room where several guards took off his clothes, and later shaved off his hair and bear. His prison cell had a cement bed with no covers. For five months the civil authorities investigated and interrogated Fr. Demosthenes in an attempt to find some excuse to have him sentenced. The first round of questioning went along these lines:

     “Interrogator: What activity does Glycherie have in this country? What measures does he plan against the Communists?

     “Fr. Demosthenes: The Metropolitan teaches us to work, pray, and obey the laws of the state.

      “Interrogator: Where are you hiding your guns?

      “Fr. Demosthenes: Our guns are our church books.

      “Chief Interrogator: Why doesn’t he tell us where the guns are? Hang him!

      “At this point Fr. Demosthenes lost consciousness and fell to the floor. When he awoke, he found himself in his cell with a doctor. The doctor asked where he hurt and why he had fallen. Fr. Demosthenes responded, ‘I don’t remember.’ The doctor kicked him and responded, ‘This is our medicine for Old Calendarists who want to kill Communists.’

      “Fr. Demosthenes spent the next seven years in concentration camps. His experience could comprise a chapter of Solzhenitsyn’s Gulag Archipelago. The prisoners were starved, tortured, and denied any form of comfort. At one point Fr. Demosthenes was so exhausted that he could not even remember the Lord’s Prayer. In 1959 the authorities promised all religious prisoners from his camp freedom if they signed a declaration of apostasy. Out of 2,000 prisoners only 90 agreed to sign. In the prison camp in Salcia, Fr. Demosthenes saw prisoners being trampled by horses as he and others worked on building canals and other projects in the freezing winter. Many years later, Fr. Demosthenes met one of the prison guards of Salcia, who informed him that it was indeed a miracle he had survived, for the guards had orders that no one was to leave that camp alive.

     “In 1964 Fr. Demosthenes was freed from prison. When his mother saw him for the first time in seven years, she asked, ‘Why did they release you, did you compromise the faith?’ His mother was relieved to hear that her son had not betrayed the Church; this was her main concern. After three weeks he was again under house arrest. Fr. Demosthenes fled to the forests and lived in hiding for five more years.”[38][38]

      Such was the life of the persecuted True Orthodox Church of Romania until the fall of Communism in Romania in 1989, when freedom was given to the Church and many new churches began to be built…

August 28 / September 10, 2016.

 

[1] Metropolitan Vlasie, preface to Constantin Bujor, Resisting unto Blood: Sixty-Five Years of Persecution of the True (Old Calendar) Orthodox Church of Romania (October 1924 – December 1989), Etna, CA: Center for Traditionalist Orthodox Studies, 2003, p. 10.

[2] Archimandrite Galaction, in Constantin Bujor, Resisting unto Blood: Sixty-Five Years of Persecution of the True (Old Calendar) Orthodox Church of Romania (October 1924 – December 1989), Etna, CA: Center for Traditionalist Orthodox Studies, 2003, pp. 28-29.

[3] Bujor, op. cit., pp. 30-32.

[4] Bujor, op. cit., p. 33.

[5] Monk Benjamin, http://www.zlatoust.ws/letopis2.htm, p. 118.

[6] Iorga, The History of the Romanian Church; cited in Bujor, op. cit., p. 26.

[7] Bujor, op. cit., pp. 26-27.

][8] Bujor, op. cit., p. 11.

[9] K.V. Glazkov, “Istoricheskie prichiny nekotorykh sobytij v istorii Rumynskoj Pravoslavnoj Tserkvi do II mirovoj vojny” (Historical Reasons for Certain Events in the History of the Romanian Orthodox Church up to the Second World War), Tserkovnaia Zhizn’ (Church Life), №№ 3-4, May August, 2000, pp. 48-49.

[10] Fr. Glycerie (Tanas) was superior of the Protection skete. When Abbot Nicodemus (Muntianu) of Neamţ monastery offered to put him in charge of another skete if he changed calendar, Fr. Glycerie refused, and with Deacon David (Bidascu) left the skete (Monk Benjamin, op. cit., p. 132). (V.M.)

[11]Metropolitan Blaise, Pravoslavnaia Rus’ (Orthodox Russia), 2 (1479), 15/28 January, 1993, pp. 6-7.

[12]  Metropolitan Blaise, The Life of the Holy Hierarch and Confessor Glicherie of Romania, Etna, Ca.: Center for Traditionalist Orthodox Studies, 1999, pp. 24-25.

[13]Metropolitan Cyprian of Oropos, "The True Orthodox Christians of Romania", The Orthodox Word, January-February, 1982, vol. 18, № 1 (102), pp. 6-7.

[14]Letter to Metropolitan Anthony (Khrapovitsky), in Glazkov, op. cit., p. 54.

[15]“The Convent of the Ascension on the Holy Mount of Olives, 1906-2006”, Orthodox Life, September-October, 2006, p. 21.

[16]Bujor, op. cit., pp. 55-60.

[17]Glazkov, op. cit., p. 57.

[18]Bujor, op. cit., p. 98.

[19]Monk Benjamin, op. cit., part 2, p. 52.

[20]Monk Benjamin, op. cit., part 2, p. 57.

[21]Metropolitan Cyprian, op. cit.

[22]Victor Boldewskul, "The Old Calendar Church of Romania", Orthodox Life, vol. 42, 5, October-November, 1992, pp. 11-17.

[23]Metropolitan Blaise, Pravoslavnaia Rus’(Orthodox Russia), 2(1479), 15/28 January, 1993.

[24]Bujor, op. cit., pp. 99-101.

[25]Glazkov, op. cit., pp. 57-58.

[26]Metropolitan Cyprian, op. cit.

[27] Metropolitan Cyprian, op. cit.

[28] Metropolitan Blaise,op. cit.

[29] Bishop Ambrose of Methone writes: “[Galaction] was Bishop of Silistre, which after the war was, with Southern Dobrodgea, ceded to Bulgaria. He was thus left without a diocese, and having been the confessor of the royal family, was a persona non grata who could not possibly be appointed to another see. He was thus a bishop in retirement, who continued to serve as invited (he in fact consecrated Teoctist, the present Patriarch, bishop) until 1955” (personal communication, 28 August, 2005). (V.M.)

[30] Bujor, op. cit., pp. 113-114, 115-116.

[31] Metropolitan Blaise, The Life of the Holy Hierarch and Confessor Glycherie of Romania, Etna, Ca.: Center for Traditionalist Studies, 1999, p. 50.

[32] Bishop Evloghie was consecrated in 1955 and died in 1978. He had previously spent seven years in prison after declaring his adherence to the True Orthodox Church, and spent 14 years in prison in all. Bishop Meftodie was consecrated in 1956 and died in 1977. Metropolitan Galaction himself died in 1959. See Foi Transmise et Sainte Tradition (Transmitted Faith and Holy Tradition), N 79, November, 1994, p. 15; Bujor, op. cit., pp. 133-145..

[33] Metropolitan Blaise, Pravoslavnaia Rus’, op. cit.; Bujor, op. cit., pp. 126-127; Metropolitan Cyprian, op. cit., pp. 8-9; Stefan and Girgiu Hξncu, personal communication, September, 1994; Bishop Ambrose, personal communication, May, 2006.

[34] Metropolitan Blaise, op. cit.

[35] Bujor, op. cit., pp. 148-149.

[36] “Saint Glicherie the Confessor, Metropolitan of Romania, 1881-1985”, typescript of the Monastery of Sts. Cyprian and Justina, Fili, Attica, Greece, July, 1999. Bishop Ambrose of Methone writes: “Metropolitan Vlasie, who looked after [Galaction] remembers that he had a stroke six days before his death and was unconscious during that time; only his right hand moved, constantly passing the knots of his prayer-rope… He was buried secretly at night, and a load of concrete poured into the grave, for fear lest the new calendarists should take his body” (private communications, August 28, 2005, May 3, 2006).

[37] “Saint Glicherie”, op. cit.

[38] Victor Boldewskul, "The Old Calendar Church of Romania", Orthodox Life, vol. 42, N 5, October-November, 1992, pp. 13-15. Bishop Demosthenes spent seven years in prion.

                                                                       * * *

 

 ОТДЕЛ  ДЛЯ ДИСКУССИИ

 

ПОДАРИТЬ МИР БОГУ

Евгений Королёв 

Слово к друзьям, составляемое по материалам онлайн-переписки с ними
                
                                                 
                                         «Над просторами полей –
                                                    
                                     Ничем к земле не привязан –
                                                    
                                     Жаворонок звенит»
                                                                                       
                                               Басё

В самом начале 2014 года ваш покорный слуга опубликовал книгу под названием  «Падение патриарха, или бийские прогулки с Агасфером»  (смотрите «Верность» №  193 и последующие).  Пришлось придать этой работе художественную форму – так было проще обозначить особо сложные темы, разговор на которые в аспекте богословской полемики мог бы оказаться проблематичным.
     В частности, речь шла о так называемых «совах» и «жаворонках» – людях, по-разному переживающих и реализующих свою ответственность перед Богом. В этой связи начали поступать читательские вопросы: как такое возможно? Ведь если такое различие между людьми существует, то оно неизбежно распространяется на «всё, всё, всё»?
      Не знаю про «всё, всё, всё», но что касается общего видения мира, то различие действительно существует. Причём, различие это не такое, когда одни видят «синее», а другие «зелёное». А такое, когда одни видят «только синее», а другие – «и синее и зелёное». С одной стороны, вроде и нет в этом различии особой остроты, а с другой, если его не учитывать, то мы рискуем не заметить самого большого дела, доступного нам в этой жизни – подарить мир Богу.
     Сразу же может возникнуть вопрос: а как же спасение собственной души, разве не оно самое большое дело жизни? Вот это и будет видение бытия лишь в одной – «синей», – плоскости. Когда же мы видим «и синее, и зелёное», взаимосвязанное подобно двум сторонам одной медали (жизни), тогда спасение собственной души – это одна её сторона, а «подарить мир Богу» – другая.
     Как спасение души является личным делом каждого человека, так и участие «жаворонка» в дарении мира Богу, является  делом его свободного выбора. Однако прежде чем этот выбор может быть сделан, и сделан осознанно, о нём, как минимум, нужно узнать.
     Данное «Слово» представляет собой нечто вроде краткого пересказа (текущей) онлайн-переписки с друзьями по поводу того, что это значит – ПОДАРИТЬ МИР БОГУ.


                                                                       ГЛАВА ПЕРВАЯ

     Первый вопрос, с которым мы сталкиваемся на пути восприятия мира в качестве подарка для Бога, состоит в том, как можно дарить Творцу Его же творение? – Оно и без того принадлежит Ему! Однако в том то и дело, что ЭТОТ МИР Богу не принадлежит. Именно в этом вопросе нам и предстоит разобраться в первой главе, окунувшись в самые, что ни наесть начала.

1.1. Самое полное и достоверное знание о Боге гласит: Бог есть Любовь. В каком-то смысле, это знание раскрывает саму сущность Творца и Его творения. А именно: любовь (та, которая ;;;;;/agape) – это, во-первых, всегда самое хорошее, доброе, светлое, правильное («приятное в своей правильности»). Во-вторых, это всегда ОТНОШЕНИЕ – «движение» одного к другому; поток, подобный ветру.
     Ветер – очень ёмкий образ, способный рассказать о некоторых особенностях Божественного. Например, когда мы встречаем выражение «ветер дует», то совершенно не замечаем, что это вопиющая тавтология. Тем не менее, это именно так, потому как ветер –  это и есть дуновение, движение воздуха. Разве есть какой-нибудь смысл в выражении «дуновение дует»?
      Так и Бог, Он не просто любит, Он Тот, Кто и есть Любовь. И всё, что Он делает, является одним лишь проявлением любви. (Чего совсем не скажешь о мире, в котором мы живём.)

1.2. Любви не бывает самой для себя. Любовь всегда реализуется в отношении кого-то (чего-то). Данная особенность Любви раскрывает «причину» сотворения Богом Мира. Мир – это «предмет» Божественной любви. Это то любимое создание, которому отдаётся всё самое лучшее – чувства, мысли, слова, дела. Наверняка подобное состояние знакомо почти каждому человеку. Особенно обострённо оно присуще матерям, а также творческим людям, осознанно переживающим богоподобие в отношении своего творения.
     Однако, насколько совершеннее Первотворец своего земного подобия, настолько совершеннее и Его творение в сравнении с человеческим. Самая высшая точка этого совершенства проявляется в том, что творение Первотворца способно любить своего Создателя почти так же, как любимо Им. Именно такое, и только такое творение в своей совокупности образует БОЖИЙ Мир.
( Уважаемый читатель наверняка уже заметил разницу написания слова «мир» в разных местах текста. В одних случаях оно написано с заглавной буквы, в других – с прописной. Это не случайно, и сделано для того, чтобы подчеркнуть о каком именно мире в данном случае идёт речь. Когда буква заглавная, то – о Божием Мире, о том, который был сотворён Им и всецело принадлежит Ему. Когда буква прописная, то речь идёт об «этом мире», в отношении которого даже такие прилагательные, как «земной» или «человеческий», являются весьма условными.)

1.3. Мир, отвечающий взаимной любовью своему Творцу: каким образом это происходит? – Через человека!
    Во-первых, по «естественному» своему составу человек сложен из всего того, из чего состоит весь Мир (плюс дыхание Бога). Во-вторых, он единственный обладает свободой любить или не любить. Именно эта человеческая свобода делает любовь Мира к своему Творцу полноценной – не обусловленной ничем иным, кроме своего собственного желания, выбора, реализованного человеком как полномочного представителя Мира.
     Образуется следующая конструкция всего Божественного Мира-Здания:
Бог, Который есть животворящая Любовь, созиждет Мир – предмет Своей любви, который отвечает Богу взаимностью через человека, обладающего свободой. Таким образом, складывается законченная система отношений Творца со Своим творением.

1.4. Райский Сад – то «место» (состояние), которое было создано в качестве своеобразного инкубатора, где человек должен был, во-первых, осознать, во-вторых, реализовать заложенную в него свободу. И сделать это он должен был сам, и только сам. Лишь в этом случае свобода была бы настоящей, и воплощённая в ней любовь Мира к своему Творцу действенной.
     Для этого, человеку нужно было добраться с периферии Райского Сада к его «середине», усилив при этом свои достоинства и не допустив появление недостатков. О чём говорят самые первые заповеди, полученные им от Бога: «возделывать и хранить». 
     Иными словами, Бог как бы сказал человеку: вот тебе маршрут, вот компас, который поможет тебе самостоятельно ориентироваться в пространстве между «плохим и хорошим». Задача проста –  сохраняя баланс, дойти до точки назначения, не сходя с маршрута, в конце которого тебя ждёт Древо Жизни – полнота и бессмертие. Адам не дошёл…
    Вкусив запретный плод, он не сохранил завещанного ему баланса между «плохим и хорошим», повернув свою свободу в сторону реализации собственного желания. Вследствие этого, Божий Мир не получил положенного ему качества – конструкция Божественного Мира-Здания (на тот момент) осталась незавершённой. 
     Именно в этой фазе «эволюции» Божественное Мира-Здание явно разделилось на Мир-ЗАМЫСЕЛ и Мир-ТВОРЕНИЕ. То есть обнаружилась разница между тем, что было намечено в качестве окончательного варианта, и тем, что получалось в качестве варианта промежуточного. Но и то, и другое всё ещё относилось к Божьему Миру.

1.5.Для более основательного понимания сути раскола между мирами и его последствий необходимо более детально рассмотреть его (раскола) «анатомию». Как вообще могло случиться, чтобы в ткани Бога-Любви появились какие-то инородные, богопротивные наросты?
     Произошло это, что называется, с подачи ангелов.
     Ангелы – это не просто «посланники», воплощающие в жизнь волю Пославшего их.  В определённом смысле, они являются украсителями  и оптимизаторами Божественного Мира-Здания.
     Некоторые задаются вопросом: зачем нужно было создавать ещё и человека, когда уже были ангелы? О миссии человека мы упомянули – это свободный выбор стороны Бога. И в этом главное отличие человека от ангела. Ангел не свободен. Конечно, не в такой степени, как камень, дерево или животное, и всё-таки. Свобода ангела ограничена «вторичными» характеристиками творения, которое он воплощает по воле Божией. Например, Бог повелевает: пусть будут рыбы и птицы. Выполняя данное поручение, ангел самостоятельно определяет – где, какие, сколько, как будут размножаться, чем питаться, в какие цвета выкрашены и прочие частности, которые сообразуются с основным смыслом их существования.
     Грубо говоря, если человеку скажут: иди туда-то, то вместо этого человек может пойти в другую сторону или вовсе никуда не пойти. Ангелу, в принципе, не придёт в голову мысль ослушаться. Зато в выборе оптимального пути к цели, например, скорость движения, «способ» движения и иные детали, ангел свободен, выбрать по своему усмотрению – как он считает лучшим для ситуации в целом. Именно эта особенность ангельской души, при определённых обстоятельствах, привела к возникновению греха.

1.6. Ангелы – это живые мысли Бога. Каждая о чём-то своём, с учётом Замысла в целом (касающаяся данного дела). Иначе говоря, ангел знает не только то, что он делает сейчас, но и для чего он это делает, какое место это дело займёт во всей рассматриваемой ситуации. В противном случае, как можно правильно проложить русло реки, если не знать, какое именно поле ей надлежит полить (или не полить) в назначенный день?
     Такая осведомлённость о Замысле в целом проявилась в третий день творения у ангела Земли. Ему было велено произрастить из земли дерево, которое в последующем кормило бы человека. Об этом Библия рассказывает следующими словами: «И сказал Бог: да произрастит земля … дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле» (Быт.1:11) Однако к сказанному (и сделанному), ангел добавил некоторое усовершенствование. Что нашло своё отражение в словах: «И произвела земля … дерево [плодовитое], приносящее плод, в котором семя его по роду его [на земле]» (Быт. 1:12)
     То есть, поначалу речь шла о плодовом дереве, древесина которого была бы такой же вкусной, как и его плоды – «по роду его». На практике это означало, что если на дереве не обнаружится плодов, то с таким же удовольствием человек может питаться его древесиной. Но в этом случае можно так увлечься, что остаться не просто без питания, но и без источника такового. Поэтому ангел и «усовершенствовал» Замысел Бога, создав дерево, имеющее вкусные плоды и невкусную древесину – чтобы человеку не захотелось съесть само дерево, и это уберегло бы его от утраты одного из источников питания.
     В принципе, эти действия ангела не были лишены смысла, в связи, с чем и нашли молчаливое одобрение Бога, о котором Библия говорит: «И увидел Бог, что это хорошо» (Быт. 1:12)
     Так, в Райском Саду вместо одного вида плодового дерева появилось два. То, которое полностью соответствовало воле Бога – это Древо Жизни. То, которое появилось в результате «усовершенствования» ангела – это Древо Познания добра и зла.

1.7. Если относиться к Библии по-взрослому и не искать в ней описание происхождения каких-то конкретных видов растений, животных, насекомых,  становится понятен универсальный смысл описываемых событий. В приложении к выше упомянутым древам этот смысл разворачивается следующим образом.
     Древо Жизни, как архетип творения в своей завершённости, предполагает одинаковость вкуса плода – ЦЕЛИ, и древесины – СРЕДСТВА.  Это и есть настоящая жизнь, когда сладостью её целей, обладают и средства их достижения – когда карабкаться на пальму за бананами также вкусно и приятно, как и вкушать эти бананы. Когда между этими двумя занятиями нет никакой «вкусовой» разницы. Именно такую – «вкусную» –  жизнь предуготовил Бог для человека. Именно таким Он создал человека, и тому нужно было лишь закрепить в себе это качество вкушением плода от Древа Жизни (до которого нужно было добраться, не отклоняясь от маршрута).
     Но произошло то, что произошло – вместо назначенного, человек вкусил запретного плода от Древа Познания добра и зла. Как непосредственное следствие этого поступка произошло разрушение целостности человеческой личности. Теперь цели человеческой жизни стали иметь один вкус – приятный, а средства достижения этих целей другой вкус – неприятный. Теперь, к чему бы человек ни стремился, сладость желаемого всегда предваряется горечью усилий по его достижению. Причём порой горечь бывает настолько сильной, что побуждает человека отказываться от будущей сладости и искать её в каких-то более «лояльных», более доступных перспективах. Зачастую эта «лояльность» связана не просто с достижимостью желаемого, но и с его духовно-нравственной неоднозначностью. Таков результат вкушения запретного плода.

1.8. Разрушение (вкусового) единства цели и средства стало не просто неприятным событием в жизни человека и всего Мира-Здания, но и породило совершенно новую реальность – «дыру безбожия».
     Представьте себе дом, где крыша – это цель, а стены, на которых лежит крыша – средство. Когда всё это существует, как надо – в предопределённом сочетании, – тогда это дом. А теперь представьте себе, что крышу приподняли над стенами, и она висит над ними. Что мы видим? – Мы видим нечто подобное дому, где наряду со стенами и крышей, есть ещё какой то зазор между ними, какое то пустое пространство. Мы видим, во-первых, стены, во-вторых, крышу, в-третьих, пустоту между ними.
     Нечто подобное произошло и с домом  человеческой души. Теперь и он представляет собой разделённые пустотой цели и средства. Эта пустота и есть новая реальность. И не просто новая реальность, но она даже не из числа,  предопределённых Богом. Не просто реальность, порождённая не Богом, но и вопреки Ему, вследствие прямого нарушения Его воли, как акт противодействия Богу.
     В сердцевине Божественного Мира-Здания – в человеке – образовалось некое пространство – «дыра», – в котором нет Бога. Безбожное пространство. Назовём её «дыра безбожия». Именно она и стала центром процессов, приведших к окончательному формированию ЭТОГО мира – безбожного мира.


1.9. По большому счёту, никакого изгнания человека из Райского Сада не было. Если не иметь в виду, что он сам себя «изгнал». Разрушив целостность своей души вкушением запретного плода, человек не мог находиться там, где жизнь предполагала «одно-вкусовое» восприятия целей и средств.
     На еврейском языке, Рай обозначается выражением: «Ган Эден». Где Ган – это сад, а Эден – наслаждение. Причём, на языке оригинала под выражением «Ган Эден» подразумевается не «Сад наслаждений», а «Сад в наслаждении». То есть сад, воспринимаемый через наслаждение одинаковости вкуса цели и средства. С исчезновением этой одинаковости исчезает и наслаждение, и производный от него «Сад».
     Разрушив себя, человек разрушил Рай в самом себе – вот и всё «изгнание». Однако и в таком испорченном состоянии человек ещё не был лишён общения с Богом. Более того, продолжалась и его миссия реализации свободного выбора. Только теперь она была существенно усложнена внутренним надломом человека и, вызванного этим надломом, внешним  «дискомфортом». Но миссия продолжалась. В новых условиях, с новыми правилами – «вне Рая», – но продолжалась.

1.10. Как могло такое быть, чтобы миссия человека продолжилась и после «первородного греха»? Тому есть целый ряд причин. Все они складываются в своеобразную цепочку «случайностей», в которой нет ни единого намёка на какой-либо, собственно, богоборческий вызов. Всё произошло, что называется, по глупости, осложнившей жизнь, прежде всего, самому человеку. Схема же Божественного Мира-Здания нарушена не была, за исключением «сроков» её завершения.
     Как и прежде, человеку предстояло добраться до Древа Жизни, но теперь, предварительно «вернувшись» в Рай – заполнив душевную «дыру безбожия», возродив в себе способность, одинаково наслаждаться и «вершками» (целями), и «корешками» (средствами). 
     О том, что миссия человека продолжалась и после его «изгнания» из рая, красноречиво свидетельствуют сведения Библии о занятиях Каина и Авеля. Не ради «хлеба насущного» занимались они земледелием и животноводством, потому как не было ещё воли Божией, чтобы человек мог вкушать мясо животных. Братья исполняли заповеди Божии, данные их отцу – «возделывать и хранить». 
     Поэтому же Господь принял жертву Авеля, а не Каина. Хотя Авель лишь скопировал действия старшего брата. Но в этом бездумном копировании было больше «правильности», чем в продуманных действиях Каина.
     Своим «жертвоприношением» Каин хотел поделиться с Богом не результатами своего труда ради хлеба насущного, а «излишками» от своего служения на ниве исполнения заповеди. Типа, вот Тебе свидетельство того, что я добросовестно исполняю Твою заповедь, а остальное я оставлю себе на житьё-бытьё (Тебе-то всё равно ничего земного не надо).
     Иначе говоря, в данной ситуации Авель отдал Богово Богу, а Каин попытался Боговым «поделиться».
     Всё это говорит о том, что до самого момента братоубийства служение человека, заповеданное ему ещё в Раю, продолжалось. Несмотря на свою внутреннюю поломку, человек  продолжал своё движение к точке назначения. По новому маршруту, в новых условиях, но продолжал. Та душевная пустота – «дыра безбожия», – которая образовалась в нём в результате первогреха, оставалась внутри него, и переживалась каждым конкретным человеком индивидуально. Она значительно осложняла миссию, но не только не отменяла её, но даже позволяла человеку находиться в состоянии непосредственного общения с Богом.   

1.11. Убив брата, Каин выплеснул «дыру безбожия» наружу – из глубин души во внешние сферы, в сферы отношений между людьми. С этим событием «дыра безбожия» перестала быть только «личным делом» каждого отдельного человека. «Дыра безбожия» стала уделом человечества в целом. Если раньше братья, переживая каждый в себе «дыру безбожия», тем не менее, совместно могли исполнять двуединую заповедь, то теперь они утратили и эту способность. Под вопросом оказалась миссия человека, без реализации которой, в свою очередь, не может быть завершена картина Божественного Мира-Здания.
     Совершив преступление, Каин был наказан. Однако наказание это было не к смерти, а к жизни. Это была не казнь, окончательная и бесповоротная, но порицательная ноша, тяжесть которой призвана была дать человеку повод задуматься над своим поведением. Задуматься, понять свою неправоту, и постараться исправить её – хотя бы в форме одного лишь раскаяния. Именно поэтому Каин не был казнён, но даже защищён особой печатью, чтобы ни что не помешало ему исправиться. Бог ждал такого исправления, но его не произошло. Вместо этого Каин вокруг «дыры безбожия» выстроил целую цивилизацию безбожия, которой, в конце концов, и был убит. 
 
1.12. Её ещё называют цивилизацией Каина. Это такой уклад всей человеческой жизни, который (вроде как) «обходится» без Божественного присутствия, что даёт основания представителям этой цивилизации,  говорить о не существовании Божественного как такового.
     Наказание Каина состояло в том, что он был изгнан от Лица Божия и лишён какой-либо поддержки со стороны земли – в первую очередь, пропитания.
     Такое новообразование Каина, как город – это ничто иное, как отГОРОЖЕННОСТЬ от земли, которая перестала делиться с Каином своими плодами. В связи с чем,  он оказался вынужденным добывать себе пропитание обменом. Обменом на что? – На то, что создавал своими руками. Именно об этом говорит Библия, когда рассказывает о допотопной жизни ближайших потомков Каина. А именно, один правнук (в седьмом поколении) стал родоначальником НАКОПЛЕНИЯ. Про него сказано, что он жил «в шатрах со стадами». Не пас стада, в том смысле, что не производил то или иное благо, а приобретал и держал его при себе; приумножал – копил – рядом с собой. Так сказать, запасал загодя для последующего обмена. То обстоятельство, что «стада» эти находились в «шатрах», даёт основания считать, что речь идёт о некоем прототипе денег.
     О втором сказано, что «он был отец всех играющих на гуслях и свирели». Здесь речь идёт о том, что когда Бог прогнал Каина от Своего Лица – перестал с ним общаться, – духовная составляющая человека ощутила дефицит такого общения. Это и стало главной причиной появления ИСКУССТВА – обращения к душе, призванного хоть как-то восполнить нехватку прямого общения с Богом.
     Третий «был ковачом всех орудий из меди и железа». Здесь речь идёт не просто о ремесле, не просто о производстве предметов для обмена. Здесь речь идёт о «производстве средств производства», о технологиях, о «НАУЧНО-техническом прогрессе».
     Накопление, наука, искусство – такова цивилизация Каина.

1.13. Накопление, наука и искусство – это те три позиции, реализация которых позволила человеку выживать вне его прямого общения с Богом; выживать в «безбожном» мире, по сути, создав его собственными усилиями, и перманентно воссоздавая каждым новым актом его проявления в одной из трёх областей. Таковы три «кита», три «столпа», три составляющих «имени» ЭТОГО мира – нашего мира, земного мира человека. Мира, к которому Бог не имеет никакого отношения; мира, который появился как мнимое доказательство того, что человек сможет устроить свою жизнь и без Бога; мира, который богопротивен по своей сути.


                                                                              *     *       *          

Да и сам человек является творением Божиим, и свой человеческий мир он реализует через творение Божие, однако совершенно очевидно, что это далеко не одно и то же. Творение Божие и творение человеческое – это не одно и то же. Таким образом, вышесказанное доказывает, что тот мир, в котором сегодня живёт человек, не имеет к Богу никакого отношения (кроме, разве что, «антибожеского»).
      С одной стороны, это не даёт особого повода радоваться (скорее наоборот), а с другой – вполне может быть основанием для продолжения разговора о том, чтобы подарить этот мир Богу.


                                                           
                     ГЛАВА ВТОРАЯ


Убедившись, что наш мир никогда не был частью Божьего Мира, никогда не принадлежал Богу, мы как минимум можем быть спокойны, что не повторим досадной ошибки учёной совы, подарившей ослику Иа его же хвостик.  Вместе с тем это не снимает другие вопросы по поводу дарения мира Богу. Например, если ослику его хвост был нужен, то Богу наш мир, мягко говоря, как телеге пятое колесо. Чего ради,  Бог вообще терпит эту коросту – цивилизацию Каина?
     При всей своей кажущейся прямоте и прозрачности, данный вопрос довольно сложный, и раскладывается, как минимум, на две части, которые условно обозначим как «ветхозаветную» и «новозаветную». Это значит, что на разных этапах истории человечества данный вопрос имел различные ответы.
     В данной главе попробуем разобраться, зачем Бог терпел каинову цивилизацию во времена Ветхого Завета.

2.1. Чего ради Бог терпит безбожие нашего мира? В принципе, ответ на этот вопрос как бы напрашивается сам собой: когда ваш карапуз, делая первые шаги, хватается за всё, что ему попадается под руку, при этом всё рвёт, мнёт, пачкает, разбивает, вы будете его за это наказывать? – Конечно же, нет! Таковы, как говорится, «издержки роста». Так и в отношениях человека и Отца его Небесного, у Которого есть только этот ребёнок, плохой ли, хороший ли – другого нет. Именно ему предстоит вырасти и занять предуготованное ему Отцом место в Божественном Мира-Здании.
     Хорошие родители знают – когда их ребёнок начинает играть в «человека-паука», то квартира будет оплетена паутиной верёвок. Когда ребёнок играет в «человека-амфибию», то в квартире могут завестись мокрицы. Иначе говоря, «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало», а росло бы да ума набиралось.
     Так же обстоит дело и с безбожной каиновой цивилизацией – дитятко захотело поиграть в «демиурга»…

2.2. Вместе с тем, относиться с пониманием – это не то же самое, что потакать баловству. Границы терпения есть и у хороших родителей. Когда становится понятно, что взросление их непоседливого чада – это дело ни одного дня и ни одной разбитой вазы, они говорят: «Хватит! Вот тебе твоя комната, делай в ней, что хочешь, и чтобы в остальной квартире твоё баловство мы не видели!»
     Примерно таким же отселением человека в отдельную комнату стал Всемирный (Ноев) потоп. Так же, как Адам утратил способность жить «в Раю», всё допотопное человечество, увлеченно поглощенное безбожной цивилизацией Каина, утратило способность жить на «живой земле», на Божией Земле – созданной в первый день творения и сознательно участвовавшей в строительстве всего Божественного Мира-Здания.
     Ради самого человека, ради того, чтобы у него оставалась возможность когда-либо вернуться к исполнению своей миссии, Бог переселил его на «не живую» землю – только внешне похожую на «живую», но неспособную взыскивать с людей за «рецидивы» их допотопных грехов. Иначе бы в живых могло никого не остаться. Но тогда бы осталась не реализованной и человеческая миссия. Следовательно, незавершённым бы осталось и всё Божественное Мира-Здание. А такого не может быть в принципе.

2.3. Ной – последний праведник в допотопном поколении. Потомок Сифа – третьего сына Адама, – он был женат на пра-пра…внучке Каина. То есть, в самой семье Ноя Бог создал ещё одну ситуацию выбора между праведностью и грехом. Именно последствиям этого выбора Он выделил «отдельную комнату», где можно было начать с чистого листа. Но среди трёх сыновей Ноя нашёлся один, который внёс свою «ложку дёгтя», и всё покатилось в устоявшемся русле: «накопление – наука – искусство». Безбожная цивилизация Каина воспроизвела себя и в новых условиях.

2.4. Бог отселил человека в «отдельную комнату» не для того, чтобы тому никто не мешал там развлекаться, но для того, чтобы человек научился там «правилам общежития», после чего присоединился бы к остальным жильцам квартиры. Просто потому,  что прежде,  это обучение протекало весьма хлопотно,  для остальных обитателей Мира-Здания человека,  и отселили в «каморку под лестницей».
    Задание же оставалось прежним – обретение состояния, необходимого для выполнения миссии, предусмотренной для человека в схеме Божественного Мира-Здания. Иначе говоря, и миссия сохранила свою актуальность, и её исполнитель оставался востребованным.

2.5. То обстоятельство, что индивидуальная «дыра безбожия» распространилась на весь социум, значительно усложнило человеку пути исполнения им своей миссии. Теперь речь шла о том, что человеку предстояло вернуться в догреховное состояние, справившись не только с «дырой безбожия» внутри собственной души, но и со всей безбожной цивилизацией в целом.

2.6. С учётом усложнившихся условий, Бог меняет акценты исполнения миссии. Теперь её исполнителем становится не отдельный человек, а народ, где маленькие победы его отдельных представителей складываются в одну большую победу, общую и засчитываемую для всех.
     Израиль – коллективный преемник миссии Адама. Для выполнения этой  миссии Израилю предстояло совершить деяния, обратные грехопадению Адама (1) и Каина (2). А именно, находясь в самых недрах безбожной цивилизации, построить мир, живущий по Богоустановленным Законам. Как только это ему удастся, откроется дверь в Царство Небесное – туда, где человека ждёт «живая» земля, «новый» Рай с неизменным Древом Жизни, и Сам Творец. И тогда через эту дверь человек вернётся в свой духовный дом, замкнув, таким образом, схему Божественного Мира-Здания.
     Сначала в эту дверь войдёт Израиль, а следом за ним и все остальные народы – безвинные перед Богом в своём неведении о Его Законе. И принесут они Богу, и подарят Ему всё многообразие своих доселе «безбожных» достижений (в данном случае, не путать с богопротивными).  И через это придадут новый смысл предметам, которые вроде как появились вне Божией воли, но которые станут ещё одним вкладом человека в обустройство Божественного Мира-Здания. 

2.7. И было…  В конце концов, Израиль смог организовать свою жизнь таким образом, что ОБЩНОСТЬ воспитала ЛИЧНОСТЬ, которая по всем своим качествам удостоилась того, чтобы вместить в себя Невместимого. Это Дева Мария, Пресвятая Богородица. В Ней произошло сочетание частного и общего направлений в исполнении миссии – духовных действий, обратных грехам Адама и Каина.
     В личности Богородицы открылась Дверь в Царство Небесное, которою явился Иисус Христос. Миссия была исполнена. Божественное Мира-Здание, получило, наконец, своё должное завершение. Человек, которого Бог наделил миссией свободного выбора для того, чтобы замкнуть цепь Божественного Мира-Здания, успешно выполнил свою задачу. Пройдя через испытания Запретным плодом, кровью Авеля, водами Ноева потопа, цивилизацией Каина, он возродил в себе некогда утраченные качества и вернулся к своему Творцу – в Царствие Небесное.

                        
                                               *      *       *

Таким образом, на «ветхозаветном» этапе истории человечества, каинова цивилизация являлась своеобразным «антиинкубатором», в условиях которого человек должен был сформировать в себе качества, обратные, по своему духовно-нравственному заряду, окружающей среде. И Израилю, в конце концов, это удалось. Непоседливый ребёнок вырос-таки в своём чуланчике во взрослого мужа.


                                                            
           ГЛАВА ТРЕТЬЯ

О цивилизации Каина, в связи с «новозаветным» этапом истории человечества.

3.1. В контексте выше сказанного, по поводу «новозаветного» этапа сразу же возникает вопрос: в связи с чем,  он появился? С одной стороны, речь идёт о том, что «ветхозаветный» Израиль вроде как  справился со своей миссией Со-Адама, а с другой – он вроде как остался на обочине, освободив место Новому Завету. Что это значит?
     Рассмотрим ситуацию подробнее. Израильское общество (антипод цивилизации Каина) воспитало из своего числа Личность (не соблазнившуюся к своеволию, подобно Адаму), ознаменовавшую собой душевный перекрёсток этих двух координат. В самом центре этого перекрёстка открылась Живая Дверь, и было Слово, обращённое к человеку: «Войди!».
    Однако нужно понимать, что этот призыв Бога прозвучал, в первую очередь, в адрес Израиля – коллективного Адама, которому наконец-то удалось исполнить предначертанную человеку миссию. Но Израиль не откликнулся на этот призыв. Что, как, почему – сейчас речь не об этом, – не откликнулся и всё. Но не откликнулся Израиль как народ, как со-Адам – коллективный исполнитель миссии ОДНОГО человека.
     Израиль – это множество, уподобленное единице, для реализации миссии множества единиц. Вспомним, что он был создан для того, чтобы уравновесить «внутреннее» и «внешнее» в противостоянии человека-исполнителя миссии, с одной стороны, и громадиной безбожной цивилизации – с другой. Когда миссия была реализована – Дверь открылась. Но открылась она исключительно для «множества». Точнее, для «множества множеств», возглавляемого Израилем. Если в Дверь не входит Израиль, как глава колонны «множеств», отворивший эту Дверь, то туда не входит никто. Так и случилось.

3.2. Открыв Дверь, Израиль не вошёл в неё. Получалось, что при открывшейся возможности вернуться к Отцу Небесному, воспользоваться ею никто не может. И тогда Христос, распявшись человеческой плотью на Кресте, совершает обратное «уравнивание величин» – раскладывает «множества» на «единицы», народы – на личности. Утверждает торжество «единичного» Духа над «множественной» плотью – расчленяет и перемешивает нации на отдельных людей, оставляя за ними лишь одно актуальное различие – исполнение   или не исполнение Слова.
     Образно говоря, после того, как Израиль написал окончание поговорки: «…все за одного», Христос дописал её начало: «Один за всех…».   

3.3. Несколько слов по поводу того, почему Дверь может впустить в себя или только «множество», или только «единицу». Это связано с Последним Судом. Вопрос в том, по какому именно Закону будут судимы возвращающиеся в Царствие Небесное – по Закону, оценивающему целые народы, или по Закону, оценивающему отдельных людей? Ибо нормы этих Законов принципиально различны. Отсюда и такая жёсткая дилемма: «или-или». Или «множества», или «единицы».
     Именно поэтому, по умерщвлении Своей человеческой плоти, Христос спускался в Ад, чтобы освободить томящихся там праведников, судимых по «старым» законам.
     С Распятием и Воскресением Христа открылась Новая эра земного служения человека Богу – эра личного служения, сменившая эру национального служения, когда больше «нет ни иудея, ни эллина».

3.4. В массиве всего этого процесса, каинова цивилизация превратилась буквально в ничто. В подобие кокона, в котором некогда вызревала личинка прекрасной бабочки. Бабочка сформировалась, выбралась наружу, расправила крылья,  и улетела в солнечные дали. Кокон остался валяться среди прочего придорожного мусора. Засохший сгусток паутины. Совершенно никчёмный, ни для чего не пригодный. Это то, во что, в духовном смысле, превратилась (и ныне существует) цивилизация Каина.
     Вопрос в том, кому и зачем это нужно? Теперь, когда «кокон» пуст, когда единственный его удел – это гниение, зачем Богу продлевать его агонию? Человек сделал своё дело – замкнул схему Божественного Мира-Здания, – какой смысл продлевать существование рассаднику безбожия?

3.5. Никакого «конструкторского» смысла в сохранении этого мира больше нет. Бог продолжает терпеть его лишь по просьбе Пресвятой Богородицы. Эта Жена, которая просто по-человечески любит и жалеет других людей,  не смотря ни на что. Любит и жалеет. И помогает им, чем может. И очень хочет, чтобы они спаслись. Чтобы мы спаслись. Минуту за минутой, день за днём, вымаливает она дополнительное время для нашего спасения. Тем самым продлевается и существование цивилизации Каина, которая, как язва на теле Божьего Мира, которую Бог всего лишь терпит, и не более того.

                      
                                                                  *       *       *            

Звучит шокирующе, но это именно так – всё уже давно свершилось, давно закончилось, а земное присутствие человека превратилось в застывшую тень, отброшенную давно угасшим пламенем некогда светившейся жизни. Помните известную фотографию, на которой запечатлена тень от человека, испарившегося от атомного взрыва? – Таков наш нынешний мир и есть.
     В нём нет Бога. В нём ничего нет от Бога, кроме Законов Природы и Нового Завета, согласно которому каждый человек, здесь и сейчас, имеет возможность спастись. Здесь и сейчас! Завтра, в принципе, нет ни у кого. Завтра может не наступить уже сегодня.
     Однако пока есть сегодня, человек в силах постараться не только спасти собственный «живот» – послужив, в конечном счёте, опять-таки лишь самому себе, – но и хоть что-то сделать ради Бога – подарить Ему этот мир.


                                                       
                    ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

     Существует ряд тем, которые в логическом плане предваряют разговор о том, как именно может протекать процесс дарения Богу этого мира. Например, это тема о самой возможности «дарения». Не в том смысле, что это однозначно предопределено, установлено в качестве обязательного условия, но указано, как возможность, как один из вариантов завершения земного бытия со-человека. То есть, в одном случае, финалом этого бытия может явиться стирающая всё катастрофа, полное уничтожение, «списание на переплавку»; в другом – торжество добра над злом, органичный переход в более совершенное состояние, начало Нового Мира на основе исправленного старого.
     Ещё есть вопросы, связанные с тем, кем именно может быть осуществлено дарение мира – Ветхим Израилем или Израилем Новым? От этого зависит, в какой именно форме произойдёт «дарение» – будет ли оно связано с Третьим Храмом, 10-ю потерянными коленами или исполнителями выступят «народы мира», объединённые ревностью о Едином Боге?
     Всё это достаточно важные вопросы, но подробнее (по возможности) мы познакомимся с ними чуть позже. Пока же ограничимся рассмотрением линии Нового Израиля, которая предполагает своеобразное исправление каиновой цивилизации. О чем и пойдёт разговор в данной главе. 

4.1. Если коротко и по существу, то речь идёт о замене «минуса» на «плюс» в основных звеньях цепи цивилизации. Ещё раз вспомним, что существует три таких звена – накопление, наука и искусство. Они возникли, как проявление откровенно богоборческих устремлений человека. Бог наказал Каина, запретив земле делиться с ним плодами. Вместо того чтобы покаяться, «каиниты» отГОРОДились от земли (и от Бога) запасами впрок, которые выменивались на предметы, создаваемые собственными руками, включая суррогаты духовного общения. Система отношений между этими звеньями и есть человеческая цивилизация.
     Да, накопление, наука и искусство возникли из греховных побуждений человека, но сами по себе, как явления, как формы деятельности, они таковыми не являются. Они подобны сосудам, наполняемым неким «веществом», имеющим определённый заряд. Когда жизнь человеческого общества вдруг начала вырабатывать это «вещество», то возникла необходимость в чём-то его хранить. Именно для этого и были созданы соответствующие сосуды – накопление, наука, искусство, – которые сами этим (заряженным) «веществом» не являются.

4.2. Заряд может иметь как отрицательное, так и положительное значение. В нашем случае это будет иметь существенное значение для носителя заряда. Убедимся в этом на условном примере. Представим, что наши «сосуды» – это воздухонепроницаемые мешки. Если мы наполним их кирпичами (придадим отрицательный заряд), то они пойдут ко дну – выполнят роль грузила. Если наполним их кислородом (придадим положительный заряд), то они взмоют в небо.
      А теперь представьте, что земная человеческая цивилизация – это некий воздушный колокол, лежащий на дне океана. Чтобы колокол не перевернуло подводными течениями, и из него не вышел бы воздух, благодаря которому живы его обитатели, он придавливается к поверхности дна тремя тяжеленными грузилами – накоплением, наукой и искусством (имеющими отрицательный заряд). Пока заряд отрицательный, они – грузила, но если заряд поменять на положительный, то грузила превратятся в бакены, и весь колокол всплывёт на поверхность.
     Таким образом, отрицательный заряд превращает накопление, науку и искусство в палача человечества, а положительный заряд делает их целителем человечества.

4.3. Заряд можно сравнить с той или иной направленностью процесса. Помните, когда мы говорили о Боге-Любви, то любовь рассматривалась нами, как отношение – поток, процесс, движение, подобное ветру, реке, дождю. То есть, всякое отношение предполагает некое энергетическое поле, в котором движутся соответствующие полю частицы в определённом направлении. Кроме того, внутри каждой движущейся частицы происходит нечто подобное, что и снаружи, только в уменьшенном масштабе – там есть и своё энергетическое поле, и свои частички, движущиеся в определённом направлении.
     Направление движения частицы определяет значение её заряда – положительный или отрицательный. В нашем случае, частица имеет положительный заряд, если направленность движения её внутреннего поля и частиц совпадает с направленностью внешних составляющих процесса. То есть, когда и внутри, и снаружи движение происходит строго в одном и том же направлении. Во всех иных случаях заряд будет отрицательным. Не случайно, слово «грех» означает: «непопадание в цель». Как угодно близко к цели, но если не в «яблочко», то это грех.
     Так и с зарядом. Только стопроцентное совпадение внешней и внутренней направленности частиц и полей создаёт положительный заряд. Все остальные варианты совпадений порождают лишь разновидности отрицательного заряда.

4.4. В «энергетическом поле» Божественного Мира-Здания для творения предусмотрено лишь одно направление движения – к Богу. Оно и обуславливает его положительный заряд. Малейшее отклонение означает возникновение в данном творении отрицательного заряда со всеми вытекающими отсюда последствиями.
     Представьте себе автомагистраль с односторонним движением, по которой одновременно мчатся тысячи автомобилей. Пока движение каждой из машин соответствует общему направлению магистрали, всё происходит в штатном режиме. Но стоит хотя бы одной из тысячи машин изменить направление своего движения – поехать навстречу движению, поперёк ему, по диагонали, – происходит авария, которая тут же обрастает новыми, возникает затор, многокилометровая «пробка», движение по автомагистрали прекращается. В результате, никто никуда не едет, никто никуда не доедет, пока не возобновиться движение.
     Нечто подобное происходит, когда человек совершает поступок не по Богу. На его личной духовной магистрали, ведущей к Богу, происходят аварии, заторы, пробки – «никто никуда не едет».
4.5. Каин не просто согрешил, по сути, он сознательно отказался двигаться в направлении Бога. Более того, чтобы двигаться против Бога – по «встрече при одностороннем движении», – он изготовил сцепку «бульдозеров-гигантов» (накопление, науку и искусство), которые просто давят, растирают в труху всё, что им попадается навстречу, прокладывая себе дорогу, всё больше и больше удаляющую человека от Бога.
     Картина малопривлекательная, но очень наглядно раскрывает одну обнадёживающую перспективу. А именно: «бульдозеры» – это одно, а направление их движения – это совершенно иное. «Бульдозеры» – это «сосуды», а направление – это показатель того самого заряда, который может быть как отрицательным, так и положительным.

4.6. Да, «бульдозеры» накопления, науки и искусства были созданы специально для того, чтобы двигаться в сторону, противную Богу. Но, кто сказал, что они могут продвигаться только туда? При всех своих впечатляющих размерах эти «бульдозеры» – всего лишь машины, которые едут туда, куда их направляют.
     Да, с момента своего создания и до сего дня включительно «бульдозеры» неизменно движутся в одну и ту же сторону – противную Богу. Но кто сказал, что, в принципе, их нельзя развернуть на 180 градусов? В этом и состоит дарение нашего мира Богу – в смене направления движения; в смене качества энергетического заряда; в исправлении основ человеческой цивилизации – в обращении их к Богу.

4.7. Может возникнуть вопрос: а зачем Богу нужны наши «бульдозеры»? И в самом деле, в функциональном плане накопление, наука и искусство никому и не для чего не нужны, кроме как человеку и для человека. Но это именно в функциональном плане – как особого рода машины. И другое дело – как дар, как подношение любви. В этом случае, как говориться, «дарёному коню в зубы не смотрят». Особенно если этот конь – единственное, чем располагает даритель.
     Это и в самом деле так. Единственное, что создал человек за всю историю своего существования, это ОТНОШЕНИЯ по поводу накопления (материальных благ), науки (добывания материальных благ) и искусства (переделывания духовного в материальные блага). Больше нам подарить Богу, в принципе, нечего. Но и то, что имеем, в нынешнем его виде совсем уж «не презентабельно».
     Исправить ненадлежащий вид будущего подарка можно одним способом – придав выше перечисленным ОТНОШЕНИЯМ направленность к Богу.

4.8. Легко сказать – изменить направление прущего во всю мощь «бульдозера». Так и под гусеницами оказаться не долго. Дабы этого не произошло, совсем не обязательно толкаться «лбами». Никакого противостояния совсем не нужно. Пусть «бульдозеры» каиновой цивилизации едут, куда и ехали (помолимся о слепцах, ведомых слепыми поводырями). На этой стадии разговора речь уже не о них. Памятуя о том, как задачу Адама выполнил Со-Адам (Израиль) – вместо одного человека другой, – следует подумать о том, чтобы изготовить, в принципе, такие же «бульдозеры» и направить их в правильную сторону.
     Однако и в такой редакции задача звучит сомнительно, с учётом того, что эти пресловутые «бульдозеры» являют собой всю человеческую цивилизацию. Как же это можно, взять, и рядом построить такую же? – Можно(!), если иметь в виду не её размеры, а принцип действия. Помните известное выражение о капле воды, в которой отражаются все законы океана? Так и в нашем случае. В принципе, площадкой становления Новой цивилизации могут быть такие «социумы», как отдельная страна, анклав, орден, или даже онлайн-сообщество. Ведь цивилизация это не столько  пространство на географической карте, не столько территория, сколько ОТНОШЕНИЯ людей друг с другом, выстроенные по определённым правилам.
     Что касается конкретики форм и условий этих отношений, то это уже относится к компетенции Новой науки, Нового искусства, Нового накопления. Сейчас же важно понять, что единица и множество, большое и малое, прошлое и будущее – это одно и то же, когда речь идёт об отношениях человека с Богом, для Которого один день как тысяча лет и тысяча лет как один день.


                      
                                                                     *       *       *

Вот, собственно и вся тема дарения мира Богу (контурно). Она ни в малейшей степени не должна умалять важность темы личного спасения. Впрочем, и как-либо сравнивать или сопоставлять их между собой было бы не совсем корректно.
     Спасение собственной души – это, как «занять место согласно купленному билету». Дарение мира Богу – это как уступить своё место в отходящем автобусе женщине с ребёнком, которая осталась без билета.
     Смысл первого действия объяснять не обязательно, он очевиден. Смысл последнего действия объяснить невозможно. Он либо сразу понятен человеку, либо не будет им понят никогда.


                                                              
                    ГЛАВА ПЯТАЯ

Теперь несколько подробнее,  об упомянутых выше вопросах,  – о принципиальной возможности,  дарения, и о вариантах соответствующих действий.
     Прежде всего, здесь нужно сказать, что свобода человека безгранична, но… в ограниченном количестве вариантов. Иначе говоря, человек свободен, выбирать для себя любой вариант поведения из предусмотренного для него Богом перечня. В сущности, именно об этом Бог оповещает человека через Писание: ты есть такой-то, создан для того-то, можешь поступать так-то или так-то, последствия будут такие-то или такие-то. (Не случайно мудрые люди всегда знали, что в своей сущности, свобода – это возможность исповедания Истины.)

5.1. О последних временах земного человечества Бог сказал через Откровение Апостола Иоанна. Апокалипсис – огромнейшая и ответственейшая тема, которой мы коснёмся лишь ради того, чтобы указать на конкретные места в Писании, говорящих о «дарении» мира. Исследование же данных мест – дело Новой науки.
     Условно текст Апокалипсиса можно разделить на три основных части. Часть первая (главы 1-5) – постановочная. В ней изложены общие положения темы конца времён. Часть вторая (главы 6-14) – описание варианта гибели мира. Часть третья (главы 15-22) – описание варианта «дарения» мира Богу.
     Если вторая часть Апокалипсиса живописует картинами окончательного уничтожения остатков земного человечества, то третья часть начинается словами: «И увидел я иное знамение на небе» (Откр. 15:1)
     Не «новое» знамение, не «следующее» (как говорится в других местах), не «другую сторону» того же, о чём говорилось прежде, а – ИНОЕ. Картину ИНОГО развития событий; ИНОЙ вариант поведения человека и последствий этого – вариант «дарения».
     ( Милостив Господь! То обстоятельство, что вариант «дарения», в принципе, существует, помимо прочего, позволяет надеяться, что подарок может быть принят.) 

5.2. Уже второй и третий стих 15-й главы Апокалипсиса указывают на два варианта «победы над зверем», то есть «дарения». Это либо вариант «поющих песнь Моисея, раба Божия», либо вариант «поющих песнь Агнца». Иначе говоря, если «сработает» вариант «дарения», то он будет реализован или Ветхим Израилем, или Израилем Новым.

5.3. О том, каким образом может быть реализован вариант «дарения» Новым Израилем, мы достаточно обстоятельно поговорили выше. Что касается действий Ветхого Израиля, то здесь нужно понимать, что Слово Божие неизменно, и евреи навсегда останутся Божиим народом, как Он об этом Сам и завещал. Другой вопрос – как и в чем, им предстоит отчитываться перед Богом, но это уж, как говориться, «их еврейские дела». Мы же можем коснуться лишь «технической» стороны дарения Богу мира Ветхим Израилем.
     А она включает в себя, в частности, такие позиции, как «красную телицу», «Третий Храм» и «10 исчезнувших колен Израиля». Если Ветхий Израиль поймёт, наконец, КОГО РАДИ ему следует принести в жертву красную телицу, то ИМЕННО ДЛЯ ЭТОГО ему будет ниспослан Третий Храм, и тогда «прошлое» и «будущее» для Ветхого Израиля» вновь станет одним и тем же.
     Если же те два колена Израиля, которые участвовали в событиях 2000-летней давности, вновь «дадут маху», то на смену им возможен вариант возвращения 10-ти колен – дабы не изгладилось перед Богом имя Его народа.
     Такова линия Ветхого Израиля. В данном случае, она обозначена предельно схематично в связи с тем, что является совершенно отдельной темой, и упомянута лишь для того, чтобы проиллюстрировать глубокие исторические и духовные корни темы дарения мира Богу.
     Как бы там ни было, всё это свидетельствует о том, что последним актом свободного выбора человека, вполне может стать его решение подарить этот мир Богу. Подарить или … дождаться иного развития событий.


                                                                  ГЛАВА ШЕСТАЯ

Вернёмся к линии Нового Израиля. Эта тема также имеет варианты своей реализации. Точнее, варианты интенсивности своей реализации. О них и скажем несколько слов.

6.1. Подарить мир Богу – значит поменять энергетический заряд цивилизации с «минуса» на «плюс». Исполнено такое дело (Новым Израилем) может быть только одним способом – созданием цивилизации, «параллельной» каиновой – Новое накопление, Новая наука, Новое искусство.
     Искомая «Новизна» имеет две точки, два уровня, две стадии своей реализации – необходимую и возможную. Необходимость предполагает отсутствие в «новом» всего того, что составляло отрицательный заряд «старого». Возможное – это что-то такое, чего не было в старом, а в «новом» усилит его положительный заряд.
     Пользуясь прежними аллегориями, можно сказать, что новое-необходимое – это те самые «бульдозеры», двигающиеся в сторону Бога, а новое,  возможное – это особое состояние «бульдозеристов»


6.2. Когда вы едите в рейсовом автобусе, вам вполне достаточно, что тип, сидящий за рулём, умеет его водить и знает куда ехать. Но как приятно узнать, что он ещё и человек хороший, замечательный, выдающийся во всех отношениях. Тогда эта поездка из простого перемещения по местности превращается в самостоятельное незабываемое событие вашей жизни, имеющее положительное значение.
     Так и в случае с нашими «бульдозерами». Вполне достаточно, чтобы они  поехали в правильном направлении. Но это будет «вдвойне правильная» поездка, если и «бульдозерист» будет не случайным человеком на этой трассе. 
     И дело здесь совсем не в том, что общаться приятнее с «хорошими» людьми, чем с «нехорошими», а в том, что «бульдозерист» – это, в известном смысле, ещё и часть «бульдозера».   

6.3. Новый человек в Новой цивилизации – может, это и есть Новый Иерусалим?


                                                                 ГЛАВА СЕДЬМАЯ

(В предшествующих главах мы лишь едва-едва обозначили тему дарения мира Богу. Полный перечень составляющих её вопросов огромен. Какие-то из них основные, какие-то – второстепенные, а то и вовсе прикладные. Но все они, если возникли, значит, по-своему актуальны. Посему, давайте не оставим их без внимания, давайте, так сказать, в рабочем порядке будем рассматривать и их.
Не случайно в подзаголовке данной работы указано, что это слово к друзьям СОСТАВЛЯЕМОЕ. То есть, ещё не сформированное окончательно, а находящееся в процессе формирования. В связи с этим, если кому есть, что сказать по существу – милости просим! Данная глава посвящается вашим мыслям (прошу  прощения, но с моими комментариями). И даже если дальше нашего разговора дело не пойдёт, то этим обменом мнениями, мы всё равно подарим Богу наш «кусочек» этого мира: Тебе, Господи!)   

Написать рецензию

Бог есть Любовь. И о Своей Любви Он говорит: «Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю» Откр.3,19. Не за Любовь ли Бога ненавидят все религиозные души?
Что касается мира, то Иисус о Своей Миссии сказал: "Не думайте, что Я пришёл принести мир на землю; не мир пришёл Я принести, но меч, ибо Я пришёл разделить человека с отцом его, и дочь с матерью её, и невестку со свекровью её. И враги человеку - домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня" Мф.10,34-37.
Верующие, настояв на распятии Господа, делом доказали своё отношение к Богу.
Любить Бога, значит исполнить Его заповеди и обрести святость. Причём, святости не той, когда умершие канонизируются грешниками в рясах, а той, которая достигается личной победой над грехами. Святые, побеждающие грех, в канонизации не нуждаются и после ухода с земли мощей не оставляют. Они возносятся на Небеса по примеру Иисуса Христа.

                                                                    ***

 

О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЗЛА

 (в продолжение темы «Подарить мир Богу»)

Евгений Королёв

Трудно разобраться в том, что есть этот мир и, что собственно в нём происходит, предварительно не сориентировавшись в вопросе о зле – одной из существенных составляющих этого мира.

Раздел первый. О разнице/пространстве между творением и Творцом

1.1 В одном из Своих аспектов, Бог – это абсолютное добро; абсолютно доброе – начало всего творения: процесса и предмета. Будучи всеблагим, Бог и всякое Своё творение делает благим, хорошим. Таким образом, отношения между Творцом и Его творением можно представить как отношение «блага» и «абсолютного блага», «добра» и «абсолютного добра». Где творение «объективно» тяготеет, стремится, внутренне «дрейфует» к своему Творцу.
 
1.2 Вместе с тем, создавая доброе, хорошее, благое, Бог создаёт не только эти «внешние» (в отношении Самого Себя) объекты, но и разницу между Собой и Своим творением – некое «пространство» между «добром» и «абсолютным добром», между «хорошим» и «абсолютно хорошим». Более того, эта разница, это пространство и само входит в состав творения в качестве его самостоятельного объекта.

1.3 Именно эта разница/пространство и составила первую ступеньку для возможности возникновения того, что позже стало называться злом. Бог не создавал целенаправленно ни самого зла, ни его предпосылок. «Игровое поле» для зла возникло как неизбежный «побочный эффект» самого процесса Боготворчества, проявившийся в виде «объективной» разницы между Творцом и Его творением.

1.4 Разница/пространство между творением и Творцом – это ещё не зло, не причина и даже не повод для его возникновения. Это всего лишь «место», где, в принципе могло возникнуть зло. Могло возникнуть, а могло и не возникнуть. … Возникло.  (По поводу данной ситуации следует отметить, что в течение последующей духовно-нравственной эволюции человека, подобные развилки – «налево» или «направо», – возникали неоднократно. Практически всегда человек выбирал худший вариант развития событий. Вместе с тем, практически всегда на этом пути его ждала какая-то божественная «заготовка» в помощь.)

1.5 Зло могло возникнуть, и возникло. Но не единовременно, не «одноактно», не враз. К этому подвела целая череда, вполне закономерных, в принципе даже правильных действий и обстоятельств. Одно из таких обстоятельств состоит в том, что разница/пространство между Творцом и творением, наряду со своей неоднозначностью (приведшей к возникновению зла), обладало и вполне конструктивным наполнением. Проявлялось это наполнение, главным образом, в определённой творческой свободе Ангелов – тех самых энергетических начал, через которые получала воплощение Божественная воля.

1.6 Известно, что полной, настоящей, истинной свободой, из всех творений Божиих, обладает лишь человек. Но это не значит, что Ангелы – вестники Божии – «утилитаризованы» до уровня почтовой открытки с каким-то текстом. Совсем нет. Определённой свободой они также обладают. Такой, что если продолжить пример с открыткой, то это будет выглядеть следующим образом – если Пославший её написал: «Поздравляю с днём рождения!», то вместе с поздравительным текстом, новорожденный получит букет цветов. И не просто цветов, а самых любимых. И открытка вдруг превратиться в музыкальную, и исполнит любимую мелодию. …А если понадобится, то и станцует. Иначе говоря, Поздравитель только ставит общую задачу, а Ангел выполняет её лучшим образом, складывая её из лучших возможных вариантов.

1.7 Свобода Ангелов – это возможность выбирать конкретные (лучшие по умолчанию) варианты исполнения работы, порученной им Богом. Данная свобода Ангелов реализуется именно в разнице/пространстве между Творцом и Его творением. Творец ставит задачу, Ангел решает её, лучшим (из доступных ему) образом.

Таким образом, из выше сказанного вытекает следующий промежуточный вывод:
Между Творцом и Его творением существует определённая разница/пространство, которое, с одной стороны, в последствие становится «местом» для появления зла; с другой – определяет границы творческой свободы Ангелов.

Раздел второй. О деревах, ближнем и дальнем.

На данном этапе нашего разбирательства в вопросе о происхождении зла, нам предстоит взглянуть на вопрос, как бы с двух сторон одновременно. С одной стороны, мы продолжим рассмотрение общих схем отношений Творца со Своим творением (в частности с Ангелами). С другой стороны, остановимся более конкретно на ситуации, связанной с созданием Древа Познания Добра и Зла. Сообразно этому из двух тематических подразделов будет состоять и данный раздел нашего исследования.
 
(Подраздел «А»)

2.1 Если представить отношение Творца со Своим творением (Ангелами) в виде логической схемы, то складывается следующая картинка. Во-первых, мы видим Бога, проявляющегося в задаче, которую Он ставит (перед Ангелом). Во-вторых, видим Ангела – исполнителя задачи. В-третьих, видим «дело» – итог выполнения Ангелом поставленной задачи. От точки «Бога» к точке «Ангела» летит актуализация задачи (представленной Самим Богом); от точки «Ангела» к точке «Бога» летит реализация задачи (воплощённая в «деле»). Иными словами, Бог поручает Ангелу какое-то дело; Ангел исполняет порученное дело, тем самым, как-бы возвращая  его Богу – посвящая Богу, результат своих усилий. 

2.2 Если же выше приведённую ЛОГИЧЕСКУЮ схему преобразовать в ЛИНЕЙНУЮ, то центральным звеном в ней будет «ДЕЛО» – оно же, задача, поставленная Богом (в определённом смысле); оно же, задача, реализованная Ангелом. На прямой это будет фиксироваться тремя точками: (1) «Бог», (2) «дело», (3) «Ангел».

2.3 Зачем понадобилась всё это копание в «нумерации»? Во-первых, чтобы ещё раз проиллюстрировать существование пространства между Творцом и Его творением – в приведённой схеме оно фиксируется точкой «дело». Во-вторых, чтобы проиллюстрировать  принципиальную возможность существования различия между задачей, как она формулируется Богом («поздравить с днём рождения»), и тем, как она реализуется Ангелом (исполнением «Многая лета!»). В-третьих, чтобы проиллюстрировать «дистанционарность» – степень удаления – от точки «Бога» двух остальных точек. Где есть точка дальняя – это точка «Ангела», и ближняя – это точка «дела».

2.4 Выше (п. 2.1) мы уже говорили о том, что в предложенной (логической) схеме, Бог проявляется в актуализируемой Им задаче. Иными словами, Бог, а также поставляемая Им задача, Его воля – это по сути, одно и то же. На фоне такого единства, если не сказать, тождества, совершенно очевидно, что насколько бы хорошо ни была выполнена Ангелом задача, поставленная перед ним Богом, стопроцентного совпадения между ними (делом, порученным и делом исполненным) никогда не будет. Уже просто потому, что стопроцентного совпадения между Творцом и Его творением в принципе невозможно ни в чём. Речь может идти лишь о степени близости между делом, порученным Богом, и тем, что на практике получилось у Ангела.

2.5 Неизбежность отличия замысла от воплощения – это один из законов творчества. Один из законов, который может быть,  постигнут лишь творцами. Точнее сказать: со-творцами, коими являются и Ангелы. Ведь Ангелы не простые творения. Это энергопитающие субстанции, которых сам Бог называет творцами.  …Один из таких творцов – Ангел Земли – и произрастил Древо Познания Добра и Зла.


(Подраздел «Б»)

2.6 Думается, будет правильно продолжить разговор о Древе Познания Добра и Зла от сказанного ранее:
«Ангелы – это живые мысли Бога. Каждая о чём-то своём, с учётом Замысла в целом (касаемого данного дела). Иначе говоря, ангел знает не только то, что он делает сейчас, но и для чего он это делает, какое место это дело займёт во всей рассматриваемой ситуации. В противном случае, как можно правильно проложить русло реки, если не знать, какое именно поле ей надлежит полить (или не полить) в назначенный день?
Такая осведомлённость о Замысле в целом проявилась в третий день творения у ангела Земли. Ему было велено произрастить из земли дерево, которое в последующем кормило бы человека. Об этом Библия рассказывает следующими словами: «И сказал Бог: да произрастит земля … дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле» (Быт.1:11) Однако к сказанному (и сделанному) ангел добавил некоторое усовершенствование. Что нашло своё отражение в словах: «И произвела земля … дерево [плодовитое], приносящее плод, в котором семя его по роду его [на земле]» (Быт. 1:12)
То есть поначалу речь шла о плодовом дереве, древесина которого была бы такой же вкусной, как и его плоды – «по роду его». На практике это означало, что если на дереве не обнаружится плодов, то с таким же удовольствием человек может питаться его древесиной. Но в этом случае можно так увлечься, что остаться не просто без питания, но и без источника такового. Поэтому ангел и «усовершенствовал» Замысел Бога, создав дерево, имеющее вкусные плоды и невкусную древесину – чтобы человеку не захотелось съесть само дерево, и это уберегло бы его от утраты одного из источников питания.
В принципе, эти действия ангела не были лишены смысла, в связи с чем,  и нашли молчаливое одобрение Бога, о котором Библия говорит: «И увидел Бог, что это хорошо» (Быт. 1:12)
Так, в Райском Саду вместо одного вида плодового дерева появилось два. То, которое полностью соответствовало воле Бога – это Древо Жизни. То, которое появилось в результате «усовершенствования» ангела – это Древо Познания добра и зла» (Подарить мир Богу, п.1.6)

2.7 Появление Древа Познания стало результатом ИСПОЛЬЗОВАНИЯ того самого «закона творцов», говорящего о неизбежности отличия замысла от воплощения. «Да, отличие в принципе неизбежно, но кто запрещал воспользоваться отличием сознательно? С пользой для дела!» Как результат такого рода мыслей, наряду с Древом Жизни, появилось Древо Познания. Это принципиально важно, что НАРЯДУ.

2.8 Ангел Земли не имел ни малейших намерений как-либо нарушать или противиться воле Бога. Он лишь хотел выполнить порученное дело лучше – как он это себе представлял. Однако в связи с тем, что его собственные представления несколько отличались от сказанного Богом, он выполнил порученную работу, что называется, в параллельном режиме – по слову Бога (Древо Жизни) и по собственному представлению (Древо Познания): «выбирай Всесильный!». Бог похвалил Ангела за инициативность, но в качестве рабочего варианта выбрал Свой. Казалось бы, и всё, проблема исчерпана, продолжаем творить мир далее. Но не тут-то было…

2.9 Понятно, что никаких претензий по поводу Божественного выбора у Ангела не могло быть в принципе. Скорее наоборот, он должен был быть очень польщёным тем, что удостоился похвалы не просто за хорошо выполненную работу, но за своё собственное изобретение. Польщён, и ещё более активен, чтобы ещё, ещё…, чтобы всегда радовать Бога своей изобретательностью. Своеобразной подсказкой для него, в каком направлении можно приложить усилия, стало его собственное изобретение – «Древо Познания».

2.10 Вспомним нашу линейную схему сотворчества: «Бог – дело – Ангел» (п. 9). Появление в Миро-Здании такого объекта как Древо Познания раскрыло возможность структуризации (дифференциации, внутреннего деления), центрального звена схемы – точки «дело». Теперь, и само «дело» состояло из N-ного числа точек. На тот момент времени одной точкой «дела» являлось Древо Жизни, второй – Древо Познания. Одна точка ближе к Богу, другая дальше от Него.

2.11 «Ближе – дальше»… Чем дальше, тем больше усилий нужно приложить, чтобы сделаться к Богу ближе. Тем ценнее, значительнее эти усилия. Тем приятнее они Тому, ради Кого они совершаются. В теории всё выглядит просто и понятно, но как это сделать на практике? – Да очень просто! Просто нужно вкусить плода не от ближнего к Богу дерева, а от дальнего от Него – не от Древа Жизни, а от Древа Познания…  Адам так и сделал… и только с этого момента в мире возникает зло.

Никакого коварства, никакого злого умысла…


Раздел третий. О значении переизбытка.

3.1 Чтобы соответствовать земному «спектру» восприятия человека, иначе говоря, чтобы быть для человека видимым и слышимым, Ангел Земли вошёл в тело «библейского змея». Он отнюдь не призывал человека выступить против Бога. Напротив, он объяснял человеку, как тот может, доставит своему Отцу Небесному особую радость. И то обстоятельство, что при этом человеку придётся нарушить повеление Бога, только увеличит ценность его стремлений и усилий приблизиться к Богу. Ведь сам он (Ангел Земли) уже проделал это, за что и получил особую похвалу от Бога. «Никакого риска!» … и Ангел не врал! В фокусе его видения ситуации всё обстояло именно так. Но текущее многообразие жизни внесло свои существенные коррективы.

3.2 Во-первых, Ангел своими действиями (по созданию Дерев) не нарушал никаких указаний Бога. Адам же нарушил прямой запрет «не вкушать!». Во-вторых, «неформатное» действие Ангела (по созданию Дерев) никак не касалось его внутренней сущности. Адам же, вкусив от Древа, созданного вне Божией воли, впустил в себя «безбожное пространство», «дыру безбожия», нарушив всю балансировку своего духовно-нравственного устройства. И как следствие этого – систему взаимно ответственности всех частей Мира-Здания.

3.3 В самом начале данного исследования (п. 1) мы зафиксировали, что «…отношения между Творцом и Его творением, можно представить как отношение «блага» и «абсолютного блага», «добра» и «абсолютного добра». Где творение, «объективно» тяготеет, стремится, внутренне «дрейфует» к своему Творцу». Вкусив запретный плод, человек впустил в себя, сделал неотъемлемой частью себя такое «пространство», такую область своего бытия, внутри которого напрочь отсутствует всякое тяготение, стремление, «дрейф» в сторону Бога. Человек порвал свою внутреннюю привязанность к Богу, созданную  Самим Богом. Это и стало моментом рождения зла в Мире. Дальше – больше.

3.4 Таким образом (если согласиться с выше изложенным), зло возникло, как бы само собой – вне чьей-то врождённой враждебности к Богу, и уж тем более не из-за Его желания (сомнительного даже для любящего человека) устроить что-то типа проверки на верность «предмету» Своей любви. (Кстати сказать, и желания, как такового, до возникновения зла не было. Какой смысл в желании, когда ничего нежелательного не существовало?) Всё строилось любовью, для любви и на основе любви. В этой связи, в каком-то смысле можно сказать, что зло возникло от переизбытка любви... Как такое может быть!? Вероятно, такое происходит, когда простое послушание пытаются подменить сложными схемами «любовного служения». Но, чтобы летать, птице нужны два крыла. 

Оказывается, бывает и так, когда «плюс» помноженный на «плюс» даёт «минус»…

Раздел четвёртый. Об издержках перевода.

4.1  Вопрос о происхождении зла (в предложенной интерпретации) имеет ещё один аспект, требующий разъяснения. Речь идёт о том, что в Писании о зле говорится ДО того, как оно возникло. А именно, во-первых, сам Бог сказал человеку: «…от древа познания добра и зла, не ешь…» (Быт.: 2.17); во-вторых, библейский змей уговаривал Еву словами: «… но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло» (Быт.: 3.5). Из этого выходит – если зло существовало до грехопадения человека, значит, оно было сотворено Богом прежде? Но такого не может быть в принципе! Абсолютная Любовь НЕ СПОСОБНА творить зло. В ней нет для этого ни «места», ни «материала», ни причины.  …Думается, виной всему издержки толкования, точнее сказать, перевода с Божественного языка на человеческий.

4.2 Никакого зла до грехопадения человека не существовало. Что же тогда существовало под этим именем? В тексте Писания мы читаем на языке оригинала: «…;;;; ;;;;;…» (…тов вара…). Под словом «тов» понимается «добро» (о нём чуть ниже), под словом «вара» – «(и) зло». Но! В длинном списке значений слова «ра», в самом конце перечня находим вариант перевода, как «ближний». И тогда всё встаёт на свои места. Слово «ближний» возвращает нас к тому самому закону творчества – «о неизбежности отличия замысла от воплощения», - о котором говорилось выше (п. 2.5).

4.3 «Тов» (др. - евр. «добро») – это не просто что-то хорошее, доброе, правильное, это то Добро, то Благо, которое есть Бог, Абсолют. Это та Его сторона, которая фиксируется, как задача, как замысел. Та самая задача, о которой выше мы сказали, что: «видим Бога, проявляющегося в задаче, которую Он ставит (перед Ангелом)» (п. 2.1); и ещё: «Иными словами, Бог, а также поставляемая Им задача, Его воля – это по сути, одно и то же» (п.2.4). В таком контексте слово «ра» – «ближний», означает тот самый «лучший вариант» выполнения Божественной задачи, о чём мы тоже уже говорили (п. 1.7).  Лучший – значит более близкий, самый ближний к идеальному. Таким образом, существенно меняется смысл названия Древа Познания. Теперь речь идёт о познании не «хорошего» и «плохого», не «правильного» и «неправильного», а «идеального» и «ближнего» (к Идеалу) – о неизбежности отличия замысла от воплощения.

4.4 Здесь уместен вопрос: каким образом произошла такая существенная подмена смыслов? На самом деле подмены как бы и не было – всё дело в фокусировке и угле зрения на проблему. Представьте человека, который слышал о дневном свете, но сам постоянно живёт в темноте ночи.
– Почему, – вопиет он, – вокруг меня всегда ночь?!
– Потому, – отвечают ему, – что твой далёкий предок согрешил, вкусив запретный плод от дерева познания ДНЯ и …
(Какие варианты антонимов слову «день» придут в голову человеку измученному постоянной ночной тьмой?)
– …НОЧИ! – Так понял он значение слова, которое в оригинале звучало, как «сумерки»…

4.5 Кстати сказать, сумерки бывают, как утренние, так и вечерние. Не в этом ли одна из тайн, открываемая при помощи закона неизбежности отличия замысла от воплощения? Узнавание (ещё не собственно знание) об этом законе, при столь трагических обстоятельствах, было отмечено словами Бога: «вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло» (Быт.: 3.22). Не это ли «узнавание» составляло те образ и подобие, о которых Бог сказал: «сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему» (Быт.: 1.26)?
Примечание: только в русском переводе местоимение «наш», в данном месте текста, написано с заглавной буквы. В соответствие с правилами русского языка это означает, что Бог говорит о Себе Самом во множественном числе, что является очень и очень спорным. (Согласно Православному Учению Святая Троица участвовала в творении человека –в чем отличие от инославных верований -  ред.)

4.6 По поводу трагических обстоятельств «узнавания» может возникнуть вопрос: нельзя ли было обойтись без них, чтобы посвятить человека в знание каких-то там законов? Вероятно, так бы и было, если бы человек вкусил плода не от Древа Познания, а от Древа Жизни. Вышло же так, что об электричестве человек узнал не из демонстрации работы лабораторного генератора, а, сунув два пальца в розетку…

Из всего сказанного выше о зле, можно сделать не мало интересных выводов о различных сторонах этого мира. И мы этим обязательно ещё займёмся. Пока же хочется сказать о главном:                                    ЗЛО – ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ СЛУЧАЙНАЯ АНОМАЛИЯ.

* * *

НОВЫЕ КНИГИ

Дорогие читатели!

На складе редакции “Верность” имеется малое количество редких книг – редких по своей ценности, а также и небольшому тиражу. 

Стоимость книг включает пересылку внутри США.

Для стоимости пересылки в иные страны просим обращаться в редакцию.

1.     ПОСЛЕДНИЙ ПЕРВОИЕРАРХ  РПЦЗ, БЛАЖЕННЕЙШИЙ МИТРОПОЛИТ ВИТАЛИЙ. Жизнеописание и труды.

Составитель Елена Семёнова. Москва, 2014; (292ст).  $17.00

2.     У ИСТОКОВ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ПСИХОЛОГИИ, Митрополит Антоний (Храповицкий) и его апологеты.  Составитель и предисловие А.М. Хитрова. Москва, 2016; (350ст).  $18.00 

 

3. РПЦЗ: Вышла из печати книга Г.М. Солдатова "Разгром Джорданвилля"

07 Декабрь 2016. Опубликовано в РПЦЗ

Вышла из печати книга Юрия Михайловича Солдатова "Разгром Джорданвилля". В этой книге Юрий Михайлович, бывший семинарист Свято-Троицкой семинарии, делится своими воспоминаниями о преподвателях семинарии и насельниках монастыря: арихимандритах Пантелеимоне и Иосифе, Константине, Киприане, Владимире и Флоре, иеромонахе Игнатие, профессорах Тальберге и Андриевском. Г.М. Солдатов рассуждает о судьбах монастыря и всей нашей Русской Зарубежной Церкви, их прошлом и настоящем.

Книга издана в виде альбома с многими иллюстрациями и на хорошей бумаге.

Г.М. Солдатов, "Разгром Джорданвилля", мягкий переплёт, ламинирование, формат 210х210, 90 стр., издание Одесской епархии РПЦЗ, 2016 год.  Заказывать по адресу ipc.roca@gmail.com . Цена $10 + пересылка.
Каждый цент с продажи книги пойдет на расходы РПЦЗ

   
=================================================================================

Многие зачитывались романами о гражданской войне Ген. П.Н. Краснова и М.А. Шолохова, но теперь в Отечество Господь Бог послал талантливую писательницу Елену Семенову, трудами которой также можно увлечься настолько что, не отрываясь, хотелось бы наслаждаться чтением. Роман «Честь никому!» как и другие труды писательницы, освещают историю и культуру России.   Елена Семенова : писатель, поэт, публицист, редактор литературно-общественного журнала "Голос Эпохи", портала "Архипелаг Святая Русь" и ряда сайтов, посвящённых Белому Движению и заслуженным людям нашего Отечества. В других странах мира таких деятелей культуры называют "национальным кладом". Елена Владимировна наш русский драгоценный клад! Бог ей в помощь в дальнейших трудах на пользу Православной Церкви и сохранению духовных и культурных ценностей Отечества.  Рекомендуем читателям Верности ознакомиться с трудами Елены Владимировны на Сайте

 "АРХИПЕЛАГ СВЯТАЯ РУСЬ'':  http://rys arhipelag.ucoz.ru/index/0-2

=================================================================================

ВЕРНОСТЬ (FIDELITY)  Церковно-общественное издание    

         Общества Ревнителей Памяти Блаженнейшего Митрополита Антония (Храповицкого).

      Председатель Общества и главный редактор: проф. Г.М. Солдатов. Технический редактор: А. Е. Солдатова

      President of The Blessed Metropolitan Anthony (Khrapovitsky) Memorial Society and  Editor in-Chief:

Prof. G.M. Soldatow

     Сноситься с редакцией можно по е-почте:  GeorgeSoldatow@Yahoo.com  или 

      The Metropolitan Anthony Society,  3217-32nd Ave. NE, St. Anthony Village,  MN 55418, USA

      Secretary/Treasurer/ Казначей: Mr. Valentin  Wladimirovich Scheglovski, P.O. BOX 27658, Golden Valley, MN 55427-0658, U USA

      При перепечатке ссылка на Верность ОБЯЗАТЕЛЬНА © FIDELITY    

     Пожалуйста, присылайте ваши материалы. Не принятые к печати материалы не

возвращаются

Мнения авторов не обязательно выражают мнение редакции.   Редакция оставляет за собой право  редактировать, сокращать публикуемые материалы.   Мы нуждаемся в вашей духовной и финансовой  поддержке

Any  view, claim, or opinion  contained  in an article are those of its  author  and  do not necessarily represent   those of the Blessed Metr. Anthony Memorial Society or the editorial board of its publication, Fidelity.

=========================================================================

ОБЩЕСТВО БЛАЖЕННЕЙШЕГО МИТРОПОЛИТА АНТОНИЯ

По-прежнему ведет свою деятельность и продолжает издавать электронный вестник «Верность» исключительно за счет членских взносов и пожертвований единомышленников по борьбе против присоединения РПЦЗ к псевдоцеркви--Московской Патриархии.

The Blessed Metropolitan Anthony Society published in the past, and will continue to publish the reasons why we can not accept at the present time a "unia" with the MP. Other publications are doing the same, for example  "Sapadno-Evropeyskyy Viestnik" http://www.karlovtchanin.eu,  (Rev.Protodeacon Dr. Herman-Ivanoff Trinadtzaty, РПЦЗ(A): http://sinod.ruschurchabroad.org/. http://internetsobor.org/novosti.

There is a considerably large group of supporters against a union with the MP; and our Society  has representatives in many countries around the world including the RF and the Ukraine. We are grateful for the correspondence and donations from many people that arrive daily.  With this support, we can continue to demand that the Church leadership follow  the Holy Canons and Teachings of the Orthodox Church.